уступили выдуманным кадрам, спрессовавшись в неосмысленный парад скорби.
* * *
Утренняя возня. Звук воды из крана. Кто-то не закрыл дверь. Поверхностный сон всегда можно распознать по тому, насколько сознание быстро начинает разбираться в окружающем пространстве.
До ушей доносится бурчание недовольной сестры. Вставать рано в этой семье (кроме отца) никто не любит. Один жаворонок и три совы. Вот бы иметь такое же красивое оперение и умение летать…
Несмотря на взбодрившееся сознание, тело находится в стадии лёгкой ломоты. Правое плечо, ступни, шея. Нужно просто перевернуться на другой бок, но ни в коем случае не выдавать присутствия. Сбрасывать камуфляж дремоты пока рано.
Проходящая мимо мама замечает шевеление. Доносится чуть звонкое клацанье её танкеток. Она останавливается у постели, выжидая, когда сын подаст признаки жизни. Но я не хочу так просто сдаваться. Возникает беспочвенное желание ломать комедию до конца. Пытаюсь ответить самому себе на вопрос: «Зачем?», но ничего правдивого не приходит на ум.
«Сынок. Сынулик, вставай. Доброе утро» — нежно произносит родитель. На фоне теперь играет клацанье металлических столовых приборов о тарелку. Сестра припозднилась.
От маминых слов мне хочется улыбаться. Камуфляж почти полностью разрушился. Чтобы не показать нежную улыбку (которой я почему-то стыжусь), начинаю имитировать зевок, вытягиваясь всем телом.
Мама радостно протягивает «Ооооой, какой большой парень проснулся. Вставай сынок, закроешь дверь. Я и твоя сестра уходим» — затем фигура наклоняется, целуя меня в щёку.
Теперь можно открыть глаза. Матушка стоит в новой белой блузке и чёрной юбке. Именно так выглядит опрятная форма по мнению большинства государственных заведений. Главное — ничем не отличаться от остальных. Общий камуфляж, как причастность к одному комьюнити. Пугающая усреднённость. Копии деталей одного большого механизма, чтобы в случае чего, никто не заметил подмены.
Театрально отталкиваю родительские поцелуи, делая вид, будто излишняя ласка такому мужчине как я — претит, но пытаюсь максимально быть наигранным, чтобы мама разгадала меня.
В проёме появляется готовая выходить сестра. Она перешла в пятый класс. Её одиннадцать лет кажутся мне несбыточными. Создаётся чувство, словно я достигну такого возраста только через столетие. Целый век жизни, может даже два. И хоть головой я прекрасно понимаю всю глупость такого сравнения, но чувствам, увы, не прикажешь. У них имеются свои уровни измерения, не относящиеся к мышцам организма, только к его психическим эпизодам.
Мама наспех инструктирует своего сына повторно, пока сестра разбирается с дверным замко́м. Раздраженно киваю, заканчивая предложения по своей безопасности. Получаю в подарок пару поцелуев в обе щеки. На этот раз целую маму в ответ. Она смеётся, предлагая и сестру чмокнуть на дорожку. На что я и сестра одновременно начинаем возмущаться. Наши границы личного пространства обусловлены достаточно чётко. Документов нет, но есть соглашения в вопросах коммуникации и совместного существования, куда точно не входит «телячья» нежность.
Дверь закрывается. Самостоятельно поворачиваю щеколду на один оборот. Нажимаю ручку, одновременно толкая дверь в сторону «открыть», чтобы удостовериться в надёжности. Никаких сбоев.
Ещё секунд десять стою в коридоре, слыша, как лифт проглатывает родных, а после наступает тишина, к которой нужно будет ещё привыкнуть.
Сзади незаметно подкрадывается чёрная фигура. Она трётся о ногу. В первую секунду вздрагиваю, совсем забыв про существование в этом доме кота.
Года два назад моя сестра с подругами гуляла по зимним закоулкам. Стоял день, это точно. Никто бы не отпустил шарахаться по те́мени ребёнка, когда злые души выползают на охоту. Ночь — время пьяниц и убийц.
В вечернем освещении (не мне рассказывать читателю, как быстро здесь темнеет зимой) группа порядочных девочек заметила небольшую стаю сорванцов рядом со школьной сценой. На ней летом местные чиновники до сих пор проводят редкие мероприятия; В остальное же время на огороженной территории подростки рисуют граффити, пьют алкоголь, и просто зависают с непонятным вожделением к упадническому декору, так сильно отличающимся от той жизни, которую рисовали им родители.
Девочки-подружки заподозрили неладное. Не удивительно. Группа шепчущихся грызунов, да ещё окружили что-то. Нужно проверить. Сердце чистого помысла можно обмануть, но только в более зрелом возрасте. На тот же момент ничего, кроме присвоенных благородных черт, в моей сестре не было, это точно.
Подкравшись ближе, героини этого эпизода увидели коробку, в которой сидел котёнок. Один из молодых возмутителей держал наготове петарду, а у стоящего рядом с ним в кулаке был зажат коробок спичек. Не трудно догадаться о дальнейших действиях.
Началась потасовка. Благо, девочки были старше мучителей и, несмотря на физиологическую пропасть, антагонисты быстро сдались после словесной перепалки и пары-тройки угроз.
И вот на дворе крепкий мороз. Четыре девочки идут в сторону своего жилища, не зная, что же им делать дальше? У одной из них в руках коробка с чёрной тушкой. Ещё час, и настанет время расходиться по домам с концами, а решение не найдено.
Компания двинулась к первой девочке. Строгие родители сразу дали понять, что к себе котёнка они не возьмут. Во-первых, собака Люся, а во-вторых, просто нет.
Со второй и третьей подружками та же история, только без декоративных собак в оправдание. Причём все эти родители говорили приблизительно одинаковый текст, словно заучили мантру или лучше, пособие по отказу.
Смена кадра.
За окном совсем темно. Моя сестра опаздывает домой на целых полчаса. Мобильных телефонов ни у кого не было, только разве что у бизнесменов. Мама со всей отдачей сходит с ума, собираясь с минуты на минуту подавать в розыск.
Смена кадра.
Детские часы сестры нервно тикают, но руки не разжимают коробку с беззащитным котёнком. Время финального аккорда.
Смена кадра.
Слова снова возвращают в тепло отчего дома. Мать мечется, чуть не плача. Её дитятко ужасно опаздывает.
Отец успокаивает, напоминая, что их дочь не такой уж и ребёнок, может немного задержалась в гостях на чай. Но для мамы дочь видится в заложниках у бандитов, желающих получить за неё выкуп, а то ещё хуже!
Переживание настигает и меня. Точнее, смотря на эмоции своей мамы — я впитываю их, проникаясь поведением, как примером для подражания, чтобы стать таким же эмоционально нервным. Но вот раздаётся резкий звонок за семью замками. Мама бросается открывать.
Через щёлку проглядывается сестра со странной коробкой. Провинившийся ребёнок пытается что-то объяснить. Лицо её приобрело максимально несчастный вид.
Самой сути я не разобрал, но мамино: «Нет, ты что, с ума сошла? Нельзя!» — слышу отчётливо, ведь «пример для подражания» выражает своё несогласие на весь подъезд.
Опоздание уходит на второй план. Проблемка намечается посерьёзнее.
Дверь открывается. К маме
