Она снова сообщила в микрофон позывные.
На сей раз откликнулся хрипловатый женский голос.
— Минуту, дай договорить.
— В общем, заметано.
— Жду тебя, моя сладкая дудочка. — Затем: — Слушаю, кто там. — Последние слова адресовались Милкшейк, снова сообщившей, что она не прочь развлечься.
— Калф Роупер уже забил тебя, детка, — предупредил предыдущий мужской голос.
— Тебе что, меня мало?
— Нет, мэм, приглашение отменяется.
— Тогда я на связи.
— Милкшейк, тебе помочь с этим выгребателем детских колясок? — спросила женщина.
— Спасибо, Сахарные Губки, я его сама выгребу. Ну, вот… — Она с довольным видом отключила рацию. — Заказ принят. Заработаю немного нам на обед и на игорные автоматы. — Она засмеялась, откидываясь в кресла.
— Чем ты собираешься с ним заниматься? — пораженно спросил я, не сводя глаз с рации.
— Да тем же, что и обычно. Дам ему полизать, немного приласкаю — и двадцать пять долларов в кармане.
— Ты уверена, что он именно этого хочет?
— А чего он еще может хотеть, у него фантазия убогая. — Она посмотрелась в складное розовое зеркальце.
Я покачал головой.
— Пошла стучать в дверь, как твоя мама, — захлопнула она крышкой свое отражение.
— Не понял…
Выходя из кабины, она бросила:
— Может, ты не знаешь… но твоя мама такая же ящерица-парковочница.
Хлопнув дверью, она махнула рукой на прощанье.
Я не разговаривал с Милкшейк, когда она вернулась и снова стала охотиться по рации. Сделал вид, что сплю. Она прибавила громкости, словно желая похвастаться, а, может, просто доконать меня. Мне хотелось чем-нибудь укрыться, чтобы свет не падал в глаза. Я все время боялся услышать по рации голос Сары. Милкшейк ушла на новое свидание, оставив рацию включенной. Я прибавил громкости у телевизора до упора, но все равно слышал в эфире знакомые стоны.
Утром мы ели пломбир с сиропом и орехами в круглосуточном ресторанчике.
— Я тоже так хочу, — заговорил я.
— Чего ты хочешь? — спросила она, тыкая ложкой в мороженое.
— На свидание, как ты, — я стукнул ложечкой по столу.
— Ты не сможешь, еще слишком молод, да и, потом, ты мальчик.
— Нет!
— Что-о? — Она уставилась на меня, переливаясь всеми цветами макияжа. — Ты разве не мальчик?
— Иногда — не мальчик, — опустив глаза, выдавил я.
Она залезла рукой под стол и пощупала. Я невольно отпрянул — и моя ложка зазвенела по полу.
— Черт! — воскликнул я, и тут же прикусил язык.
— Ты — парень, хотя у меня уже появились сомнения. — Она рассмеялась.
Тут я вспомнил, что дедушки все равно рядом нет, и завершил наш разговор другим «чертом», после чего улыбнулся.
Мы пошли в бесплатный душ на стоянке в ее тапочках, потому что там было скользко. Когда Милкшейк отправилась спать в свой трейлер, я снова был тут как тут у грузовика. Подергав дверь, я убедился, что она открыта. Я осторожно заглянул в кабину.
— Кенни? — послышался голос Сары из-за штор.
— Нет, мэм, — произнес я, запинаясь. — Это я.
— Лезь сюда.
Я осторожно прокрался к серебристой занавеске и медленно раздвинул ее.
Сара была в постели, жмурясь от света, проникшего за штору. Увидев меня, она призывно махнула рукой:
— Залезай.
Я пробирался к ней как в замедленной съемке, словно сквозь ореховое масло. Она сразу поинтересовалась, где я раздобыл шмотки и куда вообще запропастился. Похлопав по кровати, она указала, чтобы я сел рядом. Я подчинился.
— Ложись — сказала она. От нее пахло косметикой и прочими привычными запахами. — Ложись, — повторила Сара.
Я никак не мог понять отчего у нее такой странный голос. Не сердитый и даже не раздраженный. Я неуклюже улегся рядом, примостившись головой на краешке подушки.
— Ты все, что у меня есть, — заговорила она, обвив меня рукой. Я оглядел знакомую обстановку, которую уже начал забывать: белый унитаз, сияющий полумесяцем из темного угла, крошечный гудящий холодильник, полный энергетических напитков, «ледяного кофе» и кока-колы.
— Никто тебя у меня не отнимет, — продолжала она. На полу я заметил использованный одноразовый шприц и рядом ватный шарик, похожий на упавшее с неба облачко. — Лучше бы ты никуда не уходил. Не оставляй меня, — шептала она, скользя по мне ладонью, ниже живота. Из ее белой руки струился тонкий кровавый ручеек. Она часто тяжело дышала, изредка всхлипывая. Я стер кровь с ее руки и слизнул с пальцев: так кошка умывает своих новорожденных котят.
