Письмо Фрэнсису Буту от 18 января 1889 года, в котором Джеймс описывает свои последние путешествия, легче всего объявить туманным и противоречивым. Любопытно то, что, рассказывая в письме о своей поездке в Монте-Карло (а там он был всего за два месяца до этого), он заявляет, что пробыл на курорте две или три недели. Это достаточно большое расхождение, чтобы вызвать подозрения. Так же, Джеймс утверждает, что вернулся на родину в Рождество, но через три предложения он сам себе противоречит, говоря, что провёл декабрь в Париже, и это после того, как он заявил, что был в Англии всю последнюю неделю декабря.
Версия Стефена Найта была особенно привлекательна, потому что она подразумевала участие известного художника, и при этом имелся мотив — сокрытие скандала, связанного с королевской семьёй. Это лучше, чем просто предположение, что убийца был сумасшедшим маньяком. Объяснение Найта соблазняло читателей, а не убеждало их. И это хорошая стратегия в том случае, когда огромное количество версий и ложных улик означало, что личность убийцы никогда не будет установлена к удовлетворению всех тех, кто вложил в это дело свою душу. Было бы легко перенять некоторые детали из труда Найта и применить их к Джеймсу. Предположение о том, что Джеймс был посвящен в тайну какого-то аристократического скандала, вполне правдоподобно. Так же возможно, что Джеймс трахал проституток и имел неосторожность что-то разболтать одной из шлюх, а та впоследствии распространила это среди коллег. Чтобы сплетни не превратились в серьёзный скандал, Джеймс мог решиться на серийные убийства. Это могло пролить свет не только на уайтчепельские преступления, но и на зрелый Джеймсовский стиль — и то, и другое было спровоцировано необходимостью скрыть ужасные события 1888 года.
Несколько минут я была так погружена в собственные мысли, что не прислушивалась к Адаму, и вдруг его слова прозвучали как гром среди ясного неба. Сколд разглагольствовал о том, что описанное Де Квинси «Общество Ценителей Смерти» было художественным отображением реального литературного клуба, который был основан во время правления Георга III, и существовал по сей день. Члены общества не только обсуждали убийства, они их совершали. Джеймс Босвелл основал братство убийц проституток после того, как подцепил триппер от куртизанки по имени Луиза, как это описано в его «Лондонском Дневнике» от 1762—1763 годов.
Адам обратил моё внимание на встречи с проститутками, которые Босвелл описывал в статьях дневника от 26 ноября и 4 декабря 1762 года, а также от 12 января, 25 и 31 марта, 13 апреля, 10, 17, 19 и 31 мая, 4, 10 и 18 июня и 4 августа 1763 года. Лично меня доказательства Сколда не убедили в том, что биограф Сэмюэля Джонсона ловил кайф от убийства проституток. Адам настаивал на том, что записи об убийстве и расчленении проституток были иносказательны, равно как и откровения о дружбе с радикальным политиком Джоном Уилкисом — поскольку Босвелл знал, что за его дневником охотится британская разведка.
Похоже, Сколд имел доступ к какой-то секретной информации, поскольку он вдруг прокудахтал, что за убийства Йоркширского Потрошителя осудили невиновного человека, а настоящий убийца был известным литератором. Я начала опасаться, что Адам возглавлял литературный клуб, созданный для совершения дерзких сексуальных преступлений. Тот факт, что Сколд признавал истинной формой искусства только сексуальные преступления, совершённые на улице, не очень меня успокаивал. Голова моя склонилась на грудь, я погрузилась в пьяную дремоту, но что-то заставило меня вскочить. Тихий жалобный собачий вой где-то неподалёку от моей квартиры.
Вой становился всё громче, и я выглянула в окно. Там летели облака пыли, которые под издаваемые собаками звуки принимали новые очертания и танцевали в лунном свете. Я почувствовала, как яростно пытаюсь проснуться и ответить на зов моих инстинктов. Больше того, эта попытка шла из самой глубины души, и мои полузабытые чувства прилагали все усилия, чтобы ответить на зов. Я поддавалась самогипнозу! Всё быстрее танцевали облака пыли. Лучи лунного света изгибались, уходя мимо меня в сумрак. Всё больше и больше их собиралось, пока, наконец, они не стали принимать смутные очертания призраков.
И тогда я встала, полностью проснувшись и полностью контролируя свои подвергнутые самогипнозу чувства. Я задушила крик у себя в горле. Я была не одна и должна была проявить сдержанность. Комната была такой же. Она ничуть не изменилась с тех пор, как я в неё зашла. На полу, в бриллиантовом свете луны, я видела собственные следы, оставленные на толстом слое пыли. Глубоко посаженные горящие глаза Сколда как будто запали в раздутую кожу, настолько обрюзгшими были веки и мешки под глазами. Казалось, что это мерзкое создание упилось кровью невинных женщин.
