Возможно, союзники бомбили Венецию с воздуха, и бомбы разрушили дамбы, защищающие город от моря. В этом деле участвовали, видимо, и советские летчики – на одной из маленьких площадей Дунаев увидел неразорвавшуюся бомбу с русской надписью мелом: СМЕРТЬ ВЕНЕЦИИ!
Но здесь, в этом единственно обитаемом дворце, к которому подплыл Дунаев, сохранялось веселье. Огромные букеты свежих цветов стояли в гигантских вазах, маскированные слуги с дымящимися факелами в руках уже махали с причала, указывая на золотые столбы в воде, к которым следовало привязать лодку. Судя по всему, ждали не кого-нибудь, а именно Дунаева. Впрочем, его это не удивило. Иначе и быть не могло, ведь приближался Праздник.
Заботливые руки помогли ему выбраться из лодки, какая-то таитянка в золотом колпаке набросила ему на шею ожерелье из живых орхидей, с другой стороны кто-то уже наливал светлого вина в серебряный бокал, одновременно освещая факелом, чтобы можно было разглядеть рисунок на дне бокала – вельможа, целующий девушку в колено.
Его ввели во дворец, и там уже ждала его маскарадная толпа, его захлестнуло, кто-то его приветствовал, кто-то что-то шептал на ухо, девичьи пальцы быстро вложили сложенную записку за отворот его перчатки, кто-то показывал веер, кто-то подводил целовать руки дам и кардиналов. Дунаев целовал эти руки – то нежные, женские, то епископско-полные и греховные, то старческие кардинальские, с перстнями.
Все вокруг кружились в масках – лицо слона вырастало над обнаженными женскими плечами. Ему иногда казалось, он узнает знакомых. В толпе столкнулся он с человеком в оранжевом меху и с золотым ключом в носу – ему показалось, это заместитель партийного секретаря Валуев из далекой прежней жизни. Валуев усмехнулся и затерялся в толпе.
Горячие руки схватили Дунаева и закружили в танце. Он попытался узнать девушку, но не узнал. Она была ему не знакома.
– Вас хочет видеть хозяин дома, – пролился теплый шепот в его ушную раковину.
Две девушки (одна одетая морским коньком, другая – коньком шахматным) увлекли его в душный мраморный коридор. Они прошли галерею, шурша своими одеждами и задевая ими за тесно стоящие статуи нимф и мавров. Мелькнул сбоку темный квадратный сад, окруженный стеной, затем сквозь овальный розово-мраморный кабинет вышли в темную библиотеку с глобусами, пройдя ее насквозь, отпахнули портьеру, и костяшками пальцев одна из юных «коньков» стукнула в потайную зеленую дверь. Дверь тут же открыл некто, одетый серым кардиналом. Сильный запах апельсинов ударил в нос вошедшим. Зала, облицованная темно-серым мрамором, оказалась вся завалена апельсинами – целые горы оранжевых плодов громоздились в центре кубического пространства залы. У стен на равных расстояниях друг от друга неподвижно стояли капуцины, с лицами, закрытыми капюшонами, и девушки в белых рясах доминиканок, с отброшенными капюшонами и длинными распущенными волосами. Все девушки оказались белокуры.
– Наконец то! Вот он – главный гость! – раздался голос Радужневицкого. – Без тебя, Вальдемар, не могли начать!
Дунаев обернулся и увидел Джерри во фрачной паре.
– А что начать-то? – спросил парторг.
– Свадьбу играем. Мою свадьбу. Женюсь сразу на двоих. Да ты их знаешь. Вот и они.
Радужневицкий подвел Дунаева к невестам, которые стояли, взявшись за руки. Это оказались две Святые Девочки, которых Дунаев действительно знал.
Тем не менее они представились:
– Элли и Элси.
– Не слишком ли молоды для свадьбы? – усмехнулся парторг, ласково гладя девочек.
– Им по одиннадцать. Но их же двое. Вместе – двадцать два, вполне традиционный возраст для невесты. К тому же они ведь не люди. Их «одиннадцать» – это совсем не то же самое, что земное «одиннадцать». Речь о столетиях. Ну-ка, глоток шампанского, и пойдем смотреть на крокодилов. Здесь, внизу, целый питомник.
– За счастье невест и жениха! – сказал Дунаев, беря бокал холодного шампанского, поднесенный ему, – И за то, чтобы поскорее замусолить ебаного Муссолини!
Невесты захихикали. Они были прекрасны: во всем блеске, с атрибутами. Элли в золотой шапке, по форме напоминающей буддийскую ступу, в серебряных туфельках, в одной руке держала фотографии торнадо. Вокруг ее головы сдержанно светился золотой нимб.
Элси была увенчана короной, ее тонкие пальцы сжимали аптечного вида склянку с надписью ВЫПЕЙ МЕНЯ. Нимб ее был темно-синего цвета.