— Я твой, — шепнул я, приникнув к ее обездвиженному отяжелевшему телу.
Проснулся я оттого, что под нами взревел мотор. Сара даже не пошевелилась, когда я высунулся у нее из-под локтя, чтобы выяснить, что происходит.
— Где пропадал? — спросил сидевший за рулем Кенни, выруливая со стоянки.
— Мы уже уезжаем, сэр? — спросил я, тревожно оглядывая стоянку в поисках трейлера.
— Уже? Да мы вчера должны были отчалить. — Он полез в карман за пачкой «Мальборо».
— Сэр, пожалуйста, а мы не можем задержаться? — Я ухватился за его сиденье; грузовик набирал скорость, выезжая на шоссе, где маячили дорожные знаки развязки федеральной автострады.
— Ты сбрендил, парень! — Он включил свет в кабине. — Что ты там потерял? И откуда взял такие шмотки?
— Я познакомился с одной семьей… меня накормили, дали поносить одежду… я должен вернуть — и кроссовки тоже. И поблагодарить. Сказать спасибо и все такое, сэр…
— Ну, да, рассказывай. — рассмеялся он, — раз тебе дали такие шмотки, небось надеешься выцыганить еще чего. Нет, — покрутил он головой, — мы не вернемся. Обратной дороги нет. Лучше подсаживайся ко мне — покажу тебе мой новый гудок.
Во рту у меня пересохло, и я придвинулся поближе.
— Видишь медную ручку.
Он поднял мою руку и положил на золоченую цепочку, свисавшую с крыши кабины.
— Когда я скажу, рви ее вниз, от души.
В это время грузовик выезжал на федеральную трассу, поднимаясь на петлю развязки и вклиниваясь в транспортный поток.
— Давай!
Рев гудка раскатился вокруг.
— Разве он не прекрасен? Разве это не лучший в мире звук? — смеялся Кенни. — Тыщу семьсот долларов за него выложил!
Когда мы помчались мимо стоянки, я еще раз дернул цепочку, посылая прощальный сигнал, улетающий в небо, точно дым от костра.
Последний раз гудок Кенни я услышал в забегаловке в окрестностях Орландо, когда нас занесло во Флориду. Я оглянулся по сторонам, но он не смолкал, продолжая звенеть в ушах. Затурканные официантки в засаленных тапочках, со сверкающими в волосах золотыми сетками, в коротких розовых юбках, обслуживали толстых мужчин и их дородных жен с лупоглазыми детьми, забивших своими телесами оранжевые пластиковые кабинки.
Никто не обратил внимания на рев гудка автопоезда. Всем и так понятно, что это проехал грузовик. Никто даже оглядываться не стал.
Моя ложка упала в «чириоуз»[8] с молоком. Сара показала мне, как делается это блюдо из хлопьев.
— Заказываешь только «чириоуз», молока не надо. Молочник на столе, зачем тратить деньги. — Она опрокинула серебряный молочник в свои хлопья и дала знак взять такой же с соседнего стола, где никого не было. — Джем бесплатно… — Она выгребла ложкой сразу полбанки земляничного джема, шпохнув остальное в мои хлопья. — Масло, конечно, тоже задаром. — Открыв пять пластиковых пакетиков, она вытряхнула светло-желтые комочки в миску и жестом указала мне сделать то же самое. — А в приличных заведениях выставляют еще и кленовый сироп. — Она вылила половину тягучей, напоминающей мед жидкости себе в тарелку, а остаток мне, попутно измазав стол между нашими тарелками. — Теперь обведем… — Она потянулась к красной пластиковой бутылке с кетчупом и зачиркала пастой, точно красным фломастером между нашими мисками, замазав пространство на скатерти. — На пятьдесят центов — и можешь заказать деревенский сыр. — Получившуюся тюрю она стала пахтать вилкой. — Вот теперь круто. Принесите еще сливок, — сказала она официантке, когда та демонстративно громко осведомилась, будет ли она еще что-то заказывать.
— Белая шваль, стерва, — пробормотала Сара в спину уходящей официантки. — Теперь берем. — Сара взяла сахарницу таким решительным движением, точно это был пулемет, и высыпала оттуда половину содержимого в наши тарелки и на стол.
Гудок взревел снова, уже в отдалении. Три быстрых сигнала: «имел я вас всех».
— Пусть все слышат, когда я отъезжаю, — говаривал Кенни, дергая цепь своего гудка на выезде со стоянки.
— Им только легче — одним обормотом меньше, — со смехом замечала Сара.
Гудок автопоезда эхом раскатился по кафе, но никто не выглянул за толстое зеркальное стекло. Если приглядеться, сквозь витрину можно различить длинную цепь грузовиков, точно сказочный ночной мир, неведомый никому. В ушах у меня еще долго стоял этот протяжный рев гудка Кенни, даже после того как он исчез — когда грузовик выкатил на автостраду, и Кенни, наверное, поставил свои любимые записи в стиле кантри, которые Сара к тому моменту еще не выбросила за окно.
