очищенным апельсином в руке добавила она, обращаясь непосредственно к миссис Фишер, – какими хорошими мы обе были на протяжении многих лет. В результате теперь нуждаемся в полном отдыхе.
Молча покинув столовую, миссис Фишер подумала: «Ее определенно следует поставить на место, и я это сделаю!»
Вскоре, когда не обремененные обязанностями миссис Уилкинс и миссис Арбутнот вышли из замка, спустились по истертым каменным ступеням, прошли под перголой и оказались в нижнем саду, миссис Уилкинс обратилась к задумчивой подруге:
– Разве не здорово, что еду будет заказывать кто-то другой? Мы же станем свободнее?
Миссис Арбутнот не поддержала ее, заметив, что не хотела бы, чтобы ею кто-то здесь распоряжался.
– А мне нравится, когда за меня все делает кто-то, – призналась миссис Уилкинс.
– Но ведь это мы нашли Сан-Сальваторе, а теперь миссис Фишер ведет себя так, будто замок принадлежит ей. Это неправильно.
– А мне кажется, глупо на это обижаться, – безмятежно возразила миссис Уилкинс. – Да и что хорошего в том, чтобы во все совать нос, руководить? Ведь это занимает кучу времени.
Миссис Арбутнот промолчала. Во-первых, ее поразили изменения, произошедшие с Лотти: она стала спокойнее и рассудительнее, исчезла прежняя возбудимость, суетливость и непоследовательность, – а во-вторых, в этот момент она увидела необыкновенную красоту. С обеих сторон каменной лестницы буйно цвели барвинки. А еще теперь стало ясно, что это за растение, душистые ветви которого ночью касались лица: глициния. Вспомнилось объявление в газете: глициния и солнце… И того и другого здесь действительно было в изобилии. В избытке жизненных сил глициния изнемогала под тяжестью полновесных кистей. А там, где заканчивалась поддерживающая ее пергола, солнце сияло на кустах алых гераней, на огненных всполохах настурций, на пламенеющих группах бархатцев, на красных и розовых башмачках львиного зева. Каждое растение стремилось затмить соперников своей безумно щедрой фантазией. Чуть дальше, сразу за цветником, земля террасами спускалась к морю. Каждая из террас представляла собой маленький фруктовый сад, где среди олив на решетках держались виноградные лозы, а финиковые пальмы соседствовали с персиковыми и вишневыми деревьями, которые буйно цвели и оттеняли трепетно-изящные оливы белыми и розовыми облаками. На финиковых пальмах уже распустились крупные листья с фруктовым ароматом, а виноград еще только-только выпустил почки. Нижний ярус занимали синие и фиолетовые ирисы, кустики лаванды, колючие серые кактусы, а среди травы пестрели одуванчики и маргаритки. И под всей этой красотой простиралось море. Поражало обилие красок – бесчисленных, пребывающих в гармонии и соперничестве, текущих ручьями и реками. Барвинки окаймляли обе стороны лестницы, а те цветы, которые в Англии существуют только на клумбах, в горделивом аристократическом уединении – например, высокие синие ирисы и элегантная сиреневая лаванда, – здесь мирно соседствовали со скромными полевыми растениями вроде одуванчиков, маргариток, белых колокольчиков дикого лука, и оттого выглядели еще роскошнее.
Подруги молча любовались прелестной суматохой природы, восхитительным беспорядком естественной, дарованной Богом красоты. И неважно, кем там себя вообразила миссис Фишер, во всяком случае, неважно здесь, в этом великолепии. Беспокойство миссис Арбутнот бесследно улетучилось. Разве можно беспокоиться под таким солнцем, рядом с таким морем? Если бы только рядом стоял Фредерик и тоже любовался чудесными садами, смотрел на окружающий мир так, как умел смотреть в первые, счастливые дни их любви, когда видел то, что видела она, и любил то, что любила она!..
Миссис Арбутнот грустно вздохнула, но миссис Уилкинс тут же укоризненно заметила:
– Нельзя вздыхать в раю, запрещено.
– Да вот подумала, как жаль, что нельзя разделить восторг с тем, кого любишь, – призналась миссис Арбутнот.
– В раю нельзя ни о чем жалеть, – возразила миссис Уилкинс. – Надо испытывать полноту счастья. Ведь это настоящий рай. Разве ты не согласна, Роуз? Только посмотри, как чудесно все сочетается: одуванчики и ирисы, простое и высокомерное, я и миссис Фишер. Всему находится место, все как-то уживается, все получает свою долю солнца, счастья и наслаждения.
– Миссис Фишер трудно назвать счастливой. По крайней мере, она такой не выглядит, – с намеком на улыбку возразила Роуз.
– Скоро и она изменится, вот увидишь: научится ценить радости жизни.
Миссис Арбутнот выразила сомнение, что в таком возрасте возможно измениться и чему-то научиться, а миссис Уилкинс возразила, что никто, каким бы старым и сухим ни казался, не способен противостоять влиянию совершенной красоты. Пройдет несколько дней, а может, даже часов, и миссис Фишер удивит нас новым отношением ко всем и всему вокруг.
– Уверена, – продолжила миссис Уилкинс, – как только миссис Фишер осознает, что находится в раю, непременно сразу изменится: смягчится и подобреет. Совсем не удивлюсь, если мы с ней… если мы ее даже полюбим.
Мысль, что застегнутая на все пуговицы, жесткая, высокомерная миссис Фишер сможет измениться, рассмешила кроткую миссис Арбутнот. Она даже смирилась с предложенной Лотти вольной трактовкой рая, потому что этим сияющим утром в этом неземном месте сам воздух источал благодушие. К тому же существовало убедительное оправдание: пейзаж и в самом деле наводил на мысли об Эдеме.
Все так же сидя на стене, на том же самом месте, леди Кэролайн взглянула туда, откуда донесся смех, увидела стоявших внизу, на тропинке, соседок и подумала, как хорошо, что они смеются вдалеке, а не здесь, рядом с ней. Она вообще не любила, когда шутят, а по утрам так просто ненавидела, особенно поблизости, считала это пошлостью. Хорошо, если эти чудачки только направляются на прогулку, а не возвращаются. Что смешного они там нашли?
Она очень серьезно посмотрела вниз, на макушки стоявших внизу компаньонок: перспектива провести целый месяц в компании хохотушек пугала, – а те, словно почувствовав взгляд сверху, неожиданно подняли головы.
Общительность этих женщин была ей отвратительна.
Леди Кэролайн сделала вид, что не замечает улыбок и приветливых жестов, но не смогла спрятаться: для этого пришлось бы упасть в лилии. Она не улыбнулась в ответ, не помахала, а устремила взгляд на далекие горы, и до тех пор пристально рассматривала вершины, пока, так и не добившись ее внимания, парочка не отправилась дальше, свернув за угол и вскоре скрывшись из виду.
В этот раз добродушный настрой не помешал спутницам заметить, что их демонстративно проигнорировали.
– Если бы это был не рай, – безмятежно проговорила миссис Уилкинс, – то я сказала бы, что с нами только что обошлись крайне пренебрежительно. Но поскольку в раю никто никем не пренебрегает, то ничего подобного, разумеется, не произошло.
– Возможно, она несчастна, – сочувственно предположила миссис Арбутнот.
– Что бы там ни было, здесь все наладится, – убежденно заявила миссис Уилкинс.
– Мы должны
