Посвящается Тому Валла
на льду и вне его.
Я возвращаюсь в Калифорнию,
Где так чудесно все вокруг.
Я не покину Калифорнию,
Где вечен солнца желтый круг.
Джон Мэйол, «Калифорния»
1
Да пошли вы!
2
Именно таким в последнее время был настрой у Чона.
Офелия даже говорила, что у Чона не настрой, а отстой.
— Впрочем, тебе это даже идет, — добавляла она.
Зато у меня нет психованного папаши, который назвал свою дочурку в честь утопившейся идиотки, отвечал Чон. Своеобразная такая сублимация потаенных желаний, надо сказать.
— Это не папа, это мама меня так назвала, — возражала Офелия.
Когда она родилась, ее отец, Чак, болтался черт знает где, так что бремя выбора имени пало на ее мать Паку. Она и нарекла дочь Офелией. Мамаша О, Паку, вовсе не была индианкой, как можно было предположить. Паку — прозвище, которым наградила ее О.
— Это акроним, — объясняла Офелия.
П. А. К. У.
Пассивно-агрессивная Королева Универсума.
— Она что, тебя ненавидела, раз решила назвать Офелией? — спросил ее как-то Чон.
— Нет, меня она не ненавидела, — ответила О. — Она ненавидела то, что пришлось меня рожать, потому что из-за этого она подурнела и превратилась в жирную корову, то есть набрала два с половиной килограмма. Уже на обратном пути из больницы она заехала в магазин и купила беговую дорожку.
А все потому, что Паку была типичной БК из ЮОО — Богатой Красоткой из южного округа Орандж. Светлые волосы, голубые глаза, точеный носик и, разумеется, наилучшие сиськи, какие только можно получить за деньги (если вы живете в Орандже и не трясете фальшивой грудью, значит, вы из секты амишей). А бедра ее были удивительно гладкими. Вернувшись домой, в трехмиллионный особняк в Изумрудном заливе, Паку запихнула Офелию в модный рюкзачок и взобралась на беговую дорожку.
Чтобы пройти на ней две тысячи миль и никуда так толком и не прийти.
— Символичненько, а? — резюмировала О. — Видно, потому я так и люблю всякие механические штуковины. Тут не обошлось без проделок подсознания, правда ведь? Ну представь себе — я еще совсем крошка, а вокруг постоянно этот шум, такой убаюкивающий и ритмичный, да еще и огонечки мелькают, и все такое. Согласись, что-то в этом есть.
Как только Офелия выросла и узнала, что ее назвали в честь маниакально-депрессивной подружки Гамлета, она тут же решила, что отныне друзья будут звать ее просто «О». Все поддержали это решение. Но с таким прозвищем существовал определенный риск быть неправильно понятой, особенно если учесть, что о душераздирающих криках О во время оргазмов ходили легенды. Как-то на вечеринке О уединилась в спальне со своим дружком. Вскоре со второго этажа раздались ее восторженные стоны и крики, заглушавшие и разговоры, и музыку. Из динамиков грохотало техно, но кончающая О перекрывала шум музыки октав на пять, не меньше. Ее друзья катались по полу от смеха. Все они не раз ночевали у О дома и частенько становились свидетелями ее неуемного кроличьего темперамента.
— Это выступление вживую? Или, может, это «Меморекс»? — ехидно спросила, намекая на известную рекламу аудиокассет, ее подружка Эшли.
О все это ни капли не смущало. Она спустилась со второго этажа довольная и счастливая и, пожав плечами, заявила:
— Ну что тут сказать? Люблю кончать, вот и все!
Все знали ее как О, а подружки одарили ее еще и прозвищем Многократной О. Могло быть и хуже — например, ее могли прозвать Большой О. Впрочем, Офелия была для этого слишком изящной, с ее-то хрупкой фигуркой и ростом в сто шестьдесят сантиметров. Своей худобой она была обязана не анорексии с булимией, как большинство девиц из Лагуны, а прекрасному обмену веществ. Она сжигала калории со скоростью реактивного двигателя. О знала толк в еде, и ей совершенно не нравилось, когда ее рвало.
— Я эльф, — говорила она, — маленький шустрый эльф.
Так-то оно так, да не совсем.
Левая рука этого эльфа от шеи до плеча была покрыта разноцветными татуировками. На ее коже серебристые дельфины танцевали с золотыми нимфами, а вокруг бушевали синие волны, под которыми кружились ярко-зеленые нити водорослей. К когда-то чисто блондинистым локонам О недавно добавились еще и синие пряди. В правой ноздре сверкала серьга-гвоздик. Весь ее облик словно говорил:
— Да пошла ты, Паку.
3
Прекрасный денек выдался в Лагуне.
