1. Здесь: самостоятельно (лат.). - Прим. перев.
Таким образом, существование каждого существа взывает к другому или к множеству других (это подобно своего рода цепной реакции, для осуществления которой потребно известное число элементов и которая, в случае неопределенности этого числа, рискует затеряться в бесконечности подобно Вселенной, создающейся лишь посредством самоограничения во вселенской бесконечности). Тем самым оно взывает к сообщности, сообщности конечной, ибо она, в свою очередь, полагает свой принцип в конечности составляющих ее существ, которые не потерпят, чтобы она (сообщность) не довела их до самой высокой точки напряжения образующей их конечности.
Здесь мы сталкиваемся с большими трудностями. Сообщество, будь оно многочисленным или малочисленным, - теоретически и исторически существуют лишь малочисленные сообщества - как-то: сообщество монахов, хасидов, членов киббуца, сообщества ученых, сообщества ради "сообщества", сообщества влюбленных - тяготеет к причастности, даже к слиянию, то есть сплавлению, в котором различные элементы становятся чем-то единым, сверхличностью, вынужденной отвечать на те же возражения, что и сознание простой личности, замкнутой в своей имманентности.
Причастность?
Сообщество может разрешиться причастностью (что явно символизируется любым евхаристическим причастием), на что указывает множество разнообразнейших примеров. Такова замороченная группа, заявившая о себе зловещим коллективным самоубийством в Гвиане и "группа слияния", названная так Сартром и проанализированная им в "Критике диалектического разума". Можно было бы немало сказать об этом слишком незатейливом противостоянии двух форм социальности: серия (личность как числовая величина) и слияние (осознание свобод, которое не может являться таковым, если оно не растворяется или не возвеличивается в некой подвижной целокупности ею же военная или фашистская группа, каждый член которой перепоручает свою свободу и даже сознание воплощающей ее Главе, которой не грозит отсечение, поскольку по определению она находится выше любого посягательства).
Поразительно, что Жорж Батай, само имя которого для многих его читателей равнозначно экстатической мистике или мирскому исследованию экстатического опыта (если не принимать во внимание нескольких двусмысленных фраз)[1] исключает возможность "окончательной слиянности в каком-то коллективном гипостазе" (Жан-Люк Нанси). Это вызывает у него глубокое отвращение. Не следует забывать, что для него менее значимо восхищение, заставляющее забыть обо всем (в том числе и о себе), нежели взыскующее движение, утверждающее себя посредством введения в игру неполноценного существования и отстранения от него, - движение, не способное отречься от этой неполноценности, губящее как саму имманентность, так и привычные формы трансцендентности. (По этому вопросу я отсылаю читателей к текстам, появившимся в "Нескончаемой беседе".)
Стало быть (это "стало быть", нужно признаться, звучит чересчур поспешно), сообщество не должно ни превозноситься, ни растворять составляющие его элементы в неком возвышенном единстве, готовом упразднить и себя и сообщество как таковое. Несмотря на это, сообщество не является простым разделом в установленных им границах единой воли между многочисленными его членами, пусть даже раздел этот происходит бесцельно, то есть ради распределения "чего-то", что заведомо нельзя распределить: слова, молчания.
1. Идея "сопричастного единства" не чужда некоторым страницам, посвященным понятию Сакральности и опубликованным (еще до войны) в "Cahiers d'art" - быть может, в качестве аккомпанемента к некоторым выражениям Лора. Сходным образом можно истолковать фразу "Сакральность - это причастие": она поддается двоякому пониманию. Или еще одна фраза: "причастие, слияние, экстаз невозможны без ломки перегородок..." - все это поспешно вносится в записные книжки, не предназначенные для печати, но и отмахнуться от всего этого тоже нельзя, учитывая выраженную здесь жгучую, безоглядную потребность.
