изучение греческого языка. Я могу понять, почему греческий язык может рассматриваться как бесполезный, особенно теми, кто жаждет броситься в беспощадную коммерцию, которая противоположна сути гражданства; но я не понимаю, как этот предмет можно считать недемократичным. Я вполне понимаю, почему мистер Карнеги [170] ненавидит греческий язык: подсознательно и прочно он помнит, что в любом самоуправляющемся греческом городе он был бы убит. Но я не могу понять, почему наугад названный демократ, скажем мистер Квелч или мистер Уилл Крукс, я или мистер Джон М. Робертсон, должен выступать против изучения греческого алфавита, который был алфавитом свободы. Почему радикалам так не нравится греческий язык? На этом языке написана вся самая ранняя и, видит Бог, самая героическая история радикальной партии. Почему же греческий язык должен вызывать отвращение у демократа, если само слово «демократ» – греческое?
Схожая, хотя и менее серьезная ошибка заключается в том, что спорт в частных школах подвергается нападкам как нечто, пропагандирующее животное начало и жестокость. Однако животная жестокость вовсе не свойственна английским частным школам, там процветает иной порок – моральное давление, проистекающее из-за общего отсутствия морального мужества в атмосфере частной школы. Эти школы в целом действительно поощряют физическое мужество, но они не просто препятствуют нравственному мужеству, они уничтожают его. Конечным продуктом такого воспитания становится пресловутый английский офицер, который не осмеливается даже надеть яркий мундир, за исключением тех случаев, когда цвета его едва различимы в дыму битвы. Это, как и все проявления нашей нынешней плутократии, совершенно современное явление. Оно было неизвестно старым аристократам. Черный принц [171] наверняка попросил бы, чтобы любой рыцарь, у которого хватило храбрости поднять свое знамя среди врагов, также имел смелость поднять его и среди друзей. Что касается нравственной храбрости, то дело не столько в том, что частные школы слабо ее поддерживают, сколько в том, что они ее жестко подавляют. Но физическую храбрость они в целом поддерживают; а физическая храбрость – великолепная основа. Один великий мудрый англичанин восемнадцатого века верно сказал: если человек потеряет эту добродетель, он никогда не сможет быть уверен, сохранит ли он какую-либо иную. Утверждение, что физическая храбрость связана с жестокостью, – самая подлая и больная ложь современности. Толстовцы и киплингисты едины лишь в отстаивании этой лжи – их споры по этому поводу сводятся к сектантским разногласиям: один говорит, что от храбрости нужно и вовсе отказаться, потому что она связана с жестокостью, а другой утверждает, что жестокость очаровательна, потому что в ней проявляется храбрость. Но все это, слава Богу, ложь. Телесная энергия и отвага могут сделать человека глупым, безрассудным, тупым, пьяным или голодным, но не злобным. И мы можем, не кривя душой, признать (не присоединяясь к тем похвалам, которыми представители частных школ всегда сами осыпают себя), что физическое воспитание действительно помогает устранить из частных школ примитивную жестокость. Жизнь в английской частной школе очень похожа на английскую общественную жизнь, к которой она готовит своих учеников, в особенности схож принцип, согласно которому любые вещи будут либо очень открытыми и соответствующими обычаям и условностям, либо их придется засекретить. Да, в частных школах присутствует жестокость, равно как и клептомания, тайное пьянство и безымянные пороки. Но эти гадости не процветают при дневном свете и не поддерживаются общепринятыми нормами школы, как и жестокость. Тройка угрюмых мальчишек прячется по углам и, кажется, всегда занята каким-то скверным делом: может быть, непристойным чтением, может быть, первыми опытами пьянства, а иногда их секретом может оказаться притеснение младших. Но здесь притеснитель не станет похваляться. Пословица гласит, что школьные притеснители всегда трусливы, но эти более чем трусливы – они стеснительны.
В качестве третьего примера неверной атаки на частные школы я могу упомянуть привычку использовать слово «аристократия» в двойном значении. Попросту говоря, если аристократия означает круговую поруку богатства и власть богачей, то в Англии есть аристократия, и английские государственные школы ее поддерживают. Если же это слово означает правление древних семей или безупречную кровь, то в Англии нет аристократии, и частные школы систематически уничтожают ее. В этих кругах настоящая аристократия, как и настоящая демократия, стала дурным тоном. Современный хозяин светского дома не смеет хвалить свою родословную: это могло бы оскорбить половину олигархов за его столом, у которых нет великих предков. Мы уже говорили, что выпускнику частной школы недостает нравственной храбрости, чтобы носить форму; еще более ему недостает нравственной храбрости, чтобы носить свой герб. Все это теперь лишь смутная болтовня приятных или противных джентльменов. Приятный джентльмен никогда не поминает чужого отца, противный джентльмен никогда не поминает своего собственного. Это единственная разница, все остальное – манеры, приобретенные в частной школе. Но Итон и Харроу должны оставаться аристократическими, потому что они в основном состоят из парвеню. Частная школа – это не приют для аристократов, не убежище, куда они входят и более его не покидают. Это фабрика аристократов: они выходят оттуда, едва побывав внутри. Бедные маленькие частные школы в старосветском, сентиментальном, феодальном стиле обычно заявляли: «Только для сыновей джентльменов». Если современные частные школы повесили бы объявление, то на нем пришлось бы написать: «Только для отцов джентльменов». За два поколения они со своей задачей справятся.
Таковы ложные обвинения: обвинение в классицизме, обвинение в жестокости и обвинение в исключительности, основанной на совершенстве родословной. Английские школьники – не педанты и не мучители; и в подавляющем большинстве случаев они не гордятся своей родословной и даже не имеют предков, которыми можно было бы гордиться. Их учат быть вежливыми, уравновешенными, храбрыми и чистыми телесно; обычно они добры к животным, вежливы со слугами, а для всех, кто в любом смысле является им ровней, будут лучшими приятелями на земле. Есть ли что-то неправильное в идеале частной школы? Я думаю, мы все чувствуем, что в этом есть что-то очень неправильное, но сбивающие с толку фразы из газет запутывают нас, так что трудно проследить, за пределами всех слов и фраз, недостатки этого великого английского достижения и сам источник этих недостатков.
Разумеется, окончательным доводом против английской частной школы будет ее вопиющее и неприличное пренебрежение долгом говорить правду. Я знаю, что среди старых дев из отдаленных деревень все еще сохраняется представление о том, что английских школьников учат говорить правду, но это не стоит ни на минуту принимать всерьез. Изредка, весьма неопределенно, английских школьников просят не лгать, а это совсем другое дело. Я могу молча поддерживать всю непристойную ложь во вселенной, ни разу не солгав.
