иногда взгляд невольно поднимался на надписи: "Гирхи – лох", "Я встречу тебя в конце пути, ты лишь свети", "911-99-23-15 досуг встречи отдых". Вилли снова шёл впереди, иногда оглядываясь назад – не потерялся ли я. Мы спустились по очередной лестнице, где стало ещё холоднее – в подвал. Стоя внизу лестницы, Вилли немного виновато и всё же гордо, указывал фонариком и взглядом на кучку трупов в углу небольшой комнатки с вязью труб вдоль стен. Крысы, дохлые коты, кости, сложенные в руны и пентакли, имитированная кровь, неаккуратно разлитая посередине. Я надел перчатки, достал большой мусорный пакет и положил относительно свежие вонючие тела в него, разгоняя жирных сытых мух. "Если честно, я немного боялся увидеть здесь и людей", – вдруг начал Вилли. Я боюсь лишь живых, особенно в таких местах, так что влажная и прохладная тишина этого места меня успокаивала.
Идея с трупами животных была сомнительной – неясно было, что конкретно даёт иммунитет деревьям на кладбище: то ли гниение, то ли особенный вид трупных личинок, то ли решение было более странным, например: обветшалые гробы могли давать химию в землю. Посмертный макияж, лак с досок, случайно протекающие подземные ручьи – я чувствовал, что времени для теоретических умозаключений не было, так что действовать я решил практически, хоть и взял с собой горсть земли на всякий случай.
Притащив смердящий мешок домой, я с хладнокровием хирурга и с уверенностью мясника разрубал большим кухонным ножом хрупкие полугнилые кости мелких животных, перебивал хрящи, раздирал на куски кожу с остатками мяса. Отмывать, дезинфицировать и вообще как-либо обрабатывать трупы было нельзя. Я сложил мясо на дно вымытых горшков, как милая хозяйка заботливо складывает нежное филе на противень – лишь бы успеть к приходу мужа. Я не отмывал доску и нож от кусков гнили – я выбросил всё в отдельный пакет, после чего в один из горшков с трупными кусками я насыпал кладбищенской земли, в другой, пустой, досыпал остатки, а остальные – что были с останками, я доверху заполнил чернозёмом. Я высадил всё, что у меня имелось. Стоял, в смердящей лаборатории, смотрел на заполненные мертвечиной горшки. Напускное хладнокровие и бесстрашие будто с потом вышли из моего организма – одной волной – и мне мигом стало дурно. Слабость, головокружение, нестерпимый запах лёг на дно моих лёгких, я закашлялся и меня стошнило. Отдышаться на улицу я вышел с сигаретой, было уже тепло и я в белом свете уличного фонаря стоял, выдувая дым в ветер. Всё-таки хорошо было в этой тишине, пусть слабость и головокружение держались во мне – я сел на лавку. На ней я провёл примерно пятнадцать минут, неспособный встать, размышлял о возможном спасении растений на почве органического перегноя, мечтал о целом ботаническом саду с живыми растениями и думал, как мир будет меняться и снова преображаться в зелени. Надо прилечь.
Собравшись с силами, я поднялся на этаж к матери. Внутри было пыльно – я так и не прибрался – и прохладно, но мамины руки и лоб были горячими. Я измерил ей температуру – слишком высокая, даже через закрытые глаза виднелась её усталость и болезненность, а в лёгких что-то уже не хрипело, а громко шуршало. Я поднял ей веки – вместо угольных глянцевых зрачков, мама лежала с закатанными наверх белёсыми кружками, которые слегка дёргались в треморе. Я навёл ей крепкий отвар из болеутоляющих, жаропонижающих и антибактериальных, сверху растёр пару полезных для кишечника и желудка трав – чтобы компенсировать удар по микрофлоре, и залил всё это в импровизированную капельницу. Надо будет проверить её завтра, а сейчас – спать. Наконец-то.
Глава 10.
Растения проклюнулись через неделю от посадки. Некоторые раньше, некоторые позже, но самое главное – здоровые, живые, свежие и крепкие. Деревья чувствовали себя особенно прекрасно и становилось ясно, что горшки им сразу нужно поменять на другие, большего объёма. В лабораторию снова вернулся мягкий и бодрящий зелёный аромат, казалось даже, что солнце стало чаще попадать в окно. Оставалась лишь одна проблема – растения, что было достаточно неожиданно для меня, стали часто просить плоти – подгнившей, несвежей, в небольших количествах. Понимая, что большую часть задачи я уже выполнил, я принялся за поддержание успешного идущего эксперимента – деваться от своей мечты было некуда и я в одиночестве начал таскаться в то заброшенное здание, чтобы достать ещё гнили. Крысы моим растениям нравились больше кошек и остатков собак, что досадно, так как они были в дефиците. Я прошёлся по заброшенному человечеством району – здесь тяжело пахло мертвечиной, что, возможно, меня сюда и привело. Но ни в одном подвале и даже ни в одной открытой квартире я не нашёл хотя бы одной маленькой дохлой кошки, ни одного худенького домашнего хомяка, ни одной выползшей в опустевший мирок крысы. Доставать пищу для растений стало сложно. Благо, мама совсем истощилась в болезни, так что идея пользоваться её безжизненным телом казалась всё перспективнее. Умерла она быстро, а я по кусочкам начал снимать с её костей мясо вместе с кожей, после чего я бросал их во влажный подвал, чтобы они немного подгнили. Человечина моим растениям понравилась особенно – рост был немыслимый и я принялся писать заметки совершённых открытий, и очень важным было отметить, что новый вид растений плотоядный. Возможно, это новый удавшийся виток эволюции, в котором зелёные неподвижные и величественные существа возьмутся поедать более слабых, трясущихся и вечно куда-то бегущих людей. Мир стал другим и мне, возможно, придётся стать следующей их жертвой во благо новой цивилизации.
Проснулся я в бреду. Почти ничего не помнил о прошедшем сне, но состояние физическое, как и ментальное, было гадким: голова болела, кашель мучал горло, светлые мутные пятна в глазах никак не давали проснуться. С мучительными болями по всему телу, я добрался до лаборатории, протирая глаза – никаких видимых изменений за ночь, растения спят, не проклюнувшись. Как будто можно было ожидать чего-то другого. Я затолкал в ступу увесистую кучу обезболивающих трав – немного заберёт меня из жизни и снизит порог яркости эмоций, но чёрт с ним, сейчас не до этого. Чай с ними получился горький, и даже три чайных ложки сахара никак не исправили его – возможно, даже сделали хуже. Я сел на стул на жёлтой кухне и облокотил голову на руки. Состояние казалось невыносимым и тяжким, что было совершенно некстати. Минут восемь я лежал на руках, после чего начал ощущать успокоение болей, постепенное улучшение настроения и в
