До начала учебного года оставалось еще два дня. За это время Вэкэт с помощью своих товарищей познакомился с селением. Дома располагались на высоком мысу, и отсюда открывался такой простор, что захватывало дух и кружилась голова. Свесив ноги с обрыва, сидели старики и смотрели в бинокли: в море за китом гнались охотничьи вельботы. Изредка старики перебрасывались малопонятными словами и недовольно оглядывались на глазеющих мальчишек.
Вэкэт побывал у дома дирекции совхоза, в сельском Совете, заглянул в большие окна сельского клуба, постоял возле огнедышащего горна механической мастерской и даже успел сбегать километров за пять от совхозного поселка на звероферму.
Вэкэт бежал по колее, проложенной в земле тракторными гусеницами. Пушные звери жили в клетках. Тоскливыми глазами они смотрели на Вэкэта, лениво жевали пищу или вдруг начинали бегать от стенки к стенке, тыкались мордочками в мелкие ячейки железной сетки и судорожно вдыхали оставшийся на воле воздух свободы.
Вэкэт вдруг почувствовал жалость к ним, и на глаза его навернулись слезы.
— Они как пленные, — сказал он другому мальчишке.
— Да, — согласился товарищ.
То ли звериная тоска передалась ему, то ли вдруг вспомнилось родное приволье, но Вэкэт всю ночь тихо проплакал, лежа под холодными, непривычными простынями.
Утром его разбудили громкие крики дежурного, который торопил сонных ребятишек к длинному металлическому желобу-умывальнику. Затем детей так же торопливо повели в столовую. Завтрак Вэкэту понравился. Подавали редкие в тундре лакомства — вареное моржовое мясо и сколько угодно сладкого чаю. Дома Вэкэт за день выпивал чашки две-три, и отец строго следил за тем, чтобы сын не пил много жидкости. "Лишняя вода для пастуха беда", — наставительно говаривал он.
И еще было одно удивительное событие в первый школьный день. Вельботы подтащили к берегу огромную тушу кита. Кит вырастал из воды, как гора. Два трактора железными тросами волокли добычу на берег. Вэкэт едва удержался, чтобы не удрать с берега: огромное морское чудовище надвигалось на толпу головой, с сомкнутой пастью, таившей, казалось, чудовищные зубы (только позже Вэкэт узнал, что это был усатый кит).
Кита целиком вытащили из воды. Вокруг него закопошились раздельщики, а ребятишки кинулись к кускам китовой кожи с полоской белого жира. Это был знаменитый итгильгын, который время от времени попадал в оленное стойбище и считался таким же лакомством, как желтый апельсин. Вэкэт знал, что где-то в жарких странах растут деревья, увешанные апельсинами, и знал также, что громадный кит, покрытый вкусным итгильгыном, плавает в море. Но первая встреча с чудом, ставшим явью, была вкусной и мучительной — Вэкэт так наелся итгильгына, что всю ночь страдал от боли в животе…
Воспоминания об итгильгыне вызвали у Вэкэта голод. Он знал, что нет более навязчивой мысли, чем мысль о еде, когда имеешь небольшой запас. Вэкэт отогнул меховой рукав: часы показывали половину третьего. Пока Вэкэт ставил нарту, разжигал маленький бензиновый примус и набивал снегом котелок, на небо вышла полная луна и ярче засверкали звезды. Снег покрылся густой синевой. При легком движении воздуха тихо шуршали снежинки по твердому снежному покрову. Собаки жались вокруг гудящего примуса. Они хорошо знали, что время их еды придет лишь поздно ночью, когда луна будет высоко в небе и каюр раскинет брезентовую палатку.
Вода в котелке закипела. Вэкэт бросил в нее несколько горстей мороженых пельменей. Но прежде чем приняться за них, он съел с четверть килограмма копальхена [Копальхен — кусок рулета из моржового мяса, жира и кожи. ], взятого для собак. На полярной станции этого добра были сотни килограммов.
Вэкэт поел пельменей вместе с бульоном. Он решил не терять времени на кипячение чая, поднял собак и снова пустился вдоль морского побережья, срезая по прямой мысы и неглубокие заливы, огибая высокие берега, забираясь в глубь торосов. У Вэкэта была подробная карта острова, и вся береговая линия с указаниями высот и прибрежных глубин крепко запечатлелась у него в мозгу.
Вон за тем поворотом должен быть мыс, носящий странное для Арктики название Гавайи. Говорят, что на Гавайских островах есть мыс точно такого же очертания. Гавайи так Гавайи. На островах Франца-Иосифа есть скала Рубини. Мало кто теперь помнит этого сладкоголосого итальянского тенора.
