к пустому заколоченному павильону. Едва только он постучал в дверь, внутри показался свет и на пороге показался не кто иной, как честнейший господин Руперт. Он впустил незнакомца и сейчас же опять запер дверь. Вот видите, ваша светлость, Руперт, значит, вступает в непозволительные сношения с разными проходимцами, очевидно замышляющими недоброе. Кто знает, какие планы тут преследуются? Быть может, сам светлейший князь, находясь здесь в тихом, мирном Зигхартсгофе, не вполне безопасен от покушений злоумышленников?..
Так как князь Иреней считал себя необычайно важной светлейшей особой, он не раз уже думал о дворцовых заговорах и злокозненной крамоле. Последнее соображение лейб-егеря упало тяжелым камнем на его душу; несколько мгновений он был объят глубоким раздумьем.
– Лейб-егерь, ты прав! – проговорил он, наконец, широко раскрыв свои глаза. – Эта история о незнакомце, слоняющемся здесь, о свете, появляющемся в заколоченном павильоне, гораздо серьезнее, чем можно подумать в первую минуту. Жизнь моя в руке Божией! Но меня окружают верные слуги, и если кто-нибудь из них захочет пожертвовать ради меня своей жизнью, я щедро вознагражу его семью! Добрейший Лебрехт, распространи это сведение среди всех служащих мне! Ты знаешь, княжескому сердцу чуждо чувство страха, чувство общечеловеческой боязни перед смертью, но ведь есть же обязанности по отношению к народу, нужно заботиться о сохранении своей персоны, в особенности если наследник еще не достиг совершеннолетия. Посему я покину замок не ранее того времени, когда крамола, затеянная в павильоне, будет разрушена. Пусть явится сюда лесничий с окружными егерями и прочими служителями лесного ведомства, пусть все мои люди вооружатся с ног до головы. Павильон должен подвергнуться осаде, замок должен быть заперт. Позаботься об этом, любезнейший Лебрехт. Я сам захвачу свой кортик и двуствольные пистолеты, поди, принеси мне их, но не забудь положить их в футляр, чтобы не случилось какого-нибудь несчастия! Когда же павильон будет взят на приступ и заговорщики сдадутся, пусть мне будет доложено об этом, дабы я мог возвратится во внутренние свои покои. И пусть пленников тщательно обыщут, прежде чем привести их к моему трону, чтобы кто-нибудь из них в отчаянии… Но, позволь, братец, чего ж ты смотришь на меня, чего ты смеешься? Что это значит, Лебрехт?
– Ваше сиятельство, – проговорил лейб-егерь с хитрой усмешкой, – я думаю, что нет никакой надобности призывать лесничего с его сподручными.
– Почему нет, – воскликнул разгневанный князь, – почему не надо? Да ты, братец, кажется, осмеливаешься мне противоречить? А опасность с каждой секундой растет! Черт побери! Лебрехт, живее на лошадь… лесничего сюда… его сподручных… побольше заряженных ружей… нужно ловить момент… нужно захватить крамольников…
– Да они уж все пойманы, ваша светлость, – проговорил лейб-егерь.
– Как?! Что?! – воскликнул князь, с изумлением раскрывая рот.
– Едва только забрезжилось, я уже был у лесничего, – продолжал лейб-егерь. – Павильон окружен отовсюду так тщательно, что из него и кошка не убежала бы, а не только что человек.
– О, Лебрехт, ты чудесный лейб-егерь, – с чувством проговорил князь. – Ты – верный слуга княжеской фамилии! Если теперь ты спасешь меня от опасности, ты можешь смело рассчитывать на медаль, я сам ее изобрету и отолью из серебра или золота, смотря по тому, сколько людей погибнет при штурме павильона.
– Соблаговолите дать разрешение, ваша светлость, и мы тотчас же приступим к делу, – сказал Лебрехт. – Мы взломаем дверь, ведущую в павильон, захватим всех мошенников, которые там сидят, – и дело в шляпе. Уж, поверьте мне, я сумею поймать этого проклятого негодяя, который, как непрошеный гость, залез в павильон! Не посмеет больше этот мошенник беспокоить фрейлейн Юлию!
– Какой мошенник, – спросила советница Бенцон, входя в комнату, – кто осмеливается беспокоить Юлию? О ком вы говорите, любезнейший Лебрехт?
Князь подошел к Бенцон, важно, торжественно, как человек, которому предстоит совершить нечто экстраординарное, великое, требующее напряжения исключительной душевной энергии. Он схватил советницу за руку, нежно пожал ее и проговорил необыкновенно мягким голосом:
– Бенцон! Всюду за княжеской особой следует опасность, даже в том случае, если князь живет в полном уединении. Увы, это общая участь всех владетельных особ: никакие проявления сердечности, кротости не могут охранить их от мрачного демона, который зажигает пламя зависти в груди крамольных вассалов! Бенцон! Черная измена подняла против меня свою змееподобную голову Медузы! Я нахожусь в крайней опасности! Но близок миг, который положит конец катастрофе. Этому верному служителю я вскоре буду обязан моей жизнью, моим троном! Если же будет иначе… о, тогда я предаюсь воде судьбы. Я знаю, Бенцон, вы сохраняете неизменное ко мне расположение, следовательно, я, как тот король, который обрисован в драме одного немецкого поэта, могу воскликнуть: «Вы мне принадлежите! Не все утратил я!» Добрейшая Бенцон, поцелуйте меня! Дорогая Амальхен, мы все те же, как в старое время! Господи Боже, что это я говорю? Соберемся с духом, дорогая моя, когда враги будут взяты в плен, я уничтожу их одним взглядом. Лейб-егерь, пора приступить к штурму павильона!
Лейб-егерь поспешно направился из комнаты.
– Постойте, – воскликнула Бенцон, – какой штурм? Какого павильона?
По приказанию князя лейб-егерь снова представил полный рапорт о событиях дня.
Советница с напряженным вниманием выслушала рассказ Лебрехта и, когда он кончил, с улыбкой воскликнула:
– Это забавнейшее недоразумение, какое когда либо случалось! Прошу вас, князь, отправьте немедленно по домам и лесничего, и его подручных. О заговоре не может быть никакой речи, вам ничто не грозит. Неизвестный обитатель павильона – ваш пленник.
– Кто же это, – спросил изумленный князь, – кто несчастный, осмелившийся без моего разрешения поселиться в павильоне?
– В павильоне скрывается принц Гектор, – шепнула ему Бенцон.
Князь отпрянул на несколько шагов, как бы пораженный невидимым ударом.
– Как? – воскликнул он. – Что? Estil possible! Бенцон! Не грезится ли мне? Принц Гектор?
Князь устремил свои взоры на лейб-егеря, который, совершенно обескураженный, мял в руках шапку.
– Лебрехт, – воскликнул князь. – Скорей туда! Пусть все идут по домам: и лесничий, и прислуга, чтобы никого не было!
– Бенцон, – продолжал он, обращаясь к советнице, – добрейшая Бенцон, можете вы себе представить, Лебрехт называл принца Гектора негодяем и мошенником! Злосчастный! Но это между нами, Бенцон, это государственная тайна. Скажите мне, объясните мне, каким это образом случилось, что принц хотел уехать, а между тем скрывается здесь, как будто ищет приключений.
Бенцон считала себя избавленной от серьезных затруднений, ввиду того направления, какое придал всему своему рассказу Лебрехт. С одной стороны, ей не хотелось говорить князю о пребывании принца в Зигхартсгофе, а тем более о его замыслах против Юлии, с
