Ознакомительная версия.
Я немного поразмыслил и сказал: «Ладно. Ты прав. Наверно, это единственно возможное решение». Я поднял кассетник-радио, все еще включенное в сеть, и занес его над ванной: «Просто мне надо быть полностью уверенным в том, что я все себе уяснил. Ты хочешь, чтобы я бросил эту штуку в ванну, когда наступит кульминация в „Белом Кролике“, так?».
Он плюхнулся обратно в воду и расплылся в благодарной улыбке.
— Да, твою мать. Тысячу раз да. Я уже начал думать, что придется отсюда вылезти и притащить одну из этих чертовых горничных, чтобы она это сделала.
— Не беспокойся. Ты готов?
Я нажал «пуск», и «Белый Кролик» зазвучал снова. Почти сразу же адвокат начал выть и мычать… очередное быстрое восхождение на ту же самую гору, причем на этот раз он полагал, что наконец-то доберется до вершины. Его глаза были зажмурены, и только голова да колени торчали из маслянистой зеленой воды.
Пока играла песня, я отобрал из кучки толстых спелых грейпфрутов, лежавших рядом в тарелке, самый большой, весивший почти два фунта. Размахнулся, словно заправский бейсболист и, как только «Белый Кролик» достиг апогея, швырнул его этаким пушечным ядром прямо в этого мудозвона.
Мой адвокат безумно взвизгнул, заметавшись в ванне, как сожравшая мясо акула, расплескивая воду по всему полу, и отчаянно пытаясь от чего-то отмахнуться.
Я рванул из розетки шнур и поспешно выскочил вон… аппарат продолжал играть, только уже на своих безвредных вшивых батарейках… Пока я шел по комнате к своему саквояжу, слышал, как постепенно стихал бит. Едва я успел вытащить газовый баллончик «Мэйс»… как мой адвокат распахнул дверь ванной и застыл в дверном проеме. Его глаза продолжали бесцельно блуждать, но он размахивал своим ножом так, как будто твердо вознамерился что-то порезать.
— «Мэйс»! — закричал я, наставив баллончик прямо на его слезящиеся глаза. — Хочешь попробовать?
Адвокат остановился как вкопанный. «Негодяй! — прошипел он. — Ты ведь сделаешь это… Что, не так?» Я заржал, по-прежнему направляя на него баллончик. «Чего дрейфишь? Тебе понравится. Блядь, да ничто не сравнится с кайфом от „Мэйса“ — сорок пять минут на коленях с пересохшей дыхалкой, глотая воздух, как обессилевшая рыба, выброшенная прибоем на берег. Это как пить дать тебя утихомирит».
Он уставился в мою сторону, пытаясь сфокусировать свой взгляд, и пробормотал: «Ах ты, дешевка, белое отродье. Ты ведь сделаешь это, правда?».
— А почему нет? — спросил я. — Твою мать, да ведь еще минуту назад ты умолял себя угробить! А сейчас ты хочешь убить меня! И вот что я сделаю, черт возьми… Я вызову полицию!
Он обмяк.
— Легавых?
Я кивнул. «Да, выбора нет. Я не могу рискнуть отправиться спать, зная, что по моей комнате расхаживает человек в таком состоянии — обожравшись кислоты и намереваясь своим поганым ножом нарезать меня ломтями».
Мгновение адвокат грозно сверкал глазами, но потом попытался улыбнуться. «Да кто говорит, чтобы нарезать тебя ломтями? — заныл он. — Я просто хотел вырезать у тебя на лбу маленькую букву „Зет“, ничего серьезного». Он пожал плечами и отправился за сигаретами, которые лежали на телевизоре.
Я снова погрозил ему газовым баллончиком. «Убирайся в ванну. Съешь немного красных и попытайся успокоиться. Покури травы, вмажь геры — да, блин, делай все, что должен делать, только дай мне немного отдохнуть».
Адвокат развел руками и смущенно ухмыльнулся, как будто все мною сказанное четко отложилось в его голове. «Ну да, черт тебя дери, — заявил он очень искренним тоном. — Тебе действительно надо немного поспать. Тебе же завтра работать». Он печально покачал головой и побрел к ванной. «Твою мать! Какой облом…» И, махнув мне рукой, сказал на прощание: «Постарайся отдохнуть. Не позволяй мне себя будить».
Я кивнул, наблюдая, как он шаркает обратно в ванную, все еще сжимая нож; но сейчас, видимо, он держал его по инерции. Кислота сбавила в нем обороты; следующей фазой, вероятно, будет один из тех жутко напряженных кошмаров кислотного самоанализа. Около четырех часов в кататоническом отчаянии, но ничего физического, ничего опасного. Увидев, что дверь за ним закрылась, я осторожно пододвинул тяжелое округлое кресло прямо к ручке двери ванной, и положил газовый баллончик рядом с будильником.
В комнате было очень тихо. Я подошел к телевизору и включил его на пустой канал — белая рябь на максимуме децибел, прекрасная колыбельная для засыпающего человека, мощное, беспрерывное шипение, заглушающее все странное и необычное.
