встречают меня с былым искренним радушием. Я ни в коем случае не подумала, что дело во мне. Супруги всегда относились ко мне с доверием и уважением. Наверное, им просто хотелось побыть одним. И мы стали общаться по телефону или в письмах.
До того самого дня, когда Роберт позвонил мне в последний раз, я с ними не виделась уже год. С доктором мы и раньше общались редко, но вот с его супругой я вела долгие разговоры, рассказывая ей о том, что происходит на свете. А она делилась со мной воспоминаниями, которые становились для нее все ярче, словно картины из прошлого встраивались в ее нынешнюю размеренную жизнь. Иногда Анна передавала мне с кем-нибудь овсяные галеты собственной выпечки или мешочки с лавандой для отдушки в шкафах. В последние месяцы она стала посылать мне сентиментальные подарки: платок, преподнесенный ей мужем много лет назад, свою фотографию в юности, винтажную зажигалку. Мне казалось, Анна делает это, чтобы держать меня в отдалении – чтобы мы с Робертом не говорили о его будущей книге. Такое поведение должно было меня насторожить, но я даже не подозревала, что́ происходит в их деревенском домике высоко в горах… Позднее, когда я прочитала дневник Анны Блаум, мне стало ясно, что Роберт не написал там ни единой строчки. Все свое время он посвящал заботе о жене, но не смог изменить ход событий.
В субботу и в воскресенье в район Ла-Колония устремляется караван машин с разогретыми моторами, однако в будние дни на шоссе пусто, особенно в сезон дождей. Добираться до деревни приходится по извилистой дороге через холмы среди внезапных ущелий, тростниковых зарослей и пальмовых лесов. В тот день над холмами повисли облака и пейзаж казался ватным. Из-за дождя приумолкли птицы, и слышно было только, как капли стучат в ветровое стекло. С подъемом в горы воздух стал холоднее, и я почувствовала висевшую за туманами грозу, несвойственную климату этих широт. Вдруг из-за поворота показалась Ла-Колония – деревушка немецкого вида, домики с покатыми крышами, чтобы с них сползал снег, который никогда не выпадет. Чтобы добраться до жилища Блаумов, надо было проехать через всю деревню, казавшуюся в этот час необитаемой. Съемный коттедж Роберта и Анны был таким же, как все остальные: дом из темного дерева с резными наличниками, окна с кружевными занавесками, перед входом ухоженный садик, а за домом клубничные грядки. Дул прохладный ветер, свистевший между деревьями, но дыма над трубой я не увидела. Собака, жившая в семье Блаум уже много лет, лежала на крыльце и на мой зов не прибежала. Подняв голову, она смотрела на меня, не виляя хвостом, словно не узнавая. Дверь была не заперта; я вошла в дом, и собака вошла следом за мной. Внутри было темно. Проведя рукой по стене, я нащупала выключатель и зажгла свет. В доме царил порядок, в вазах стояли свежие побеги эвкалипта, пахнувшие чистотой. Я пересекла гостиную. Ничто не намекало на присутствие Блаумов, за исключением стопки книг и скрипки. Странно, что за эти полтора года мои друзья не оставили здесь видимого следа.
Я поднялась по лестнице в мансарду, где располагалась спальня хозяев – просторная комната с темными деревянными балками, выцветшими обоями и простой мебелью в стиле прованс. Ночник освещал кровать, на которой покоилась Анна в голубом шелковом платье и коралловом ожерелье, которое она часто носила. На ее лице застыло выражение непорочности, с которым ее запечатлел фотограф на старом свадебном снимке в тот восхитительный вечер, когда капитан корабля поженил их с Робертом в семидесяти милях от берега и летучие рыбы выскакивали из моря, желая возвестить беженцам, что земля обетованная уже рядом. Собака, вошедшая следом на мной, забилась в угол и тихо заскулила.
На ночном столике, рядом с неоконченной вышивкой и дневником Анны, лежала адресованная мне записка от Роберта, в которой он просил меня позаботиться о собаке и похоронить их с супругой в одном гробу на кладбище этой сказочной деревушки. Роберт и Анна решили умереть вместе: у нее был рак в последней стадии и они хотели уйти из жизни, взявшись за руки, как прожили свой век, чтобы в тот момент, когда душа покидает тело, супруги не потеряли друг друга в закоулках бескрайней Вселенной.
В поисках Роберта я обошла весь дом. Я нашла его в комнатушке за кухней, где он устроил себе кабинет. Обхватив голову руками, он сидел за столом светлого дерева и рыдал. На столе лежал шприц, которым доктор ввел яд жене. Роберт успел набрать вторую дозу – для себя. Я погладила его по голове. Он поднял глаза и долго смотрел на меня. Наверняка он хотел избавить Анну от предсмертных мук и продумал их совместный уход из жизни так, чтобы ничто не нарушило торжественности последнего момента. Доктор навел порядок в доме, нарезал свежих эвкалиптовых веток и поставил их в вазы, одел и причесал жену и, когда все было готово, сделал ей инъекцию. Предварительно успокоив Анну обещанием вскоре воссоединиться с ней, он лег на кровать рядом с супругой и держал ее в своих объятиях, пока не убедился, что она уже мертва. Затем он снова набрал лекарство в шприц, засучил рукав рубашки и нащупал вену. Однако что-то пошло не по плану. И тогда Роберт позвонил мне:
– Я не могу, Ева. Только тебя я могу попросить о помощи. Пожалуйста, помоги мне умереть.
Семья Болтон происходила от одного ливерпульского коммерсанта, который эмигрировал в середине девятнадцатого века. Его единственным капиталом были амбиции, а состояние он сколотил благодаря флотилии грузовых судов в самой южной и далекой стране мира. Болтоны были влиятельными членами британской колонии и, как многие англичане, жившие вдали от родного острова, с абсурдным упорством хранили традиции и язык предков. Хранили до тех пор, пока их кровь не смешалась с креольской, что приуменьшило их высокомерие и заставило сменить англосаксонские имена на более привычные для местного уха.
Гилберт, Филомена и Мигель появились на свет в эпоху процветания семьи Болтон. Но с годами морские перевозки пришли в упадок и значительная часть семейных доходов улетучилась. Несмотря на утрату статуса богачей, Болтонам удалось сохранить прежний уровень жизни. Трудно встретить трех человек, более не похожих друг на друга и внешне, и характерами, чем эти два брата и сестра. К старости их индивидуальные особенности стали еще заметнее. Однако вопреки кажущимся различиям в самом главном их объединяло родство душ.