Только в пальцах роза или склянка…
Адриатика зеленая, прости!
Дунаева представили хозяину дворца: лысому, рослому молодому человеку в костюме Отелло. Лицо тот выкрасил синей краской «под негра», белое одеяние усеяно вышитыми из красного бисера «капельками крови».
– Все сбежали из моего родного города, – сказал он, пожимая руку Дунаеву. – Говорят, угроза затопления. А я вот остался и даже решил устроить маленький праздник. А тут и роскошный повод – свадьба Андрэ. Спасибо, что не побоялись воды. За вашу смелость хочу показать вам самое ценное, что у меня есть, – белого крокодила. Да, да, этот крокодил – альбинос. Глаза у него цвета крови. Я назвал его Гений.
– О нет, не при мне! – воскликнул Дунаев полушутливо, руками в атласных перчатках прикрывая уши.
– Что не при вас? – удивленно спросил хозяин.
– Не называйте при мне этого имени! Со мной бог знает что может произойти от одного слова. – Дунаев хохотнул.
Хозяин палаццо, вежливо улыбнувшись непонятной шутке гостя, повел всех вниз, по переходам и лестницам. Широкие мраморные лестницы, по которым струились костюмированные гости, постепенно становились железными. Затем открылась железная дверь, и в ноздри всем хлынул запах воды и искусственного тепла. Здесь раскинулся бассейн, над которым гости стояли на железных решетках с перильцами.
В темной воде бугрились узкие спины крокодилов.
– Гений! – позвал хозяин, – Гений, выплывай.
Он стал махать руками над водой, щелкая пальцами. Видимо, такими движениями сопровождалось кормление Гения: что-то встрепенулось в водах, и светлое длинное тело стало всплывать со дна бассейна. Вскоре гости увидели обещанные глаза цвета крови.
Дунаев вдруг забылся, глядя на Гения. Нечто гипнотическое сияло в его буграх, в его морщинистых веках, в его мутной белизне. Хотя не в белизне дело. А может быть, в белизне.
Когда он очнулся, то увидел, что все гости ушли. Только чья-то одинокая фигура стояла в полутьме недалеко от Дунаева: широкоплечая женщина в униформе Люфтваффе. Дунаев узнал Бездну де Небо.
– Вальдемар, если не ошибаюсь? – спросила Бездна де Небо, обратив на Дунаева свои летчицкие глаза.
– Совершенно справедливо, – поклонился Дунаев.
– Ваше имя звучит как Долина Моря. Vale di Mare. Или Vale del Mar. Во всяком случае, мне хочется так слышать, – произнесла женщина-медиум.
– Спасибо, что размышляете о моем имени. Большая честь для меня, – снова поклонился Дунаев. – На самом деле мое имя означает «Владей миром».
– Знаете, этот крокодил по прозвищу Гений на самом деле не гений. Он болен. Болен одержимостью. В его непромокаемом теле обитает злой дух. Не советую вам долго смотреть на него. Это опасно. Прощайте, Долина Моря. Оставайтесь все же при этом значении вашего имени. Не забывайте: море больше, чем мир.
Бездна де Небо повернулась и ушла, оставив Дунаева наедине с крокодилом. А тот не собирался погружаться на свое темное дно. Он кружил на поверхности бассейна, описывая нечто вроде сонной восьмерки. Свет лампы дробился в жирной воде. Снова блеснули красные глазки. Бездна, наверное, не лгала: что-то скрывалось в этом непромокаемом земноводном теле.
«Видеть невидимое!» – приказал себе Дунаев. И увидел.
Тело крокодила сделалось прозрачным, как подводная лодка в разрезе. В области желудка скрывалось существо – на вид совершенно абстрактное. Собственно, «существом» его можно было назвать только невзначай. А так: восемь простых белых дисков, соединенных между собой краями, наподобие гирлянды или ожерелья. Диски были разных размеров.
Дунаев усилием воли призвал Советочку, прося ее стать переводчицей в разговоре, который казался ему почти немыслимым.
– Ты и есть злой дух? – спросил Дунаев безмолвно.
Ему пришлось ждать ответа. Наконец ответ (или перевод ответа) пришел:
– Нет, я не злой.
– Как тебя зовут?
– Никак. Иногда называют Краденое Солнце. Или Апельсин. Я питаюсь запахом цитрусовых. Иногда называют: гость из будущего.
– Ты из далекого будущего?
– Из очень далекого. Из тех времен, когда не останется никакой памяти о ваших временах. Ни одна нить не дотянется от вас к нам. Все прервется. Все забудется.
– Ну и хорошо. Чего голову забивать прошлым? А зачем ты здесь?
– Я путешествую по Каскадам Забвения.
– Ты тоже маг? Там, у себя, в будущем?
– У нас нет магов. Я скорее спортсмен. Одинокий спортсмен. Слово «спортсмен» означает: «Когда одиночество выходит из берегов и словно стремнина…»
