лорде Перси, и понимала, что этот лорд в тот самый момент лежал в постели, лечась от последствий их первой встречи. Несчастная женщина сгибалась под грузом тоски, отказываясь принимать утешения. Ей сразу же пришли в голову шесть четких доводов, которые она могла бы высказать своей сестрице, один сокрушительней другого. Теперь их уже никогда не удастся произнести…
И вот – внезапно, необъяснимо – под рукой оказалось лекарство, которое поможет ей обрести безмятежность и самоуважение. Несмотря на все речи своей мачехи, возможно, вопреки ее воле, Джимми Крокер все-таки приехал в Америку. «Ну, обрадуется! – подумал Пэтт, имея в виду жену. – Прямо вусмерть». Едва дождавшись, когда уйдет рассыльный, он подскочил к Джимми, как резвый ягненок, и шлепнул его по спине, бурля дружелюбием.
– Мой дорогой мальчик! Дорогой мальчик! Я в восторге, в восторге!
Джимми удивился, но и обрадовался – на такую теплую встречу он и не рассчитывал. Самое большее, на что он надеялся, – церемонная, холодная вежливость. Ему уже дали понять, что в доме Пэттов на него смотрят как на паршивую овцу. А паршивую овцу могут снова пустить в стадо, но ворковать и радоваться ей никто не станет.
– Спасибо… – промямлил Джимми. – Я тоже… э… э…
Они рассматривали друг друга. Пэтт решил, что Джимми гораздо симпатичнее, чем рисовалось ему в воображении; он ждал кого-нибудь погрубее, поразвязнее и понадменнее. Крокеру финансист тоже сразу понравился. И над ним подшутило воображение: ему всегда представлялось, что все миллионеры с Уолл-стрит – ушлые ребята, с пронзительным взором и сомнительным лексиконом. На пароходе он видел Пэтта только издалека, а сейчас нашел его премилым человечком.
– Мы уже оставили всякую надежду, что ты приедешь! – воскликнул тот.
Джимми показалось уместным проявить легкое покаяние.
– А я и не мечтал, что вы меня так примете. Вроде бы я у вас… м-м… непопулярная личность.
Одним взмахом руки Пэтт похоронил прошлое.
– Когда прибыл?
– Сегодня утром. На «Каронии».
– Хорошо доплыл?
– Превосходно.
Наступило молчание. Джимми показалось, что Пэтт рассматривает его несколько пристальнее, чем требуется, чтоб налюбоваться его красотой. Он уже собирался небрежно осведомиться о здоровье миссис Пэтт или рассказать какое-нибудь происшествие, случившееся в пути, подбавив местного колорита; но тут сердце у него екнуло. До него дошло, что он допустил ляп. Как и многие заговорщики-любители, они с Энн перемудрили. Ему показалось крайне хитроумным притвориться, будто он прибыл только нынешним утром. И впрямь, идея вроде бы недурная. Но теперь ему в первый раз вспомнилось – ведь он видел Пэтта на «Атлантике», а значит, и Пэтт мог заметить его. И тут же, в следующую минуту, Пэтт подтвердил его опасения.
– Где-то я тебя видел… Но где – никак не припомню.
– Как дома? Все здоровы?
– Да, да.
– Горю нетерпением познакомиться со всеми.
– Н-да, где ж это я тебя встречал?
– Я всюду бываю.
– Э?
Пэтт несколько подозрительно прокручивал в уме эту реплику. Джимми поскорее сменил тему.
– Для человека вроде меня, перед которым простирается жизнь, есть что-то завораживающее и бодрящее в современной конторе. Как они все заняты!
– Верно, – покивал Пэтт. Он был доволен, что беседа свернула в это русло. Ему хотелось обсудить будущее блудного сына.
– Работают все, кроме папочки! – воскликнул Джимми.
– А? – не понял Пэтт.
– Так, ничего.
Пэтт насторожился. Он подозревал, что гость издевается, но не мог уловить, как именно. Однако радости в нем поубавилось, он стал деловитым.
– Надеюсь, ты намерен устроиться солидно, – произнес он тем тоном, который тщетно старался взять дома, с Огденом. – И трудиться изо всех сил.
– Трудиться? – без особого пыла откликнулся Джимми.
– Подыщу для тебя местечко в конторе. Я обещал это твоей мачехе.
– Минутку! Что-то я не пойму. Вы что, намерены засадить меня за конторскую работу?
