В чем дело? что тут такое?
Что?
Ты цел?
Я не знаю, где я. Я слепой, потерял палку. Что это за место?
Дэвис-стрит.
Дэвис-стрит?
Угол Непер-стрит.
Ну да.
Ты рядом с почтой.
…
Что с тобой стряслось?
Сэмми не может говорить – ему дурно – разнервничался, вот уж разнервничался, – его вроде как озноб колотит, припадок такой.
В чем дело?
Нет, я просто слепой, понимаешь и э-э… э-э… паб тут какой-нибудь есть поблизости?
Ну да, «Жаровня», на другой стороне улицы. Хочешь туда перейти?
Ага.
Тогда давай руку… Парень берет его за руку и, подождав малость, делает шаг, сводит Сэмми с тротуара, как-то он не шибко прямо идет, и ты гадаешь, может, это он от машин уворачивается, может, он не стал дожидаться зеленого света, если тут вообще есть светофор, это ж, на хер, хуже смерти, не знать, куда он тебя тащит, и потом, ты же можешь наступить ему на пятки, и тогда вы оба завалитесь; ты же ни хрена не контролируешь, ты пытаешься передвигаться меленькими шажками, но не получается, потому как надо идти, двигаться надо, чтобы все путем, а Сэмми к тому же и рот боится открыть, чтобы малый не отвлекался, или еще не осерчал, и не бросил его здесь, и не умотал, обидевшись, движение тут, друг, судя по звукам, оживленное, перекресток, очень оживленное движение на Непер-стрит, это он слышит
Поднимай ноги повыше, говорит парень, тут тротуар.
Сэмми шарит перед собою ногой. Всходит на тротуар.
Нормально?
Ум-м.
Чего?
Да… мне бы до стенки дойти.
Как это?
Тут есть стена, ты можешь меня к ней подвести?
К стене?
У входа в паб.
Парень берет Сэмми за руку, подводит к стене, и Сэмми прислоняется к ней. Брюхо болит, трясет всего, и вообще ему хреново. Мог бы повести его другим путем, от этого уж больно нервы расходились. Ничего, он постоит здесь, просто здесь постоит. Пока не оправится. Пока не успокоится дыхание. И хрен с ними, с долбаными прохожими. Живот-то, на хер, как прихватило, друг, точно тебе говорю. Он сознает, что дышит тяжело, старается дышать помедленнее, но тут в голове начинаются какие-то вспышки, а в ушах-то как гудит, друг, и громко так, знаешь, так громко. Наверняка они его по башке отдолбали, уж больно шум непривычный, отродясь такого не слышал. Хотя, может, это вроде приложения к слепоте. Уж не знаю, что они с ним творили, но это могло попортить и слух, не только зрение.
Хуже еще не бывало. Тут и сомневаться нечего, так погано ему еще не было. Если раньше у него и были какие сомнения, теперь ни одного не осталось.
Никогда. Никогда, на хер. Никогда так худо не было. Легко говорить – расслабься, не волнуйся, говорить-то легко, а попробуй-ка сделай. Особенно если знаешь, хуже еще не бывало, ну, не бывало хуже; потому что это случилось, на хер, и это не ночной кошмар, это прямо сейчас, мать его, происходит, прямо сейчас, так что ладно, ладно, все едино надо тебе расслабиться, не волноваться, ладно, взять все в свои руки, не время психовать, все мы временами психуем, знаем, на хер, что это такое, но сейчас не время, никакой тут хлебаной проблемы нет, что случилось, то и случилось. Сэмми складывает руки на груди, закрывает глаза, поспать бы. Стоит, привалившись к стене, он в порядке, и даже в безопасности, мать ее; вот только устал, сейчас бы подремать. Но если он так и будет стоять, друг, то заснет прямо на ногах. А после явятся гребаные фараоны. Они, может, и так-то перлись за ним от самого участка. Суки сраные. А он все равно будет стоять здесь. Ну заберут они его, на хер, и что, в чем они могут его обвинить? в преднамеренном праздношатании? Охеренно смешно, преднамеренное праздношатание – имел преднамерение врезаться мордой в фонарный столб, ублюдки.
При том, как он себя чувствует, он мог бы здесь и до вечера простоять.
