Когда ко мне вновь подошел официант, я кивнул в ее сторону и осведомился, знает ли он ее. Он ответил отрицательно; тогда я попросил передать, что приглашаю ее за мой стол. Он исполнял мое поручение, а я следил за выражением ее лица. Увидев, что она мимолетно улыбнулась и
316
с легким кивком обернулась в моем направлении, я весь просиял, ожидая, что она тут же поднимется и подойдет. Однако, продолжая сидеть, она вновь улыбнулась, еще мимолетнее, а затем повернулась лицом к окну и, казалось, вся ушла в мечтательное созерцание открывшегося за ним вида. Из вежливости я выждал еще чуть-чуть, а потом, удостоверившись, что она и не помышляет сдвинуться с места, встал и направился к ее столу. Она отреагировала вполне дружелюбно, будто я и впрямь был с ней знаком, однако от меня не укрылось, что она слегка покраснела; на ее лице было написано минутное замешательство. Все еще не до конца уверенный в том, что делаю то, что нужно, я тем не менее сел, заказал выпивку и безотлагательно попытался вовлечь ее в разговор. Тембр ее голоса -- хорошо поставленного, грудного и довольно низкого -- действовал на меня еще сильнее, нежели ее улыбка. Тембр женщины, которая счастлива уже тем, что существует, не привыкла обуздывать свои желания и аппетиты, столь же бескорыстна, сколь неимуща и которая готова на что угодно, лишь бы отстоять за собой ту малую толику свободы, какая еще в ее распоряжении. Это был голос дарительницы, растратчицы, мотовки; он взывал скорее к диафрагме, нежели к сердцу.
Не скрою, меня несколько удивило, когда она мягко попеняла мне на то, что и погрешил против правил, с места в карьер устремившись к ее столу. "Мне казалось, вы поняли, что я подойду к вам снаружи, -- сказала она. -- Я пыталась объяснить вам это знаками". Ее вовсе не радовала перспектива обзавестись здесь репутацией прожженной профессионалки, откровенно поведала мне она. Извинившись за бестактность, я предложил тут же пропасть с ее горизонта -- жест вежливости, который она оценила как должное, пожав мне руку и одарив обворожительной улыбкой.
-- Что это за вещи? -- спросила она, быстро сменив тему и демонстрируя светский интерес к сверткам, которые, садясь, я положил на стол.
-- Так, ничего особенного, пластинки и книги, -- ответил я тоном, подразумевавшим, что в них вряд ли может найтись что-то примечательное для нее.
-- Книги французских авторов? -- переспросила она, и в ее голосе, мне показалось, внезапно прозвучала нотка искренней заинтересованности.
-- Да, -- отозвался я, -- но боюсь, по большей части скучных. Пруста, Селина, Эли Фора... Вы бы наверняка предпочли Мориса Декобра, не правда ли?
317
-- Покажите мне пожалуйста. Мне любопытно, кого из французских писателей читают американцы.
Развернув одну из упаковок, я подал ей томик Эли Фора. Это был "Танец над огнем и водой". Улыбаясь, она листала страницы, задерживаясь то на одном, то на другом месте и время от времени издавая негромкие возгласы. Затем с решительным видом закрыла книгу и положила на стол, не снимая руки с переплета.
-- Хватит, поговорим о чем-нибудь более интересном. -- И, после минутной паузы, добавила: -- Celui-la, est 11 vraiment franciais?*
-- Un vrai de vrai**, -- ответил я, ухмыляясь во весь рот.
Похоже, это ее не вполне убедило.
-- С одной стороны, все, казалось бы, по-французски, -- размышляла она, обращаясь скорее к самой себе, -- ас другой, есть здесь нечто странное... Comment dirais-je ?***
Только я собрался ответить, что прекрасно понимаю, что она имеет в виду, как вдруг моя собеседница откинулась назад, завладела моей рукой и с лукавой улыбкой, призванной добавить шарма ее непосредственности, вздохнула:
-- Знаете, я ужасно ленива. Книги -- у меня не хватает на них терпения. Это чересчур для моих слабеньких мозгов.
-- Ну, в жизни есть масса другого, чем можно заняться, -- ответил я, возвращая ей улыбку. С этими словами я опустил руку и нежно сжал ее колено. В мгновение ока ее рука накрыла мою и передвинула выше, туда, где плоть была мягче и обильнее. Затем, столь же быстро, укоряющим движением оттолкнула ее:
-- Assez, nous ne sommes pas seuls ici****. Пригубив из наших бокалов, мы оба расслабились. У меня и в мыслях не было тут же брать ее на абордаж. Хотя бы потому, что мне было наслаждением вслушиваться в то, как она выговаривает слова -- четко и не спеша, что не свойственно парижанкам. Она говорила на чистейшем французском, и в ушах иностранца вроде меня он отзывался музыкой сфер. Каждое слово произносила ясно, отчетливо, почти не прибегая к жаргонным выражениям. Слова сходили с ее уст томно и неторопливо, полностью ____________ * Вот этот, он действительно француз? (фр.) ** Самый что ни на есть (фр.) *** Ну, как бы это сказать? (фр.) **** Довольно, мы здесь не одни (фр.)