– Разумеется! Как я понимаю, ради этого ты и приехал. Понял, что тратишь жизнь попусту, решил заняться полезным делом…
Жаркий протест трепетал у Джимми на кончике языка. Никогда прежде его намерения не истолковывали столь превратно. Но, вспомнив об Энн, он себя обуздал. Нельзя предпринимать ничего, что могло бы сорвать ее планы; любой ценой надо ублажить новоявленного дядю. С минутку он предавался нежным грезам об Энн. Хоть бы она поняла, что он терпит ради нее! Это с его-то отвращением к труду, в любом виде! Вид этих рабов жалованья, конечно, бодрил, он уже сказал об этом Пэтту, но лишь оттого, что ему так работать не придется. Стоило же взглянуть на них как на сотоварищей, и стимул тут же исчез. Черт знает что! Просто мерзость. Но ради Энн он готов стать одним из них. Разве рыцарь Средних веков совершал такие подвиги во имя своей дамы? Навряд ли.
– Ладно уж, – проворчал он. – Видимо, мне придется заниматься чем-то таким, как они?
– Да, конечно.
– Не хочу диктовать, просто предлагаю: дайте мне часть работы вон того типа, с бумагами. Когда я проходил, над бумажным морем торчал кончик его носа. В жизни не видал, чтоб столько народу так усердно трудились! И все норовят попасть боссу на глаза! Вы, наверное, чувствуете себя как снайпер.
Ответил Пэтт сухо. Он не одобрял подобной фривольности на священные темы. Многие молодые люди обсуждали с ним в этом кабинете будущую работу, но ни один не смел говорить в такой манере.
– Ты на серьезном перекрестке, – наставительно заметил он. – Тебе представляется возможность подняться.
– Ага. В семь утра и каждый день.
– Такое несерьезное настроение…
– Это у меня смех сквозь слезы, – пояснил Джимми. – Постарайтесь представить, что означает подобная перспектива для блестящего молодого человека, который терпеть не может работу. Будьте добрее ко мне. Проинструктируйте своих служащих, пусть разговаривают со мной понежней. Возможно, конторский труд гораздо достойнее всего, чем я занимался прежде, но не просите меня получать от него наслаждение! Вам хорошо говорить, вы – босс. В любой момент, как захочется, можете бросить все и смыться на бейсбол. Предупредил рассыльного: «Ушел на совещание с Рокфеллером» – и все, чешите. А мне-то придется нырнуть в эти ваши бумаги и выскакивать, глотать воздух, только в самой крайности!
Может быть, от упоминания любимой игры, но Пэтт смягчился. Ледок, подернувший его речь, растаял.
– Зачем ты вообще явился, раз у тебя такие мысли?
– По велению долга. В жизни каждого человека наступает момент, когда он должен выбирать между удовольствием и необходимостью.
– Стало припекать в Лондоне из-за этой идиотской драки с лордом Перси Уипплом?
– Объяснение не такое романтическое, как мое, но что-то в нем есть.
– А тебе приходило в голову, что я очень рискую, принимая тебя в контору?
– Не стоит пугаться. Ту каплю работы, которую сделаю я, невооруженным глазом не заметишь.
– Знаешь, меня так и тянет отправить тебя обратно.
– Может, заключим компромисс?
– К примеру?
– Нет ли у вас уютненькой секретарской работенки? Почему-то мне кажется, секретарь из меня получился бы идеальный!
– Секретари у меня тоже трудятся в поте лица.
– Ага, ага, ясно! Предложение отпадает.
– Ты меня в тупик ставишь. – Пэтт задумчиво потер подбородок. – Это сущая правда.
– Молодец! Всегда говорите правду.
– Черт меня побери, прямо не знаю, куда тебя сунуть! Ладно, сейчас отправимся домой, тебе так и так нужно познакомиться с теткой. А потом обсудим ситуацию. В конце концов, главное – уберечь тебя от беды.
– Формулируете вы грубовато, но верно.
– Жить будешь с нами, конечно.
– Спасибо большое. Вот это правильно.
– Мне надо поговорить с Нестой. Может, она что придумает.
– Не возражал бы стать компаньоном, – услужливо подсказал Джимми.
– А почему бы тебе снова не пойти в газету? У тебя ведь недурно получалось.
– Вряд ли прежняя моя газета меня примет. Теперь они смотрят на меня как на скандальный персонаж.
– Верно. Слушай-ка, а чего ты дурака строил? Какие-то барменши, суды…
– Давайте похороним прошлое. Грехов мне больше приписывали, чем я на самом деле грешил. Вы же знаете, дядя Пит, как это бывает. – Пэтт дернулся, но промолчал. – Стараешься по доброте сердца расточать сладость и свет, защищаешь бедных, трудящихся девушек – в общем, ясно. А они на тебя набрасываются. И вообще, это была не барменша. Она служила в цветочном магазине.
– Какая разница!
– О нет! Разница огромная, как между низменной жизнью и поэзией.
