я себе нарисовала.
– О, этого он не сделает. Вы, кажется, сказали, что он принадлежит к сильным мужчинам. Такие всегда остаются верны себе. Они не способны на слабость.
Билли мечтательно посмотрела на свое отражение в зеркале.
– Знаете, Джэн, я уже раз думала, что влюбилась.
– Ну, и что же?
– Мы должны были повенчаться, и я даже отправилась в церковь. Там я ждала, ждала, а он все не приходил. И знаете, что случилось?
– Что?
– Мать похитила у него брюки.
Джэн Геббард расхохоталась.
– Над этим нельзя смеяться, – серьезно заметила Билли. – Это была настоящая трагедия. Он казался мне всегда таким романтичным… и, когда это случилось, с моих глаз точно спала чешуя. Я поняла, что сделала ошибку.
– И вы отказались от брака,
– Конечно!
– По-моему, вы поступили жестоко. Чем же виноват мужчина, если мать похитила у него брюки?
– Он мог протелефонировать портному, чтобы ему прислали другие или занять у кого – нибудь, или вообще что-нибудь предпринять. Он же отнесся к этому совершенно пассивно, и все это только потому, что он боялся откровенно сказать матери, что он решил в этот день жениться.
– Вот эта черта мне больше всего и нравится, – возразила мисс Геббард, – я люблю нервных и робких мужчин.
– А я наоборот. Это придает им что-то смехотворное, а я могу простить все, только не это. Сама не знаю, почему. Благодарению небу, мой Сэм не может показаться смешным, если бы даже захотел. Он поразительный человек, Джэн. Он напоминает мне рыцаря Круглого Стола. Поглядели бы вы, как сверкают его глаза!
Мисс Геббард встала и потянулась.
– Завтра утром я буду на палубе, и, если вы сможете устроить так, чтобы его глаза сверкали приблизительно между половиной десятого и десятью, я буду очень рада полюбоваться на них.
– Господи боже мой, – вскричал Юстес Хайнетт.
Он во все глаза глядел на силуэт, выступавший над ним в сумеречном свете, который проникал в каюту через иллюминатор. Было половина восьмого вечера, и Юстес только-что проснулся, не успев еще стряхнуть с себя видения кошмарного сна; вот почему ему показалось, что фигура, стоявшая над ним, не что иное, как продолжение кошмара. Но тут он вдруг сообразил, что это его кузен Самюэль Марлоу. Он узнал его, но никак не мог понять, почему у него такой странный вид. Была ли то игра сумеречного света, или действительно лицо его стало черным, а рот внезапно увеличился в шесть раз и казался ярко красным.
Сэм повернулся. Он глядел на себя в зеркало с видимым удовлетворением, которое всякому беспристрастному наблюдателю показалось, бы необоснованным. Нет, Хайнетт не пал жертвой обмана зрения. Лицо его кузена было действительно черным. Повернувшись к зеркалу, он еще раз провёл по своей физиономии жженой пробкой, чтобы зачернить ее еще больше.
– Хэлло! Ты не спишь? – спросил он, поворачивая выключатель.
Юстес отпрянул назад, точно испуганная лошадь. И в профиль лицо его приятеля казалось довольно странным, теперь же оно положительно вызывало ужас. Ничего подобного Юстесу не снилось даже во сне. А между тем за последние дни его больное воображение рисовало такие фантастические фигуры, как, например, слонов в цилиндрах. Вид Сэма буквально ошеломил беднягу. Это лицо прямехонько переносило его в какой-то другой ужасный мир.
– Что?.. Что это?.. Что?.. – пробормотал он.
Сэм снова погляделся в зеркало и потер себе нос жженой пробкой.
– Ну, как? – спросил он.
Юстесу показалось, будто его кузен рехнулся. Он никак не мог понять, чтобы человек в здравом уме, вымазав себе лицо сажей, еще спрашивал, какое впечатление он производит.
– Достаточно ли красны мои губы? Я гримируюсь для концерта. Он начнется через полчаса, хотя я, кажется, буду занят только во втором отделении. Скажи по-дружески, подмазать еще уши или они и так уже достаточно черны,
Любопытство Хайнетта было возбуждено.
– Что же ты собираешься исполнять на этом концерте?
– Видишь ли, меня завербовали чуть не силой. Прошел слух, что я хороший артист, ну, вот они и прилипли ко мне, как мухи. – Сэм подчернил себе уши. – Да и невеста тоже настаивает на моем выступлении.
– Твоя невеста?
– Ну, да, девушка, с которой я обручился. Разве я тебе не рассказывал об этом?
– Мои худшие опасения оправдались, со вздохом пробормотал Юстес. – Скажи, кто она?
– Разве я не называл тебе ее имени?
– Нет.
– Странно, как это я забыл. – Он напевал какую-то арию, подмазывая себе нос. Довольно забавное совпадение – ее зовут Беннетт.
– Она, может быть, родственница?
– Возможно. У девушек очень часто бывают родственницы.
– А как ее зовут?
– Это тоже замечательное совпадение. Ее зовут Вильгельмина.
– Вильгельмина?
– Ну, да, на свете могут быть сотни девушек, которых зовут Вильгельмина Беннетт. Просто совпадение
– Какого цвета у нее волосы? – спрашивал Юстес глухим голосом. – Волосы? Какого цвета у нее волосы?
– Волосы? Постой, дай подумать! Ты спрашиваешь, какого цвета у ней волосы? Их можно назвать медно-красными или еще лучше тициановскими.
– Это мне безразлично. Ты мне скажи, рыжие у нее волосы или нет?
– Рыжие? Да, пожалуй. Пожалуй, это самое правильное определение. Теперь и мне кажется, что волосы у нее рыжие.
– Нет ли у ней привычки хватать собеседника за руку, если она чем-нибудь восхищена или взволнована.
– Совершенно верно, есть.
Юстес резко вскрикнул.
– Сэм, – прошептал он, – в состоянии ли ты будешь перенести удар?
– Валяй, не бойся.
– Держись крепче!
– Держусь!
– Девушка, с которой ты обручился, та самая девушка, которая обещала выйти за меня замуж!
– Так, так, – сказал Сэм.
Наступило молчание.
– Приношу свои извинения и все такое прочее, – вымолвил Сэм.
– Пожалуйста, не извиняйся, возразил Юстес. – Бедняга, я не чувствую к тебе ничего, кроме бесконечного сострадания. – Он потянулся и пожал руку Сэму. – Ты в моих глазах, точно жаба, придавленная автомобилем.
– Ну, что же, при желании можно и в этом усмотреть своего рода поздравление и пожелание счастья.
– А тут еще, – продолжал Юстес взволнованным голосом, – ты должен выступать в концерте?
– А почему бы мне не выступить в концерте?
– Дорогой мой, у тебя немало ценных качеств, но тебе никогда не следует петь. Ты не можешь петь. Я не хочу обескураживать тебя, но много лет тому назад ты разыграл из себя большого болвана на школьной вечеринке. С сожалением должен признаться тебе, что это я запустил в тебя тогда куском масла, но мне казалось, что иного выхода нет.
Самюэль вскочил.
– Так это ты запустил в меня маслом?
– Я.
– Жаль, что не знал этого раньше. Ты мне измазал весь воротник.
– Но ведь
