Дмитрий Лекух
Хардкор белого меньшинства (рассказы)
Осень вообще способствует размышлениям и зарисовкам.
Особенно когда гуляешь по еще не холодной, но уже гулкой из-за опавшей листвы Москве.
По центру, разумеется.
По окраинам гулять – проблематично.
Не из-за того что там опасно, нет.
Там уже давно нормально, даже в самых пролетарских районах.
Ну, если только самым поздним вечером, когда пролетариат ужрется вусмерть дешевым пивом.
Тогда – да, может и удаль молодецкую показать.
Как и в любом другом нормальном европейском мегаполисе.
Если не верите, рискните прогуляться перед закрытием пабов где-нибудь в восточном Лондоне.
К примеру, в районе доков.
Гарантирую, можете схлопотать по роже ничуть не хуже, чем в каком-нибудь родном до боли Бирюлеве.
Издержки большого города.
Ну так и на фига нам там гулять?
Лучше уж не торопясь пройтись по Малому Палашевскому – и дальше, к Патриаршим прудам.
На сами Патриаршие, правда, лучше не заворачивать, их уже успели изуродовать новостроями, а вот вокруг – настоящая старая Москва.
И машин немного.
Мы с Гарри любим там бродить.
Молчать, людей разглядывать.
Иногда заглядывать в разбросанные там и тут маленькие кафешки: попить горячего кофе или, в зависимости от настроения, пропустить по кружечке холодного пива.
И, если поболтать, то – исключительно о пустяках.
Потому как, кроме этого, нам с ним говорить ну совершенно не о чем.
Нет, ну, правда, скажите мне на милость, о чем я могу говорить с успешным финансовым брокером Игорем Игнатовым? Я даже, к стыду своему, очень слабо представляю, чем занимаются в этом мире люди его профессии.
И не потому, что тупой.
Просто мне это глубочайшим образом фиолетово.
Своих проблем и так выше крыши, чтобы еще и этой бедой заморачиваться.
А вот помолчать со своим старинным приятелем Гарри – это всегда пожалуйста. Просто все свои «истории из жизни» мы друг другу уже давно рассказали, все проблемы давно обсудили, а во всем остальном – настолько разные люди, насколько это только можно себе представить…
Вот и остается, если хочется поболтать, обмусоливать вчерашний футбол или технико-тактические характеристики пробежавшей только что мимо нас хорошенькой девчонки.
Так, абстрактно.
До конкретики-то дело вообще вряд ли может дойти, просто по определению.
Я мучительно люблю свою, недавно чуть не потерянную – по собственной, кстати, непробиваемой глупости, – жену, а Гарри – так просто создан быть образцом примерного семьянина.
Он даже дочку свою в нашей мужской и насквозь циничной компании называет исключительно доченькой и ничуть этого не стыдится.
Ему это просто в голову прийти не может.
…Наши девчонки Ленке искренне завидуют.
Вот студенточка, отхватила себе мужика!
Сильный, умный, обеспеченный…
Не все, разумеется.
Моя Машка, к примеру, постоянно говорит, что Игоря очень любит, но через неделю-другую общения с ним сбежала бы к чертовой матери окончательно и бесповоротно.
Чересчур уж он… гкхм… нет, не скучный… человек, с которым хорошо молчать, скучным быть не может…
Органичный.
Цельный.
Безо всякой тебе рефлексии и надлома.
А посему – лично ей по этой жизни глубоко неинтересный…
Бог его знает, может, она и права.
Я в женской психологии, если честно, не очень хорошо разбираюсь.
Ну да ладно…
Я о другом сейчас.
О прогулках и размышлениях.
Вот, к примеру, почему нам с ним так хорошо именно в этом районе старой Москвы?
Ведь есть еще Сретенка, Остоженка, Замоскворечье…
А гуляем постоянно – именно здесь.
И ладно еще я – я здесь в школе учился.
Как раз в Малом Палашевском переулке.
По всем окрестным дворам от учителей с сигаретой прятался.
А потом тут же – на Тверском бульваре – в литинституте.
Каждую лавочку помню на ощупь.
Ну, а он?
Жил, и живет, где-то в Люблине, заканчивал сначала экономический факультет МГУ, потом в Лондоне доучивался.
И при чем здесь, спрашивается, Патриаршие пруды?
Ан нет.
Когда один из нас звонит другому, – причем не важно, кто кому, – и предлагает прогуляться, вопрос «где?» даже и не задается.
Здесь, естественно.
Или вот – почему из всех московских футбольных клубов мы выбрали именно «Спартак»?
Странно ведь.
У меня отец всю жизнь за «Динамо» болел.
Я его даже подкалывал потом, когда простил его уход от нас с мамой в другую семью: мол, как это так, ты, ученый, интеллигент, и так переживаешь за «бериевскую» команду?