Он лежал разомлевший от обжорства. В стельку пьяный. Я содрогнулась, когда наклонилась, чтобы прикоснуться к нему, и всеми фибрами души ощутила отвращение, но мне надо было его обыскать, другого выхода не было. Этой ночью моё собственное тело могло стать обедом, как тела бедных жертв Джеймса Босвелла и Джека Потрошителя. Я прощупала всю тушу Адама, но так и не нашла бумажник. Потом я остановилась и посмотрела на Сколда. На раздувшемся лице застыла насмешка, и это меня взбесило.
Меня поразила мысль, что Адам — это маньяк, считающий Лондон декорацией, на фоне которой он может удовлетворять свою похоть, при этом вовлекая всё ширящийся круг литературных мясников в дело уничтожения беззащитных проституток. Одна эта мысль привела меня в бешенство. Я столкнула пьяного Сколда со стула и нашла кошелёк в его заднем кармане. Когда я его вытащила, глаза Сколда открылись. Я бросила последний взгляд на его злобно ухмыляющееся раздутое лицо. Да ему прямая дорога в адское пекло. Мой мозг был воспалён, и я с криком бросилась из комнаты.
Я проскочила лишь один этаж, когда меня схватили. Нет, это был не Сколд, он не смог за мной побежать, это была Эми Смит, шлюха, которая жила этажом ниже. У неё был клиент, который заказал секс втроём, так что она затащила меня в свою квартиру, чтобы я помогла осуществить его фантазии. Эми втолкнула меня в комнату, где в кровати лежал клиент, которым оказался поп-певец Джим Моррисон. Эми посадила меня, сняла туфли, чулки и всю остальную одежду, а потом повела к Моррисону.
После испуга, пережитого мною со Сколдом, я была не в силах сопротивляться Эми, когда она бесстыдно бросила меня на свою двуспальную кровать. Хотя мой эстетический вкус требует от меня изощрённости в постели, в тот момент я была неспособна ублажить клиента. Я бы встала с матраса, если бы Моррисон не прижал меня к нему и не угрожал, что приведёт всех своих музыкантов, чтобы устроить мне групповое изнасилование, если я буду ему сопротивляться. Он держал меня крепко, а потому я лежала неподвижно и он мог делать со мной всё, что хотел. Джиму не понравилась моя внезапная пассивность, и его член упал.
Эми легла с нами в постель и попыталась возбудить Моррисона. Последовало сценическое волнение, а член так и не встал. Сразу после этого он попытался уйти, не заплатив, и Эми пришлось воспользоваться пружинным ножом, чтобы отобрать у него кошелёк. Когда я упомянула, что у меня в квартире был клиент, она зашипела на меня, почему я не сказала об этом сразу. Эми заявила, что одурачит его, и ускакала прежде, чем я могла её остановить. Que sera sera [4]. Я оделась и побежала на улицу, где оживлённая ночным воздухом, я отправилась на поиски приключений.
Выйдя с Оулд-Никол-Стрит, я пересекла Шордич-Хай-Стрит и побрела вниз по Нью Инн Ярд, а потом вверх по Грейт-Истен-Стрит. На перекрёстке, где справа от меня простиралась Шарлотт Роуд, а слева Ленард-стрит, стояли нелегально припаркованные такси, зазывающие клиентов и суетящиеся, как мухи на говне. Нет, мне не нужно было такси, я жила неподалёку. Это был новый Шордич. Теперь в «Рестораны» на Грейт-Истен и в Канталупу ходили молодые бизнесмены. Артистическая и клубная тусовка предпочитали «Бриклейерз Армз», чуточку дальше по Шарлот Роуд.
Знатоки моды шли в бар «Дракона» или «Домашний бар», оба на Ленард-Стрит. Мне всегда казалось, что «Домашний» было глупым названием для питейного заведения; в конце концов, в бары ходят как раз для того, чтобы быть подальше от дома. На улице было полно народа, но эта толпа сильно отличалась от той, что собиралась возле «Театра Фортуны Эдварда Аллейна», который стоял здесь неподалёку в Елизаветинские времена. Мне надо было только пройти к Барбакану, и я не только уйду от толпы, я подойду к настоящей Граб-Стрит. В те времена, когда Хокстон называли «городом свиней», этот район пользовался дурной репутацией.
Я шла по Шарлотт Роуд, проталкиваясь через толпу, с которой не могли справиться даже таксисты, отчаянно пытавшиеся ограбить любого глупца, который согласился бы с ними поехать. Я не пошла в «333». Этот клуб считался модным, но мне больше нравился «Лондонский Подмастерье» — гей-бар, который раньше был на его месте. В «333» любили ходить подростки, а потому в моих глазах это популярное ночное заведение выглядело скорее как молодёжный клуб. Позади него на Хокстонской площади на ночь закрылся кинотеатр «Люкс», и у меня было мало желания идти в бар «Хокстон» или в «Лондонские Электрисити Шоу Румс». Я пошла в «Чарли Райте».