Ноги его убивают, в жопу, долбаные дурацкие кроссовки. Кто-то прошмыгнул мимо, он повернулся, чтобы попробовать выклянчить денег на автобус, кто бы то ни был, но передумал. Глупо. Как он узнает, с кем говорит, может, это кто-то из тех, кто в пабе работает, тогда его просто выкинут отсюда, господи-боже, может, это даже фараон, а ты у него попытаешься деньжат перехватить. При твоей-то везухе ты скоро и обеих ног, на хер, лишишься, друг, точно тебе говорю.
Ну ладно. Так, значит, так. Давай-ка вали отсюда, уерзывай.
И хоть немного практичности, друг, заради христа, приди в себя, это ж вроде арифметической задачки, дважды два четыре.
Хорошо бы присесть. Выпить с кем-нибудь. Рассказать, что с тобой приключилось. Хрен знает что, друг. Вообще-то «Жаровню» он никогда особо не любил. Были у него знакомые парни, которые там выпивали, ну, в общем, захаживали туда двое, еще из прежней команды. Но ты же, в общем, и не хотел с ними больше встречаться, разве только по делу. Да и тогда приходилось осторожничать. За все в жизни надо платить. Когда-нибудь
но не сейчас. Это Сэмми уже проходил. Что верно, то верно, друг, сумасшедшие старые денечки прошли. Тут Элен ошибалась; прошли навсегда.
И все же, представляешь, – сидишь ты со здоровенной пенящейся кружкой, с пачкой курева.
А, гребаные волшебные сказки. Хотя напиться с кем-нибудь в жопу это тоже способ попасть домой. Ребята и выпивка, знаю, о чем говорю, старый добрый бог, главный распорядитель, вот кто ему нынче нужен. Бухаловка иногда похожа на волшебный ковер. А иногда не похожа.
Ладно, делом займись. Значит, идем влево. Идем влево. Исусе-христе! Ну, давай. Хорошо, иди влево, ну хоть повернись в ту сторону. Сэмми делает шаг, не отрывая руки от стены, похлопывая по ней, пока вообще не забывает, что делает, но ведь сюда-то он добрался, господи, он к таким штукам привычен, я к тому, что ему уже случалось тащиться хрен знает куда голодным, на хер, и без гроша в кармане, замерзшим, приткнуться было некуда, друг, в общем, сплошные лишения. Он в этих играх, мать их, не новичок.
Так чего, спой что-нибудь. Хотя какие тут песни? Какие, на хер, песни? Были да сплыли.
А, ладно, сам во всем виноват.
Да в чем виноват-то, господи-боже, опять он винит себя во всем, на хер, что с ним происходит, типичная его херня. Разве его вина, что он ослеп в жопу! Ты шутишь! Какого хрена, друг. Сэмми останавливается. Значит, все-таки шел. Старался быть практичным, один плюс один, ты давай, двигайся, просто двигайся, шагай, вот так, молодец, молодец. Левую ногу жмет, сил нет, но это ладно, это ничего, ничего, главное, с тротуара не сбрести – делаешь полшага, уже немало, потом подтаскиваешь другую ногу, и отдыхай побольше, копи уверенность в себе; со стороны небось кажется, что у него, может, грудная жаба, что он приходит в себя после сердечного приступа или еще чего; он, помнится, гулял когда-то со стареньким дедушкой, много лет назад, и они каждые двадцать-тридцать ярдов останавливались передохнуть, чтобы дедуля мог отдышаться, бедный ублюдок, легкие-то у него давно сдохли, но угомониться ни за что не хотели, все время в них что-то журчало да булькало.
Ну вот, налетел на кого-то, похоже, на коротышку; крепко так его приложил, но с ног вроде не сбил. Сэмми говорит, извините, но малый не отвечает. Так что Сэмми начинает рассказывать, как он очки потерял. Все равно молчит. Может, смылся уже.
Он снова касается рукой стены, но только это уже не стена, а витрина. Может, когда он доберется до дому, зрение восстановится. Хрен знает что. Эти испытания, которые тебе посылают, – жизнь, вот что тебе посылают, жизнь.
Охеренно курить хочется, друг. Может, отправиться прямиком в бар «Глэнсиз», выклянчить у какого-нибудь мудака деньжат на такси. А, на хер, быстрее до дому дойти, чем туда, не трать попусту время, топай домой.
Идиотский, конечно, случай, да! пошел по пиву, а кончил тем, что ослеп, ублюдок, – история его жизни, везет тебе, как хрен знает кому.
Извините!
Простите.
Мать-перемать, вроде как баба, а он ее прямо за буфера и сграбастал. Господи-боже, так его еще и арестуют, на хер.