Вэкэт увидел мыс Гавайи. Он далеко выдавался в море, раздвинув своим могучим телом торосы и обломки айсбергов. С западной стороны мыса в море спускался ледник. Сейчас он слился с ледовым панцирем океана.
Между морем и берегом нависали снежные козырьки. Они легко обламывались при малейшем сотрясении воздуха, и поэтому Вэкэт решил пересечь это опасное место завтра, когда будет светлее.
Под мысом Гавайи Вэкэт нашел хорошо защищенное от ветра место и притормозил нарту.
Кончик ковша Большой Медведицы загнулся к горизонту, луна плыла в мареве Млечного Пути. Затих шорох скользящих по снегу полозьев, и на уши надавила тишина. Вэкэт старался побольше шуметь. Он долго вбивал остол в окаменевший снег, громко разговаривая с собаками, и изо всех сил бил по копальхену, отсекая куски мерзлого моржового мяса. Покормив собак, Вэкэт установил палатку. Она была совсем крохотная, всего лишь на одного человека. На брезентовый пол Вэкэт бросил оленью шкуру, которая служила ему подстилкой во время езды, внес примус и приготовил себе вечерний чай. В углу, если только можно назвать углом остававшееся пространство, лежал спальный мешок. Прежде чем улечься, Вэкэт отпряг трех собак и втащил их в палатку. Этой чести удостоились Эльгар, Лелю и молоденький пес по кличке Джек, рожденный уже на полярной станции и впервые вышедший в такой длительный поход. Оставшихся собак Вэкэт расположил кольцом вокруг палатки, крепко заделал вход и, быстро раздевшись до шерстяного белья, нырнул в прохладную собачью шерсть спального мешка.
Вэкэт засыпал не сразу: он читал при свете стеариновой свечи. На дорогу он захватил две книги: "Гостеприимную Арктику" Вильялмура Стефансона и однотомник Блока.
Раньше Вэкэт читал Блока только в пределах школьной программы, знал несколько стихотворений и поэму «Двенадцать», о которой учительница литературы сказала, что в ней Блок выразил свое понимание революции, хотя ввел образ Христа. А Вэкэту Христос нравился. Он так и видел его в "белом венчике из роз", идущего сквозь пургу. Вэкэту и самому не раз приходилось пробираться сквозь летящую снежную стену, сквозь ветер, когда воздух становился таким плотным, что по нему можно ударить кулаком. А фигура Христа чем-то напоминала оленного пастуха, ищущего в метели отбившихся оленей. И даже больше того, Христос был вроде бригадира, начальника, а матросы — пастухи.
В тот день, когда Вэкэт объелся итгильгына, он узнал, что в селе у него есть родственник, дядя Вуквун, огромного роста гарпунер и член Исполкома сельсовета. Вуквун разыскал его и привел в небольшой деревянный домик. В доме Вуквуна все было сделано так, словно это была яранга: сени были большие и просторные — есть где поместиться собакам, куда поставить бочки с квашеной зеленью и запасы мяса и жира. Стены увешаны оружием — от американского старинного винчестера и японской винтовки «арисаки» до современного автоматического карабина и гарпунного ружья.
— Родственник к нам пришел! — крикнул из сеней Вуквун. Открылась дверь в комнату, и Вэкэт увидел женщину с длинными седыми прядями. Лицо ее было в синих линиях татуировки. В руках она держала маленький кроильный ножик.
— Пришел наконец к нам, Вэкэт! — запричитала она. — Проходи в комнату. Сейчас чай будем пить, вареное китовое мясо отведаешь.
Женщина разговаривала как-то странно, чуть шепелявила, растягивала слова.
Пока жена Вуквуна накрывала на стол в небольшой чистенькой кухне, Вэкэт заглянул в комнату, заметил две аккуратно застеленные кровати и большой радиоприемник с горящим зеленым глазом. Из приемника доносилась приглушенная музыка.
Вуквун заставил Вэкэта умыться, подал ему чистое полотенце и только после этого повел в комнату.
— Мой дом! — сказал Вуквун, обводя руками комнату. — Здесь я и живу. И этот дом для тебя такой же родной и собственный, как и для меня.
Вэкэту нравилось, что Вуквун разговаривает с ним, как со взрослым. Дядя подошел к приемнику и принялся искать магаданскую станцию.
— Наша речь! — с гордостью произнес Вуквун, будто Вэкэт никогда не слышал чукотской речи по радио.
Вуквун обстоятельно расспросил о здоровье каждого тундрового жителя, о его делах; словом, исполнил тот ритуал, который вел начало еще с тех далеких времен, когда не было ни радио, ни почты, а человек хотел все знать, то есть, говоря по-современному, получать информацию.
— Почему она так разговаривает? — с детской непосредственностью спросил Вэкэт о жене дяди.