Когда Жорж Батай говорит о принципе недостаточности, "основе каждою существа", мы, кажется, без труда понимаем, о чем идет речь. И, однако, трудно уразуметь его слова по-настоящему. Недостаточность по отношению к чему? К существованию? Нет, он явно имеет в виду что-то другое. Эгоистической или бескорыстной взаимопомощи, наблюдаемой также и в обществах животных, недостаточно даже для того, чтобы обеспечить простое стадное существование. Возможно, что стадная жизнь подчинена иерархии, но это подчинение одного члена стада другому остается единообразным, оно лишено частностей. Недостаточность не определяется моделью достаточности. Она стремится не к тому, что положило бы ей конец, а скорее к избытку неполноценности, только углубляющемуся по мере его нарастания. Недостаточность неминуемо приводит к раздорам, которые, пусть даже виновником их буду только я один, сводятся к тому, что я пытаюсь обвинить кого-то другого (или что-то другое) в его позиции, ставящей меня в положение простой пешки для игры. Если человеческое существование есть радикальный и постоянный залог этой игры, оно не в состоянии обнаружить в себе этой превосходящей его возможности, в противном случае оно никогда бы не могло ответить вопросом на вопрос (ясно, что самокритика - это отказ от критики другого род самодостаточности, сохраняющей право на недостаточность, самоунижение перед собственной самостью, которая в результате этого только самовозвеличивается).[1]
1. То, чем обусловлен принцип недостаточности, тоже может быть избыточным. Человек - неполноценное существо, обладающее избытком кругозора. Избыток неравнозначен переполнению, изобилию. Избыток недостатка, недостатком и обусловленный. - это вечно неутолимое стремление к человеческой недостаточности.
Смерть другого
Так откуда же исходят самые основательные обвинения в мой адрес? Их причина - не в моем взгляде на себя самого как на существо конечное и сознающее, существующее в смерти и ради смерти, а в моем присутствии перед другим, уходящим в смертельную отлучку. Необходимость присутствовать при окончательной отлучке умирающего, принимать на себя смерть другого как единственную смерть, имеющую ко мне касательство, - вот что буквально выводит меня из себя, вот что можно считать единственным разрывом, который во всей его невозможности может открыться передо мной вместе с открытием какого-либо сообщества.
Процитирую Жоржа Батая: "Очевидец смерти себе подобного может существовать впредь только вне себя". Безмолвная беседа, которую я веду с умирающим, держа его руку в своей руке, длится не только для того, чтобы помочь ему умереть, но и разделить одиночество этого события, которое кажется его полным и неразделимым достоянием в той мере, в какой оно лишает его любого достояния. "Да, это правда (чья правда?), ты умираешь. Но умирая, ты не только отдаляешься. Ты еще здесь, ибо даришь мне свое умирание как соглашение, превозмогающее любую муку, и я лишь тихонько вздрагиваю от того, что тебя раздирает, теряя дар слова заодно с тобой, умирая с тобой и без тебя, позволяя себе умирать вместо тебя, получая этот дар, непосильный ни для тебя, ни для меня". На все это существует такой ответ: "Ты живешь той иллюзией, от которой я умираю". А на это можно ответить так: "Иллюзией, которая умерщвляет тебя, когда ты умираешь" ("Шаг за предел").
Ближний умирающего
Вот что образует сообщество. Не было бы никаких сообществ, если бы не было переживаемых сообща событий, первого и последнего, которые в каждом из нас лишаются возможности существовать. На что уповает сообщество, упрямо старающееся свести все общение между "я" и "ты" к асимметричным связям, которые поддерживаются обращением на "ты"? Почему вводимые сообществом трансцендентные связи занимают место власти, единства, внутреннего мира, сталкивая их с посягательством внешней среды, над которой трансцендентность не властна? И что сказала бы она, будь у нее возможность высказаться об умирании, не нарушая положенных ей пределов? "Никто не умирает в одиночку, и, если с человеческой точки зрения так необходимо быть ближним умирающего, ничтожная роль этого ближнего сводится к тому, чтобы кротким прекословием удержать того, кто умирает, на том откосе, где он сталкивается с невозможностью умереть в настоящем. Не умирай сейчас; пусть у тебя не будет никакого "сейчас" для смерти. "Не будет" - последнее слово, слово защиты, становящееся подачей жалобы, косноязычным отрицанием: "не будет" - ты умрешь" ("Шаг за предел").
Из всего этого не следует, будто сообщество обеспечивает человеку что-то вроде бессмертия. Наивно было бы утверждать: я не умираю, поскольку сообщество (страна, Вселенная, человечество, семья), частью которого я являюсь, продолжает существовать. На самом деле все происходит почти в точности наоборот. Цитирую Жана-Люка Нанси: "Сообщество не способно связать между собою своих членов узами высшей жизни, бессмертной или посмертной ... Оно по складу своему ... готово к смерти тех, кто, быть может, понапрасну, именуются его членами". В самом деле, "член" равнозначен некой самодостаточной единице (личности), вступающей в сообщество по соглашению, по настоятельной необходимости или по долгу родства - кровного, расового и даже этического.