318
обретя форму, будто прежде, чем доверить их внешнему пространству, где звук и значение так часто меняются местами, она обкатывала их во рту. Ее медлительная грация, в которой был привкус чувственности, смягчала траекторию их полета; невесомые, как клубочки пуха, они ласкали мои уши. Ее полное, тяжеловатое тело тяготело к земле, а вот в звуках, излетавших из ее горла, слышался чистый звон колокольчиков.
У меня не было более причин для колебаний относительно ее профессии. Созданная, как говорится, для этого, она, тем не менее, не производила впечатления прирожденной шлюхи. Я не сомневался, что она ляжет со мной в постель и запросит за это деньги; однако не это делает женщину шлюхой.
Она легонько коснулась меня рукой, и тут же, подобно дрессированному тюленю, мое мужское естество воспрянуло, воодушевленное ее ласковым поощрением.
-- Имейте терпение, -- пробормотала она, -- преждевременно возбуждаться вредно.
-- Пошли отсюда, -- сказал я, подавая знак официанту.
-- Да, -- отозвалась она, -- пойдемте куда-нибудь, где можно поговорить спокойно.
Чем меньше разговоров, тем лучше, думал я про себя, собирая свои покупки и следом за ней ? продвигаясь к выходу. Бывают же на белом свете такие, подивился я, глядя, как она выплывает наружу через вращающиеся двери. Я уже видел, как она трепещет на кончике моего члена, этакий сгусток цветущей, дурманящей плоти, нуждающейся в удовлетворении и укрощении.
Ей несказанно повезло встретить такого человека, как я, невозмутимо заметила она, переходя улицу. Ведь она страшно одинока, у нее ни души знакомой в Париже. Не соглашусь ли я поводить ее по городу, показать парижские достопримечательности? Разве не забавно, что город, да что там -- столицу твоей собственной страны -- тебе показывает иностранец? А бывал ли я когда-нибудь в Амбуазе, в Блуа, в Type? Как насчет того, чтобы как-нибудь отправиться туда вместе? -- Cа vous plairait?*
Болтая о том, о сем, мы поравнялись с каким-то отелем, который, судя по всему, был ей хорошо знаком. -- Здесь чисто и уютно, -- сказала она. -- А станет холодновато -- в постели согреемся. -- И нежно взяла меня за локоть.
В номере было уютно, как в гнездышке. Я подождал, пока принесут мыло и полотенца, выдал горничной чаевые и запер дверь на ключ. Она сняла шляпу и меховой жакет _________ * Хотите? (фр.).
319
и остановилась у окна, готовясь заключить меня в объятия. Что за дивное создание, источающее тепло и негу, точно дерево в цвету! Казалось, стоит чуть прикоснуться к ней, и из нее тут же выпадут семена. Пару секунд спустя мы начали раздеваться. Я присел на край кровати расшнуровать ботинки. Она стоя стягивала с себя одну вещь за другой. Когда я поднял глаза, она стояла в одних чулках. Стояла, не двигаясь, давая мне возможность разглядеть себя во всех деталях. Я встал и снова обнял ее, с наслаждением проводя руками по мягким складкам ее плоти. Она вынырнула из моих рук и, слегка отодвинувшись, с оттенком робости спросила, не слишком ли я разочарован.
-- Разочарован? -- повторил я, не веря своим ушам.:-- Что ты хочешь сказать?
-- Я не чересчур толста? -- спросила она, опустив глаза и стыдливо воззрившись на свой пупок.
-- Чересчур толста? Что за чушь, ты бесподобна. Ты вся как из Ренуара. Она покраснела.
-- Откуда -- откуда?-- переспросила она неуверенно, похоже, впервые в жизни слыша это имя. -- Ты меня разыгрываешь?
-- Ладно, оставим это. Иди сюда, дай мне погладить твою шерстку.
-- Подожди, сначала мне надо подмыться. -- И, присев над биде, добавила: -- А ты ложись. Ты ведь уже готов, не так ли?
Я быстро разделся, из вежливости вымыл свой член и нырнул в простыни. Биде стояло совсем рядом с кроватью. Покончив с омовением, она принялась вытираться тонким, стареньким полотенцем. Перегнувшись, я сгреб в горсть копну взъерошенных, еще чуть влажных волос, за которыми пряталось ее лоно. Она втолкнула меня обратно и, наклонив голову, на лету поймала мой член своим красным горячим ртом. Желая разогреть ее, я просунул палец в ее влагалище. Затем, водрузив ее на себя, дал волю главному предмету своей гордости. У нее было одно из тех влагалищ, что облегают как перчатка. Понуждаемый энергичными сокращениями ее мышц, скоро я задышал как паровоз. При этом она не переставала лизать мою шею, подмышки, мочки ушей. Обеими руками я то приподнимал, то опускал ее, помогая безостановочному движению ее таза. Наконец, издав подавленный стон, она обрушилась на меня всем корпусом; тогда я опрокинул ее на спину, закинул ее ноги себе на плечи и вторгся в ее лоно как одержимый. Мое мужское естество исторгало из себя жидкость как из шлан
