Пока она спала, мы обдумали сложившееся положение. Когда Паула уже заканчивала свои покупки в Сапеле, она обратила внимание на нескольких африканцев, окруживших одного из своих, державшего в руках коробку, в которой, как ей вначале показалось, была пара очень молоденьких щенков. Разговор вызвал у неё интерес.
- Что это за животина? - спросил один из них.
- Нутрия, - ответил второй.
- Вовсе нет, - сказал третий. - Это кролик.
(Кроликами там зовут один из видов больших крыс). А четвёртый очень энергично возразил:
- Ничего подобного.
Паулу разобрало любопытство, и она подошла, чтобы посмотреть самой. В то же самое время туда подошёл какой-то старик-африканец.
- Это водяная собака, - изрёк он, и на том спор закончился.
Выяснилось, что два молодых рыбака наткнулись на берегу реки на нору и услышали, что внутри визжат щенки. Щенков они вытащили, и уж конечно же, если бы те были достаточно большими, чтобы проявить хоть каплю враждебности, их прикончили бы на месте. Однако, они оказались безобидными и настолько маленькими, что о "мясе"
там и помышлять было нечего, и их принесли в Сапеле. Там хорошо известно, что некоторые европейцы иногда "с ума сходят по зверькам" и отваливают сумасшедшие деньги за никчёмных животных, особенно если те маленькие и наверняка погибнут, если их бросить.
Щенков было два: самец и самочка. Самочка была побольше и посветлее самца. На вид она была несколько крепче и поразвитее, глаза у неё уже начали раскрываться.
Оба щенка были серебристо-серого цвета, голова посветлее, у них была кремово-белая шея и "манишка". На каждой стороне белое резко граничило с серым по линии, идущей от угла скулы к плечу. Хвостики были не толще карандаша.
После долгих переговоров Паула приобрела себе самочку за единственный фунт стерлингов, который у неё оставался, и добилась обещания, что если второго щенка вскорости не продадут европейцу, то чтобы его принесли к нам домой. Второго щенка и в самом деле купил один любитель-коллекционер животных, который несколько недель спустя отвёз всю свою коллекцию в один из зоопарков Англии и очень гордился ею. Тот щенок, однако, позднее умер от кровоизлияния в мозг.
И вот нам предстояло выращивать выдру. А о выдрах мы практически ничего не знали. Они редко встречаются в Западной Африке, так как убежищ у них много, и гуляют они большей частью ночью. Нам, однако, посчастливилось увидеть пару камерунских выдр. Мы тогда были на одной пальмовой плантации в южной части Британского Камеруна, и однажды вечером стояли на высоком мысу удалённого участка плантации. Под нами слева была большая река в половодье. На дальнем её берегу рос густой чёрный лес, простиравшийся бесконечно далеко на много-много миль до самого сердца Африки. Прямо под нами из водопада с правой стороны низвергался чистый поток воды и, минуя несколько омутов, вливался в реку.
Начинались короткие тропические сумерки.
Среди камней под водопадом играли две коричневые фигурки на таком расстоянии, что отчётливо рассмотреть их было нельзя. В течение нескольких минут они играли вместе, то становясь на дыбы, то катаясь по гладким голым валунам. Затем они ловко бросались в воду и плавали в чистых тихих омутах с великолепным изяществом в каких-то тридцати метрах под нами. Это были, несомненно, выдры, но такие большие, что наши выдры просто пигмеи по сравнению с ними. В них было не меньше полутора метров от носа до кончика хвоста, гибкие и сильные, - захватывающее дух зрелище.
Интересно, вырастет ли наш щенок таким большим? Тогда мы полагали, что ей было около двух недель, теперь же думаем, что ей был месяц. Часа два спустя после первой кормёжки у нас она проснулась и высвободилась из полотенца, которое стало ей постелью. Выгребая своими коротенькими неуклюжими лапами, как вёслами, она поползла вперёд на своём гладком пузе. Она с удовольствием воспринимала наши знаки внимания и поела ещё раз. Это было обычное консервированное сгущённое молоко, разбавленное на две трети кипячёной холодной водой. Смесь эта оказалась довольно крепкой, и когда в течение первых двух-трёх недель выяснилось, что у щенка понос, мы стали ещё больше разбавлять его просто на глазок. Во всяком случае мы пришли к выводу, что несколько жидкий стул со слизью у молодой выдры - нормальное явление. Кормовую смесь мы подавали подогретой чуть выше температуры тела, то есть вполне ощутимо тёплой при касании локтём или тыльной стороной руки.
Первые две-три недели она большую часть времени спала, как это бывает с детьми.
