пускай, дети мои, дважды подумает тот, кто захочет хоть пальцем прикоснуться к Маленькому Теренсу О’Грейди!
Доктор Гауди и Тыква
Перевод Е. Коротковой
I
Когда доктор Гауди в конце концов уступил настояниям фирмы «Печатай, Толкай и К°» — молодой фирмы, чья поистине юношеская энергия делала отказ немыслимым, — и согласился урвать от сочинения своих проповедей столько драгоценных часов, сколько было необходимо для того, чтобы состряпать книгу (которую они намерены были получить, которую они должны были получить и которую им впоследствии удалось получить), он, разумеется, сделал это в предвкушении награды куда более возвышенной, нежели тот щедрый чек, который побудил к деятельности его перо. Ибо этой книге (она называлась «Вперед и ввысь») было предназначено принести миру немалую пользу: годы придут и уйдут, но на протяжении нескончаемой вереницы лет молодые люди — а он писал для них — будут возвышать свой голос здесь, там, повсюду, благословляя его имя. Урезывание проповедей ради такого дела было поистине оправданным, более того — оно было похвальным. «Там, где были десятки, появятся тысячи, — говорил почтенный доктор. — Я направлю их стопы на верную стезю, и благодарность многих ревностных борцов будет мне подлинной наградой».
«Вперед и ввысь» была полна избитых истин — истин, которые изрекают и принимают на веру (изрекают по привычке, а принимают на веру из лени), — истин, которые должны быть изрекаемы и приняты на веру (изрекаемы немногими, а приняты на веру большинством), дабы мир существовал и делал свое привычное дело. Пожалуй, единственное новое, что было в книге, — это глава об искусстве.
Доктор Гауди был чрезвычайно силен в вопросах искусства. Рафаэль и Фидий неизменно присутствовали в его проповедях. Истина есть красота, а красота есть истина. Он не уставал призывать свою паству к возвышающим душу воскресным посещениям выставок живописи и скульптуры и полагал, что лучший способ облагородить и усовершенствовать свою натуру — это самому взяться за кисть. Доктор был одним из попечителей Академии художеств; он не пропускал ни одной выставки и тащил за собой всех знакомых, каких только можно было принудить выслушивать его высокопарные рассуждения; и хотя он и не высказывался открыто, но ясно давал понять, что дело духовного возрождения и спасения рода человеческого едва ли требует большего, чем уменья накладывать краски на холст.
Таковы были идеи, вдохновившие его на создание главы об искусстве в книге «Вперед и ввысь». Уж не знаю, где добрейший доктор откопал их; вряд ли наблюдая быт парижских художников или изучая биографии живописцев итальянского Возрождения, ибо и первое и второе неопровержимо свидетельствуют о том, что человек может обладать чуткой и взыскательной совестью художника и в то же время предаваться распутству и погрязать во всех возможных пороках. Но доктор Гауди оставил без внимания это обстоятельство; созерцание произведений искусства, занятие каким-нибудь из его видов способствует воспитанию личности и развитию самых благородных свойств человека, утверждал он.
Идеи доктора Гауди получили широкое распространение. В книжных лавках его труд соперничал с приключенческими романами; во всех поездах дальнего следования «Вперед и ввысь» вручали пассажирам. Один из экземпляров книги достиг Хэйсвилла, штат Иллинойс, и попал в руки Джерда Стайлса.
II
Джерд был невежественный и довольно самонадеянный малый лет двадцати четырех, который рассчитывал добиться успеха в жизни и изыскивал средства для достижения этой цели. У него был упрямый подбородок, проницательный взгляд и смутные, но весьма честолюбивые устремления. Что еще нужно для успеха?
Жил он на ферме. Ему нравилась сельская жизнь, но не нравилась сельская работа: обстоятельство, дававшее некоторые основания его собратьям-фермерам подозревать в нем бездельника. Он предпочитал бродить по полям, в то время как другие обрабатывали их. У него были свои взгляды на жизнь, какие ни есть, а свои, но когда ему попадалась какая-нибудь книга, что случалось время от времени, он прочитывал ее.
«Вперед и ввысь» дала ему прочесть дочь окружного прокурора, полагая, что книга подстегнет его и придаст его расплывчатым мечтам более определенные очертания, ибо она тоже хотела, чтобы Джерд добился успеха, и отнюдь не намеревалась ждать до бесконечности. Джерд перелистал книгу. Он не задержался на банальных рассуждениях добрейшего доктора о честности, усердии и тому подобном, так как где-то уже читал об этом, но столь же банальные истины об искусстве приковали его внимание. «Пожалуй, все это так и есть, — размышлял Джерд, — во всяком случае, я не прочь попробовать», — решил он, движимый не столько жаждой самоусовершенствования, сколько сильным желанием быть, что называется, при деле.
Примерно в это время началось «обращение» Хэйсвилла при помощи Передвижной выставки художников Запада. Ее основателями была горсточка «столичных» художников и литераторов: Эбнер Джойс, известный поборник правдивости в искусстве; Эдриен Бонд, эстет, но не без похвальной склонности к натурализму; Стивен Джайлс, декоратор, посвятивший себя отделке жилищ великих мира сего, но еще не окончательно забывший о своем деревенском происхождении; и один-два преподавателя из Академии художеств. Все они считали, что искусство призвано духовно возродить деревню. Их основной принцип гласил, что любое изображение природы уже есть произведение искусства, и они были твердо убеждены в том, что виды маисовых полей Индианы, написанные самими жителями Индианы, принесут фермерам Иллинойса неоценимую пользу. И вскоре тридцать — сорок холстов, отправленных по городам железнодорожной линии Бэйнсвилл — Миллер — Крауфорд, прибыли в Хэйсвилл и, выглядывая из своих позолоченных рамок, вступили в соперничество с наклейками на персиковых консервах и с вывесками на палатках местной ярмарки.
— Ну, Джерд, — сказала дочь окружного прокурора, которая была секретарем-корреспондентом женского клуба, деятельности которого Хэйсвилл был обязан этим высокохудожественным зрелищем, — теперь ты видишь, что можно сделать?
Джерд видел. Разгуливая по ферме, он то нацеливался глазом на гумно, то погружался в длительное созерцание однообразного ландшафта прерий. Страстное желание приступить к делу, не остаться в стороне день ото дня становилось все сильнее; у него просто руки чесались от нетерпения.
— Пожалуй, я и сам смог бы делать что-нибудь такое, — говорил Джерд, — я люблю деревню и мне всегда давались всякие поделки; если б только кто-нибудь научил меня, как начать.
Хэйсвиллская школа недавно отметила свой пятилетний юбилей открытием «отделения живописи»: с десяток молодых девиц, которыми в меру своих сил руководила весьма энергичная леди, окончившая Академию доктора Гауди, прилежно занимались рисованием всякой всячины.
— Почему бы тебе не попросить мисс Уэбб помочь тебе? — спросила дочь окружного прокурора.
— Не могу же я заниматься с целой оравой девиц, — огрызнулся Джерд.
— Разумеется,