Впрочем, в Лагуне все они прекрасны, думал Чон, любуясь в окно очередным солнечным деньком. Так и идут, один за другим, один за другим, один за другим…
Другие, подумал Чон и вспомнил о Сартре.[1] Дом, где живет Бен, стоит на утесе, нависающем над пляжем «Каменный стол». Красивее места и не придумаешь, что и не удивительно, учитывая, сколько бабок Бен отвалил за свою квартирку. Утес уходит в океан метров на пятьдесят, а то и больше — в зависимости от прилива, — и больше всего похож, что вполне логично, на стол. Не нужно быть членом клуба интеллектуалов «Менса», чтобы это понять.
В гостиной, где сидел Чон, от пола до потолка тонированные окна, из которых открывался чудесный вид на океан, остров Санта-Каталина и отвесные скалы. Но глаза Чона были прикованы к экрану ноутбука.
— Что, порнушку в интернете смотришь? — поинтересовалась О, заходя в комнату.
— У меня зависимость, — откликнулся Чон.
— Да у всех зависимость от порнухи, — сказала О. Включая и ее саму — О частенько заходила в Сеть, вводила в поисковике слово «сквирт»[2] и смотрела порноролики. — Но для мужика это жуткое клише. Выбери себе какой-нибудь другой наркотик, что ли.
— Например?
— Не знаю, — пожала плечами О. — Героин, например. Ретро всегда в моде.
— И подхватить ВИЧ?
— А ты пользуйся чистыми шприцами, — посоветовала О. Забавно было бы обзавестись любовником-нариком, подумала она. Когда надоест с ним трахаться, можно просто посадить его в уголок. А переживая за нарика, можно предаваться меланхолии — пока и она не наскучит. И потом уж вовсю приняться за его спасение — упрятать в лечебницу, навещать там по выходным, а после выписки ходить вместе на собрания анонимных наркоманов. Быть серьезной, одухотворенной и возвышенной, пока и это не надоест. И затем придумать себе еще какое-нибудь занятие.
Например, купить горный велосипед.
Как бы то ни было, наркоман из Чона вышел бы что надо — до того он тощий, высокий, угловатый и жилистый, словно его собрали из подобранных на свалке железяк. Весь состоит из острых углов. Эш, подружка О, как-то сказала, что, трахаясь с Чоном, можно здорово об него порезаться. А уж кому знать лучше, как не этой шлюшке!
— Я тебе там эсэмэску написала, — сказала О.
— Я телефон не проверял, — не отрываясь от экрана, ответил Чон.
Должно быть, клевая порнуха, подумала О.
— Так что ты там написала-то? — секунд через двадцать спросил Чон.
— Что скоро приду.
— А…
О толком и не помнила, когда Джон стал зваться Чоном — а ведь они были знакомы практически всю жизнь, чуть ли не с подготовительной школы. И даже тогда у Чона настрой был не настрой, а отстой. Учителя его ненавидели. Не-на-ви-де-ли. Чон бросил школу за два месяца до выпускного. Не то чтобы он был дураком — нет, наоборот, мозги у него что надо, — просто такой вот характер.
— Ничего, если я покурю? — спросила О, протягивая руку за кальяном, стоявшим на стеклянном журнальном столике.
— Только сразу много не скуривай, — предупредил ее Чон.
— Чего это вдруг?
— Впрочем, дело твое, — пожал плечами Чон.
Вытащив зажигалку, О разожгла кальян. Она неглубоко вдохнула, и дым, попав в легкие, теплом разлился сперва по животу, а затем заполнил голову. Чон не врал — травка и впрямь была мощная. А чего еще ожидать от Бена&Чонни? Лучше их гидропонки только… Да что уж там, нет в мире гидропонки круче их, и точка.
Трава сразу же дала О по шарам.
Девушка лежала лицом вверх на диване. Кайф волнами омывал ее тело. Изумительная трава, изумительное благоволение. По ее коже забегали приятные мурашки. О страшно захотелось секса. Ничего удивительного — ее и чистый воздух частенько заводил. Расстегнув джинсы, она запустила руку в трусики и принялась себя ласкать.
Как это похоже на Чона, думала она, я лежу тут рядом, укуренная вусмерть и с голой жопой, а он пялится на оцифрованный секс, вместо того чтобы отыметь вполне реальную женщину, которая в двух метрах от него трахает себя пальчиками.
— Трахни меня, — услышала О свой голос.
Медленно, словно нехотя, Чон поднялся со стула. Подойдя к дивану, он какое-то время наблюдал за О. Она хотела было схватить его и притянуть к себе, но руки у нее были заняты, да и ей вдруг показалось, что Чон стоит ужасно далеко. Но наконец Чон расстегнул ширинку и — ура-ура, подумала О, — он, слишком-крутой-чтобы-учиться-в-школе чувак, он, невозмутимый дзен-мастер, потрахивающий Эш, он очутился перед ней с твердым, как камень, торчащим членом.