Она быстро росла, и при каждом пробуждении было видно, как у неё прибавляются силы и улучшается координация движений. Все пять чувств у неё развивались пропорционально, глаза стали раскрываться шире, стали круглее, и дымка в них прояснилась. Её привлекали движения, она стала узнавать свою бутылочку и протягивала к ней лапы. Удивительные у неё лапки. Короткие пальчики, сильные и подвижные, и чуть-чуть перепончатые. На кончике каждого пальца было небольшое углубление - всё, что осталось от когтей. Лапы у неё играли очень важную роль, она исследовала ими любой новый предмет, по мере того, как она взрослела, они приобрели удивительную ловкость.
Эдаль, так мы назвали её, по природе своей была очень чистоплотной и, проснувшись, всегда отползала от своей постели для совершения туалета. Мы жили только на верхнем этаже дома, там было попрохладнее, и, беспокоясь о её безопасности, устроили ей дневную постель в ящике из-под пива. Скомканная газета "Дейли телеграф" служила хорошим поглощающим и легко сменяемым материалом, а мягкая хлопчатая тряпка служила ей собственно постелью. Там ей было удобно, не было сквозняка, а места было достаточно, чтобы двигаться и оставаться сухой.
Ночи в то время года были прохладными, и когда мы ложились спать, она устраивала гнездо между нашими подушками. Нередко мы испуганно вздрагивали, когда со скрипучим писком она возглашала о том, что пошевелилась.
В первые два-три дня мы кормили её через каждые два часа и, если она просила, то раз-другой ночью. Пища при этом должна была быть очень равномерной. Возмущённое крещендо "Уииии" вскоре извещало нас о том, что бутылочка холодная. С течением времени промежутки между кормлениями увеличились до четырёх часов, и она перестала есть ночью. Количество пищи, которое она принимала за раз, увеличилось до шести унций. Находясь на руках и принимая пищу, Эдаль любила лежать на спине.
Крепко ухватившись за горло бутылки, она урчала от удовольствия пока сосала и при этом сильно откидывала назад свою круглую головку. Присцилла, котёнок Стинки-Пух, а иногда и элегантный чёрный кот Сути собирались вокруг, ожидая остатки молока, после того как Эдаль насытится. Если сдавить полиэтиленовую бутылочку, то выпрыскивается тоненькая струйка молока. Стинки-Пух проворно улавливал струю. У него быстро шевелился язык, уши прижимались назад, и он не упускал при этом ни капли. Бедной Присцилле за ним было не угнаться. Язык у неё бестолково болтался, зад волочился по полу, а молоко попадало ей в нос, в глаза, куда угодно, только не в огромную пасть. Сути тоже не очень-то преуспевал в этом деле и сердито удалялся, брезгливо мотая лапой.
Эдаль теперь спала всю ночь в своей собственной постельке рядом с нашей.
Примерно в шесть утра наш мальчик-помощник выносил её ненадолго к Присцилле, а в это время готовилась ей первая еда и наш утренний чай. Всё это время Присцилла преданно помогала ей в исполнении личной гигиены, и, к сожалению, должен заметить, что Эдаль реагировала на это с негодованием и платила чёрной неблагодарностью.
Мы были особенно довольны нашими "мальчиками". Они охотно ухаживали за животными, а Эдали были преданы почти так же, как и мы сами.
Мы были более чем вознаграждены за те ночи, когда она не давала нам спать. Когда она подросла и обрела свои настоящие формы, то стала настоящим членом семьи и всех приводила в восторг. К концу сентября она выросла примерно до сорока пяти сантиметров, этакий юркий весёлый детёныш выдры.
Когда её впервые познакомили с ванной, Эдаль взвыла от страха. Её пришлось долго уговаривать и убеждать в том, что выдры любят воду, и вскоре она поняла, что поплескаться в дюйме-другом прохладной воды большое удовольствие. Неплохо также и попить.
С течением времени мы постепенно наполняли ванну всё больше, чтобы можно было по настоящему плавать. Усердно шлёпая кругами, она вдруг поднимала на нас взгляд с удивительно комичным выражением. -Ну! Вы только посмотрите на меня!
Когда мы в ответ смеялись, она прямо-таки ухмылялась нам.
- "Уиии-ии". Вот это жизнь!
Теперь ей уже нравилась ванна. Она научилась плавать под водой и кувыркаться в ней. Оттолкнувшись своими широкими перепончатыми лапами, она выпрыгивала из воды и плюхалась пузом вниз. Ей также очень нравилось украдкой выглядывать из-за борта ванны и затем мгновенно нырять. У неё появилась целая коллекция ванных игрушек, всяких разных, а самой любимой была пластмассовая мерная кружка.
