клена движутся над платформой, Синго сказал:
– Может быть, съездим как-нибудь в Синсю – полюбоваться на клены? С матерью и с Кикуко.
– Не знаю. Меня клены мало интересуют.
– Я хочу снова увидеть родные горы. И дом Ясуко – ей приснилось, что он весь развалился.
– Действительно разваливается. И если не починить, пока не поздно, совсем рассыплется. Остов, правда, еще крепкий – поэтому он и стоит, и если починить… Но зачем, собственно?
– Как зачем? Когда я уйду на пенсию, мы с матерью сможем уехать в деревню, а когда-нибудь, глядишь, и вы там поселитесь.
– Я могу остаться и присмотреть за нашим домом, а Кикуко – она еще не видела материнского дома в деревне – пусть едет вместе с вами, по-моему, это самое лучшее.
– А как сейчас Кикуко?
– С тех пор как у меня с той женщиной все кончилось, Кикуко стала какая-то скучная, ко всему безразличная.
Синго горько усмехнулся.
В воскресенье днем Сюити снова отправился удить рыбу.
Положив в ряд подушки для сидения, которые вынесли сушить на веранду, Синго улегся на них, подперев рукой голову, и стал греться на солнце.
На большом камне у порога лежала Тэру.
Ясуко сидела в столовой и, стопкой сложив на коленях газеты за десять дней, внимательно их читала.
Когда попадалась интересная, на ее взгляд, заметка, она окликала Синго и читала ему вслух. Это повторялось довольно часто, и Синго, несколько раз промычав в ответ что-то невразумительное, наконец не вытерпел.
– Перестала бы ты, Ясуко, по воскресеньям читать газеты, – сказал он и лениво повернулся на другой бок.
Перед нишей в гостиной Кикуко ставила в цветочную вазу вьющуюся декоративную тыкву.
– Кикуко, ты сорвала ее на горе за домом?
– Да. Красивая, правда?
– Там, наверно, еще осталось?
– Да. Еще пять или шесть.
Кикуко приподняла лозы, на которых висели три ярких плода.
Каждое утро, умываясь, Синго видел, как на горе за домом розовеют декоративные тыквы, а сейчас, когда их принесли в гостиную, они оказались совсем красными.
Синго рассматривал декоративную тыкву, но в поле его зрения попала и Кикуко.
Как невыразимо чиста и прекрасна линия от шеи до подбородка. Нет, эта прекрасная линия не могла появиться за одно поколение – много поколений трудилось над ней, подумал Синго с грустью.
Может быть, оттого, что прическа оголила шею, Кикуко выглядела похудевшей.
Синго всегда знал, что у Кикуко очень красивая шея, изящная, длинная, но сейчас под тем углом, под которым он, лежа, видел ее, она казалась еще прекраснее.
Может быть, от осенних лучей солнца.
Линия шеи у подбородка подчеркивала чистоту Кикуко.
Правда, шея уже чуть пополнела, и ее девичьи очертания начали исчезать.
– Только одну еще… – окликнула Ясуко Синго. – Очень интересно…
– Ну?
– Об Америке. Есть такой город Буффало, в штате Нью-Йорк. Буффало… Один человек в автомобильной катастрофе потерял левое ухо и ринулся к врачу. Врач опрометью выбежал из дому к месту катастрофы, разыскал окровавленное ухо, вернулся с ним домой и пришил пострадавшему. Ухо прекрасно прижилось. Здесь сказано, что и отрезанный палец может прирасти, если пришить его сразу.
– Что ты говоришь?
Ясуко некоторое время просматривала другие статьи, а потом вдруг заявила:
– То же самое и в семейной жизни. Если муж с женой, не успев разойтись, снова сходятся, все у них потом идет прекрасно. А когда после разрыва проходит слишком много времени, то…
– Ты о чем это? – сказал Синго, не задавая прямого вопроса.
– Разве у Фусако не так?
– Неизвестно, жив Аихара или мертв, и неизвестно, где он, – ответил Синго.
– Где он – это можно при желании выяснить, но… что это даст?
– Перестань причитать. Заявление о разводе уже послано. Нужно примириться с этим, и конец.
– Я смолоду научилась со всем примиряться, но когда у меня все время на глазах Фусако с двумя детьми, из головы не выходит: что делать?
Синго промолчал.
– Внешность у Фусако малопривлекательная, ты сам видишь. Но даже если кто-нибудь и сделает ей предложение и она выйдет замуж, дети все равно останутся здесь, и заботы о них лягут на Кикуко, жаль ее.
– Если это случится, Кикуко и Сюити станут жить отдельно и растить детей придется тебе.
– Мне, говоришь? Ты прекрасно знаешь, работы я не боюсь, но не забывай – мне уже за шестьдесят.
– Дела человеческие решаются на небесах. Куда ушла Фусако?
– К Большому Будде. Странные существа эти дети. Хотя Сатоко чуть не попала в автомобильную катастрофу, возвращаясь из храма, где стоит Большой Будда, она любит его и все время просит, чтобы ее отвели к нему.
– Вряд ли она любит именно Большого Будду.
– Нет, кажется, она и правда любит его.
– Странно.
– Как ты думаешь, Фусако не захочет переехать в деревню? Получит в наследство наш дом.
– Да нет, какой это дом, – резко сказал Синго.
Ясуко замолчала и снова углубилась в газеты.
– Отец, – позвала его на этот раз Кикуко. – Рассказ мамы об ухе напомнил мне, как вы мечтали отделить голову от туловища, сдать ее в клинику и там почистить и подновить.
– Да-да. Когда я смотрел на подсолнухи. Нужда в этом становится все острее. То я забыл, как завязывать галстук, а то, чего доброго, стану читать газету вверх ногами.
– Я ваши слова часто вспоминаю. Мне тоже все время хочется сдать свою голову в клинику.
Синго посмотрел на Кикуко.
– Хм. Каждую ночь я и сдаю свою голову в клинику сна. Но, может быть, это связано с возрастом, что я без конца вижу сны. Как-то я прочел стихи: «Когда в душе тоска, мы видим сны – действительности продолженье». А вот мои сны – не продолжение действительности.
Кикуко поставила в вазу декоративную тыкву и рассматривала ее со всех сторон.
Синго тоже смотрел на нее.
– Кикуко, никогда не уходи от нас, – внезапно сказал он.
Кикуко встала, повернулась к Синго и, подойдя к нему, села рядом.
– Я боюсь жить отдельно. Я боюсь Сюити, – сказала Кикуко тихо, чтобы не слышала Ясуко.
– Неужели ты собираешься уйти от Сюити?
Кикуко помрачнела.
– Если и уйду, все равно всегда буду заботиться о вас.
– Тебе это принесет только несчастье.
– Нет. Какое же это несчастье – делать что-нибудь с радостью.
Синго поразился – Кикуко впервые проявила такую горячность.
И почувствовал всю опасность их разговора.
– Не потому ли ты, Кикуко, относишься ко мне так хорошо, что я как бы заменяю тебе Сюити? Мне кажется, вы с Сюити сейчас еще больше отдалились друг от друга.
– Я его часто не понимаю. Иногда он вдруг становится мрачным – к нему не