8.
«Гении по всему миру держатся друг друга, и как только добивается признания один, за ним уже подтягивается вся орава»
Арт Линклеттер
Я живу в очень тихом месте, где любой звук ночью означает, что происходит нечто из ряда вон: ты быстро просыпаешься, и начинаешь думать, что же это может быть такое?
Обычно ничего. Но иногда… трудно приспособиться к дыханию большого города, где ночь полна всевозможных звуков, и все они — достаточно привычные. Машины, гудки, шаги… невозможно расслабиться, так что глуши всю эту лажу успокаивающим шипением пустой картинки одуревшего телевизора. Заблокируй переключатель каналов, и дремли себе в удовольствие…
Игнорируй этот кошмар в ванной. Просто еще один урод, сбежавший из Поколения Любви, преследуемый неумолимым роком калека, не выдержавший давления. Мой адвокат никогда не был способен разделить точку зрения, — часто пропагандируемую завязавшими наркоманами и особенно популярную среди тех, кто условно освобожден, — что ты можешь улететь гораздо дальше без наркотиков, нежели с ними.
По правде говоря, я, даже в большей степени, не был на такое способен. Но вот однажды, — я жил неподалеку, если спуститься с холма, от доктора ___ на ___ дороге (имя убрано по настоянию адвоката издателя), бывшего кислотного гуру, позже заявившего, что он оставил химический беспредел и прыгнул гораздо дальше, к сверхъестественному сознанию. В один прекрасный день того первого поднимающегося вихря, который вскоре станет Великой Кислотной Волной Сан-Франциско, я остановился у дома Добряка Доктора, собираясь спросить его (уже в те времена он был известным наркоавторитетом), не сможет ли он удовлетворить здоровое любопытство своего соседа насчет ЛСД.
Я припарковался на дороге и неуклюже двинулся по подъездной аллее, усыпанной гравием. На полпути остановился и любезно поприветствовал его жену, работавшую в саду в соломенной шляпе с немыслимыми полями… «Хорошая сцена, — думал я, — старик внутри варит свою фантастическую наркотушенку, а в саду его женщина выращивает морковь, или что она там выращивает, напевая себе под нос во время работы какую-то мелодию, которую я не смог узнать.»
Ну да. Мурлыкая песенку... но прошло почти десять лет, прежде чем я понял, что именно нес в себе этот звук: как и Гинзберг, наглухо отъехавший в своем ОМ, он пытался замурлыкать мне мозги. В том саду оказалась не пожилая дама, а сам добрый доктор собственной персоной — и эти напевы были возмутительной попыткой помешать мне вкусить плоды его чересчур расширенного сознания.
Я сделал несколько попыток очиститься от нахлынувшего подозрения: просто сосед зашел на огонек, спросить совета доктора относительно закидывания на кишку ЛСД в своей лачуге, у подножия холма. Да, у меня, помимо прочего, имеется оружие и взрывчатка. И мне нравится стрелять, — особенно по ночам, — когда прекрасное голубое пламя вырывается из ствола со всем этим шумом… и, да, не стоит забывать о пулях. Как же без них. Здоровые толстые дуры из свинцового сплава неслись по долине со скоростью 3700 футов в секунду...
Впрочем, я всегда палил по ближайшему холму или, не довольствуясь этим, просто в темноту. Никакого вреда; мне просто нравятся выстрелы и взрывы. И я был осторожен, и никогда не убивал больше, чем мог съесть.
«Убить?» — и я тут осознал, что никогда не смогу адекватно объяснить это слово существу, сосредоточенно копающемуся в своем огороде. Пробовало ли оно когда-нибудь мясо? Может ли оно проспрягать в кислотном экстазе глагол «охотиться»? Ведомо ли ему чувство голода? Знакомо ли оно с тем паскудным фактом, что мой доход в тот год составлял в среднем 32 доллара в неделю?
Нет никакой надежды на общение в этом гиблом месте. Я врубился, но недостаточно быстро для того, чтобы удержать наркоцелителя от мурлыкания песенок мне вслед, пока я бежал назад по подъездной аллее, забрался в машину и поехал вниз по горной дороге. «К черту ЛСД, — думал я. — Посмотри, что оно сделало с этим бедным ублюдком».
Так что в следующие полгода я зависал на хэше и роме, пока не перебрался в Сан-Франциско и не оказался в одной точке под названием «Филмор Аудиториум». Вот там все и произошло. Один серый кусочек сахара, и… БУУМ! Я мысленно перенесся обратно в сад доктора. И очутился не на поверхности, а под землей — выскочив из этой с таким тщанием ухоженной почвы каким-то мутировавшим грибом. Жертва Наркотического Взрыва. Натуральный уличный фрик, потребляющий все что ни попадя. Я вспоминаю одну ночь в «Мэтрикс», когда туда зашел Роуди, с большим рюкзаком за плечами, и закричал: «Кто-нибудь хочет немного Л… С… Д… Все компоненты со мной. Нужно только место, где его приготовить».
Ознакомительная версия.
