не верите в чудеса, а вчера совершили здесь самое необыкновенное чудо! Скажите, что вы натворили с нашим гордым святым мужем? Он лежит там, как последний грешник, мучимый раскаянием: кто к нему ни подойдет, он у всех просит прощения за то, что хотел возвыситься над нами. Быть может, он требовал от вас покаяния, а вы сами заставили его покаяться?!
Крейслер не счел нужным умалчивать о вчерашнем разговоре с Киприанусом. Он рассказал все, начиная с надменной проповеди монаха против музыки и кончая его обмороком при слове «яд». Крейслер добавил, что он все еще не знает до сих пор, почему, собственно, портрет, полученный от мейстера Абрагама, произвел такое потрясающее действие и на принца Гектора, и на брата его Киприануса. Равным образом для него осталось темным, как запутался во все это мейстер Абрагам.
– Да, сын мой, – заговорил аббат с довольной улыбкой. – Еще несколько часов тому назад мы стояли здесь и говорили друг с другом, находясь в совершенно ином положении. Внутреннее, правдивое, глубокое чувство значит гораздо больше, чем самый проницательный рассудок. Это видно уже из твоего примера, дорогой мой Иоганн: ты употреблял свое средство, сам не зная хорошенько, в чем его сила, но внутреннее чувство всегда указывало тебе надлежащий момент, и ты никогда не ошибался, ты поразил на месте опаснейшего врага, против которого были бы бессильны самые обдуманные планы. Без ведома для самого себя, ты оказал громадную, неоценимую услугу – и мне, и монастырю, и, быть может, даже всей церкви.
Я буду теперь вполне откровенен с тобой, я отвращаюсь отныне от тех, которые хотели увлечь меня ложными призраками, вопреки твоей пользе. Ты можешь во всем положиться на меня, Иоганн! Позволь мне позаботиться о том, чтобы было исполнено заветнейшее твое желание. Твоя Цецилия… ты знаешь, какое милое существо я разумею под этими словами… Но не будем пока говорить об этом! Я могу в немногих словах рассказать тебе об ужасном событии, совершившемся в Неаполе. Во-первых, нашему достойному брату Киприанусу было угодно опустить в своем рассказе одно маленькое обстоятельство. Анжела умерла от яда, который дал ей он в припадке дьявольской ревности. Мейстер Абрагам был в то время в Неаполе и носил имя Северино. Он думал найти следы пропавшей Кьяры и, действительно, нашел с помощью старой цыганки Магдалены Зигрун, которую ты уже знаешь. Когда мейстер обратился к ней, как раз произошло известное злодеяние, и старуха, уезжая из Неаполя, рассказала все мейстеру и дала ему на хранение портрет, тайну которого ты еще не знаешь. Нажми стальную пуговку, находящуюся с краю, портрет Антонио отскочит, и ты увидишь за ним портрет Анжелы, за которым спрятаны два маленькие листочка; они представляют из себя документ, весьма важный для разоблачения двойного убийства. Понимаешь теперь, почему твой талисман так действителен. Мейстер Абрагам еще будет иметь дело и с тем, и с другим братом. Впрочем, об этом он расскажет тебе сам. Посмотрим теперь, Иоганн, как обстоят дела с нашим больным братом Киприанусом.
– А чудо? – спросил Крейслер, смотря в то же время на то место, где висела недавно полученная картина; теперь она была снята и снова уступила место «Святому семейству» Леонардо да Винчи.
– Вы разумеете прекрасную картину, висевшую здесь? – возразил аббат, как-то странно посмотрев на Крейслера. – Я велел ее пока поместить перед постелью больного, вид ее укрепит нашего бедного брата Киприануса: быть может, Владычица вторично сжалится над ним.
Придя в свою комнату, Крейслер нашел на столе письмо от мейстера Абрагама следующего содержания:
«Дорогой Иоганн!
Не медли ни минуты! Оставь аббатство и спеши сюда! Сам дьявол заварил здесь кашу! Все расскажу на словах, писать не могу: просто задыхаюсь. Ни слова не пишу о себе и о счастливой звезде, которая вспыхнула для меня! Вот пока новость: ты более не встретишь здесь советницу Бенцон, она превратилась во владетельную графиню фон Эшенау. Принц Гектор играл до сих пор в прятки; теперь он удалился отсюда для исполнения своих обязанностей по военной службе. В скором времени он вернется, и мы сыграем две свадьбы. Забавная будет штука! Трубачи уже промывают свои глотки, скрипачи сандалят свои смычки, факельщики из Зигхартсвейлера приготовляют торжественные светильники… но!., скоро будет день рождения княгини; я устрою нечто великолепное, ты должен присутствовать. Спеши сюда немедленно, как только прочтешь письмо! Скорей, скорей! A propos, бойся попов; впрочем, аббата я очень люблю… adieu!»
Эта записка старика мейстера, при всей своей краткости, была так многозначительна, что…
Заканчивая печатание второго тома, издатель должен сообщить благосклонному читателю весьма прискорбное известие. Мудрого, ученого, философически и поэтически одаренного кота Мурра постигла злая смерть среди его славного поприща. Он скончался в ночь с 29 на 30 ноября после краткой, но тяжкой болезни, которую он перенес со спокойствием и мужеством истинного мудреца. Вот новое доказательство, что преждевременно развившемуся гению всегда грозит горькая участь. Или он делается равнодушным ко всему и теряется в толпе, или его постигает преждевременная смерть. Бедный Мурр! Смерть друга твоего Муция была предвестником твоей собственной кончины; если бы мне пришлось говорить надгробную речь, посвященную твоей памяти, она вылилась бы у меня из глубины сердца, я сказал бы ее совершенно иначе, чем бесчувственный Гинцман; ибо я тебя любил, любил более, чем многих… но да будет так! Спи спокойно! Мир праху твоему!
Весьма прискорбно, что усопший не успел кончить записок, обрисовывавших его миросозерцание и являющихся теперь в виде фрагментов. Однако в посмертных бумагах усопшего кота разбросано там и сям множество размышлений и заметок, которые, по-видимому, были написаны им во время его пребывания у капельмейстера Крейслера. Кроме того, среди них нашлась значительная часть книги, растерзанной котом и представляющей из себя биографию капельмейстера.
В третьем томе, имеющем появиться в самом непродолжительном времени, издатель надеется сообщить благосклонному читателю уцелевшие отрывки биографии, присоединив к ним в надлежащих местах наиболее ценные размышления кота.
Т.А. Гофман намеревался написать третий, заключительный том своего романа, но смерть помешала ему привести этот план в исполнение.