А Гарри так вообще, по идее, – потомственный конь. У него папаша и сейчас на стадион за ЦСКА переживать ходит. А Гарри, – хоть отец для него до сих пор непререкаемый авторитет, – эту конюшню…
Гкхм…
Он, наверное, только «черных» больше ненавидит…
Да чего уж там…
…На футболе он, кстати, совершенно преображается.
Даже намечающийся пивной животик как-то сам по себе куда-то втягивается.
На круглом, довольно добродушном лице проявляются резкие и злые линии морщин. У уголков обычно по-юношески пухловатого рта пролегают суровые и жесткие складки.
Суровый мужик, лет тридцати пяти, в грубой темной куртке от «Стоун Айленд». Под ней «умбровский» свитер с обязательным капюшоном, чтоб перед или во время акции не пропалили менты.
На ногах – высокие солдатские ботинки на толстой тяжелой подошве.
Упаси господи, не «гриндерсы», он их презирает, говорит – неудобно ногами махать.
Да и от ментов, если что не так пойдет, сваливать непросто – слишком тяжелые.
И не «положняковые» для «казуального» футбольного хулиганья навороченные белые тапки от какого-нибудь из новомодных брендов.
Нет, исключительно – знаменитая спецназовская «вторая кожа».
Сколько этими ботинками, кстати, челюстей вывернуто и черепов проломлено, сколько случайно подвернувшихся машин и витрин разбито – наверное, и не сосчитать…
Уличный боец «первой линии», траблмейкер, «основа».
По британской хулиганской футбольной терминологии – First Line.
Его ровесники уже в большинстве своем от этого дела отвалились, а он – и не собирается.
Такая же часть жизни, как работа на бирже и учеба в Лондоне.
И – все дела…
…Я останавливаюсь и хлопаю его по плечу:
– Ну что, друг мой Гарри, давай в эту забегаловку заглянем, по кружке дернем, и – по домам? А то уже часа три с тобой бродим…
– Давай, мне уже тоже домой пора. Я доченьке обещал перед сном про Винни-Пуха почитать, а мне еще мясо на ужин готовить, Ленка-то над конспектами сидит, диплом скоро. А я вчера такую телятинку на рынке прикупил, сегодня с утра ее в красном вине замариновал с лучком – ух, пальчики оближешь. Куплю по дороге бутылочку красненького итальянского, Ленке цветов, да как засядем… А у тебя Машка опять на съемках?
– Да нет, – жму плечами, – к родителям поехала. Часам к восьми договорились встретиться…
– Ну и ладненько, – улыбается, – хорошо побродили. В среду на футболе увидимся?
Ответа он не ждет, знает и так.
Просто ныряет в гулкий полумрак небольшого бара.
Когда я его догоняю, он уже расплачивается с хорошенькой барменшей в смешной бейсболке за две кружки «Гиннеса».
– Зараза ты, Гарри. Опять мне заплатить не дал…
Он смеется и хлопает меня по плечу:
– Да прекрати, старик, какие наши годы…
На костяшке указательного пальца правой руки, которой он держит пинту самого лучшего в мире темного пива, старый глубокий шрам.
След от чьих-то выбитых зубов.
Гарри мне ни разу об этом не говорил, но, по-моему, он им жутко гордится…
Серегу мы с Русланычем прямо с утра встретили.
Выбрались из гостиницы прошвырнуться по Невскому да пивка где-нибудь попить, благо погода замечательная.
А тут и он со своими навстречу.
– Привет, – тянет руку.
– Здорово, – отвечаем.
Постояли, потрепались, о знакомых порасспрашивали.
– Все здесь, – смеется.
– Ого, – говорю, – неужели вся основа приехала?
– А то, – хохочет. – Будет бемц. Гарантирую…
– Молодцы, – вздыхаю. – Пивка пойдешь глотнуть?
– Да нет, – жмет плечами, – сейчас форму надо держать. Вот если вечером…
– Вечером – это само собой, – соглашаюсь. – Ну а мы – двинем, пропустим пинту-другую.
Он неожиданно хитро прищуривается:
– С нами не хотите?
– Серег, – говорю укоризненно, – ты же знаешь, мы с «зарницами» – завязали. Не трави душу…
– Понятно, – вздыхает, – у всех у нас рано или поздно приходит время уходить…
– Вот именно, – киваю. – Вы на поезде приехали?
– Кто как, – жмет плечами. – А вы на машине?
– Ага, – морщусь, – на моем «Лэндровере». Сейчас думаю – ошибся. Стремновато тут сегодня с московскими номерами…
– Это точно, – ржет, – а будет – еще стремнее…
– Догадываюсь, – вздыхаю.
– Ну, тогда берегите себя.
