Башня любви - Рашильд

Когда ужасная пощечина сваливала одного, другой товарищ поднимался с новым факелом.

Но ветер окончательно сорвался с цепи. Раздался ужасающий удар грома, брюхо моря раздулось до облаков и лопнуло на самом верху острой молнией, оглушив нас своими раскатами.

— Корабль, — закричал старик, присев на корточки рядом со мной.

У нас больше не было факелов, у нас больше не было керосину, стекла фонаря разлетелись в дребезги, маяк потух.

Я еще не видел корабля, но через секунду молния показала мне его, как при дневном свете.

Громадное судно с совершенно темным корпусом держалось страшно высоко над водой, напоминая лошадь, поднявшуюся на дыбы.

Оно шло прямо на Кита.

Судьба его решена. Не стоило бы и предупреждать. Уже с добрый час как оно, несчастное, ищет себе смерти!

Не было слышно ни звуков тревожного колокола, ни рупора капитана, ни криков отчаяния.

Большой корабль, точно громадное животное, страшно упрямое, желал во что бы то ни стало идти именно туда... так ему нравилось.

Вытянувшись во весь рост и потешно покачиваясь, он все скользил вперед. Казалось, он только несколько недоумевал, куда ему направиться: на риф или на гряду скал.

— Держат прямо на нас! — Кричал я, приведенный в ужас вышиной этого чудовища. Они нас раздавят.

— Ни в каком случае, — отвечал Барнабас, зеленые глаза котораго сверкали совсем рядом со мной, Кит стоит им поперек дороги.

И он принялся смеяться.

Громадный черный призрак вдруг свергнулся в бездну.

Среди воя ветра и грохота грома можно было расслышать треск досок, ужасный треск сухого ломающегося дерева.

Это раскрылся громадный гроб, ударившись о преграду — Кита.

Затем все было кончено; обломки исчезли, унесенные течением или поглощенные морским чревом.

— Упокой Господи души их, — бормотал я, кусая себе руки.

— И их жен, — добавил циничным тоном Барнабас.

Буря стихла только к рассвету, и мы отправились спать, совершенно измолотые усталостью.

Хорошо еще, что накануне мы плотно пообедали.

В трагических случаях тяжесть пищи нередко удерживает нас на скале существования.

На другой день нужно было заняться починкой наших повреждений. Хотя мы и не были одним из этих громадных странствующих гробов для перевозки живых тел, однако нам, так же как и им, доставалось от грозы и бури. Большой кусок стальной рамы от клетки с лампами, падая вниз, вдоль маяка, сорвал часть железных скобок и пробил брешь в самой стене.

— Надо осмотреть, — заявил старик.

Он мне показался очень измученным, неспокойным, уставшим более душевно чем физически. Он поджидал обломков кораблекрушения!..

Обыкновенно он брал на себя самые трудные работы; во-первых потому, что был гораздо опытнее меня, а так же и потому, что постоянно боялся моих, как говорил он, подшпиониваний. Может быть, он забыл об этом, ведь мог же он забыть читать? Может-быть, снедаемый ожиданием своих... обломков, он не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы побороть головокружение после так ужасно проведенной ночи.

Около полудня, когда солнце несколько разогнало туман и справилось с дождем, я спустил ноги за перила кругового коридора с южной стороны. Прочно прикрепив веревку, я повязал ее вокруг пояса и стал постепенно спускаться с одной скобки на другую, стараясь, однако, не смотреть по сторонам, так, как я и сам чувствовал себя не особенно хорошо, несмотря на то, что только что пропустил добрый стакан рома. Старик предполагал, что повреждение находится между пятой и шестой амбразурой; кусок рамы должен был сорвать железную скобку, как раз над одним из отверстий, запертых изнутри... которые он не хотел раскрывать, говоря, что это будет гораздо дольше.

Да и действительно, для доклада морскому начальству необходимо было сделать наружный обзор.

Один единственный камень, выбитый из этой фантастической колонны, может открыть ее всю целиком приступам Океана, и мы рассыпемся, как простой карточный домик.

Подвешенный на конце своей веревки, я смешно подпрыгивал, точно сказочный полишинель, танцующий вокруг колокольни. Между моих босых ног, судорожно уцепившихся за железные скобы, я видел как расстилалась шелковая материя, то совсем близко, то очень далеко; она была такая красивая, такая ласковая на взгляд, что меня всего охватывало непреодолимое желание упасть на нее. Ветер что-то напевал, щекоча мне шею и уши. Теперь, это недавно рычавшее чудовище, пожрав всех, ласкалось к нам нежно, выпрашивая прощения.

Я убедился, что пятая амбразура в самом деле была задета. Угол ее каменной рамы почти отвалился. Нажав на него коленом, я свалил вниз еще несколько камней, за которыми посыпался щебень. Решетка, которой она была заделана, пострадала мало, но толстое стекло за ее прутьями было покрыто звездами многочисленных трещин.

Мое исследование было кончено, оставалось взобраться назад и приняться за писание рапорта.

Не знаю какой черт подтолкнул меня.

Я спустился к четвертому отверстию маяка. Оно находилось почти на середине здания. Это было как раз... таинственное место!

В то время, как я спускался ощупью, запуская пальцы во все подозрительные отверстия и дырки, море, казалось, подымалось ко мне; ставши еще голубее, еще зеленее, еще переменчивее и сделалось таким привлекательным, как никогда. Оно стлалось подо мной с самым невинным видом, бросая на меня взгляды девственницы. Уцепившись за последнюю скобку, находившуюся над четвертой амбразурой, я наклонился, чтобы ухватиться рукой за следующую. Веревка моя оказалась слишком короткой и не давала дотянуться.

Мне нужно бы было остановиться, но любопытство, нездоровое любопытство толкало меня вперед. Я хотел непременно узнать, что там такое, и в этот день как раз имел на это исключительное право. Я исполнял свои обязанности, и если я их исполнял с чересчур большим усердием, то за это меня уже никак нельзя было упрекнуть.

Старик напевал в нижней комнате.

Он ничего не подозревал.

Да и, наконец, мое самолюбие не позволило мне отступить.

Я храбро отвязал веревку от пояса, намотал ее на кулак, чтобы сохранить себе точку опоры на случай головокружения и нагнулся к окну. Мои глаза пришлись как раз на высоте стекла.

Я вскрикнул и бросил веревку.

Я увидел, да, я прекрасно различил за узким зеркалом стекла голову, которая не была отражением моей и глядела на меня!

Одно мгновение я задержался каким-то чудом, точно прилипнув к стене. Волосы стали дыбом от ужаса и сделались влажными ладони рук.

Я без сомнения ошибся! Это мне показалось! Этого не могло быть на самом деле.

За железной решеткой