...Каждое утро он покупал розы. Его уже давно знал весь базар, и продавщицы весело шутили о том, как хорошо бы стать его женой, и каждое утро получать по букету, просили привести ее как-нибудь с собой, чтобы они посмотрели на эту счастливицу. Он привычно отшучивался, выбирал цветы, и, улыбнувшись на прощанье, быстро уходил, надеясь, что она не приходила во время его короткого отсутствия. Он открывал дверь, привычно бросал взгляд на висящее огромное зеркало, хмурился своему отражению и отточенным движением, как делал это всегда, бросал ключ на маленькую полку под ним. Заходил в комнату, уносил на кухню вчерашний букет, ставил на стол новый и доставал бутылку шампанского. Потом садился и начинал ждать.
...Она просыпалась и в который раз прокручивала сон в голове, словно ища какой-нибудь подсказки или зацепки, но не было ничего, и она, тряхнув головой, поднималась и шла в ванную. Днем было легче - повседневные дела занимали ее, она кидалась в их водоворот стремительно и жадно, стараясь не думать о предстоящем вечере, о человеке рядом, об очередной ежевечерней лжи. Иногда ей это удавалось, и тогда она была почти счастлива отсутствию мыслей в ее голове, и только сон, этот непонятный, все время повторяющийся сон, никак не давал ей покоя. "Сны - порождение безумия?" - думала она и смеялась негромко, представляя, как сходит с ума и становится тихой нелепой сумасшедшей. Или буйной?.. Однажды, желая избавиться от сна, она взяла краски и нарисовала эту комнату, этот стол, этот букет и бутылку шампанского, и свою одинокую фигурку у ночного окна. Картинка ей понравилась, но человек, находившийся рядом, сказал, что это - кричащее одиночество, которое она в принципе испытывать не должна, по причине его присутствия. Она ответила что-то резкое и повесила картинку над кроватью, надеясь, что больше этого сна не будет, но он снова приснился ей в ту же ночь.
...Он, не торопясь, завтракал, потом ложился на диван и курил, в который раз представляя себе, как она войдет, откроет дверь своим ключом, привычно бросит взгляд на висящее огромное зеркало, улыбнется своему отражению, и отточенным движением, так, как будто делала это всегда, много раз подряд, бросит ключ на маленькую полку под ним. Потом, нащупав выключатель, включит свет, войдет в комнату и увидит на столе букет и шампанское, и удивится. И испугается. А после будет стоять и смотреть в черноту ночи за стеклом окна, и тогда он почти бесшумно подойдет сзади и легко обнимет ее за плечи. Он не станет ее упрекать за то, что она так долго не шла, ей наверняка тоже было не сладко, он никогда не признается ей, что порой, отчаявшийся и обезумевший от ожидания, он переставал верить, что она вообще когда-нибудь придет, тогда букет засыхал на столе, он мрачно курил, глядя в потолок, а на базаре говорили между собой продавцы, что, видимо, он заболел, если не случилось чего-нибудь страшнее. Но так продолжалось дня три, не больше, он потом ругал себя последними словами, понимая, что если не верить в то, что она придет - жить становится просто не за чем, на базаре справлялись о его здоровье, он благодарил, улыбался на прощанье и быстро уходил, надеясь, что ее не было во время его короткого отсутствия.
...Ей все время казалось, что что-то должно быть не так, и видимо этот сон связан как-то с этим не так, но дни проходили один за одним, и ничего не менялось. И тогда она сказала себе, что это просто ее отчаянное одиночество залезло даже в сны, она шутила грустно: "Буду пить шампанское одна, раз мне никак не удается увидеть, кто же все-таки его принес и поставил на стол..." Человек, находившийся рядом, посоветовал ей обратиться к психиатру, безапелляционно заявив, что все время повторяющийся один и тот же сон - это явный признак прогрессирующей болезни, о которой она ничего не знает, и от этого вдвое страшнее, он даже великодушно предложил ей через своего хорошего знакомого обратиться к его хорошему знакомому, просто потрясающему специалисту в этой области. Она возразила, что так сходить с ума ей очень нравится, по крайней мере, безболезненно и тихо, а врачи, им только дай волю, сразу найдут кучу разных болезней, и вообще, кто определит, где норма, в таком сложном вопросе, как психиатрия, и кто является критерием абсолютного здоровья и разума. "Я", - сказал человек, находящийся рядом, и она в ответ только развела руками: не всем же так повезло.
...У него сегодня был неудачный день, он потерял ключ где-то на берегу, второй валялся дома в столе, и пришлось вытаскивать из подвала вечно пьяного слесаря и помогать ему осторожно открыть дверь, чтобы не сломать замок, который он поставил несколько лет назад специально для нее, на базаре не было роз, и он объездил весь город, пока, наконец, не купил букет, он очень торопился домой, он никогда не уходил так надолго, и мысль о том, что она была в его отсутствие и уже ушла, неотвязно билась в его голове и наполняла все его существо диким ужасом. Он вошел в комнату, унес на кухню вчерашний букет, поставил на стол новый и достал бутылку шампанского. Он курил, глядя, как медленно темнеет за окном, и неожиданно ясно и отчетливо понял, что она не придет никогда, розы будут засыхать еще много дней и ночей, прокиснет шампанское, за окном тысячи раз будет вставать и садиться солнце, он будет так же курить, глядя в никуда, и уже ничего не ожидая... А она так и не придет... Он поднялся с дивана, достал аптечку и начал медленно, методично вытаскивать из упаковки таблетки. Когда их стало много, этих маленьких белых кругляшков, несущих смерть, он принес из кухни стакан воды, и так же медленно, методично стал отправлять их в рот, задумчиво запивая. Потом он убрал в мусорное ведро разорванные упаковки, лег на диван и закурил последнюю сигарету. Он плакал, и букет роз расплывался в его глазах, а может, это был просто дым, в который превратилось его ожидание...
..."Мы - это мир?" - подумала она и нагнулась, разглядывая маленьких жучков, снующих в воде вокруг трубы. И на песке, только протяни руку, сразу у трубы, увидела ключ. Она почему-то обрадовалась и коснулась воды руками, мгновение, и ключ уже в ее ладони, приятно прохладный и мокрый.
"Я знаю! - она сжала руку в кулак. - Это тот самый ключ, от той самой квартиры из моего сна... Кто-то потерял его... Кто-то, кто ждет меня там с букетом роз и бутылкой шампанского на столе... И когда-нибудь я обязательно приду..."
Она повернулась и пошла по берегу реки, все еще сжимая ключ в ладони, радостная и ожившая, ставшая верить, что все еще будет, потому что кто-то ждет ее там, в знакомой-незнакомой комнате, с букетом роз и бутылкой шампанского на столе... Текла вода из ржавой трубы, и над рекой медленно садилось солнце...
ПЕРЕХОД ДЖАЗОВЫХ ИМПРОВИЗАЦИЙ
Лунный свет всегда тревожил ее. Он полосой падал из окна на ковер у ее кровати, превращая привычный, много раз виденный рисунок в странные причудливые шрамы неожиданно поблекших сплетающихся линий - живых и что-то шепчущих. Круглая луна своим одиноким глазом, казалось, подглядывала с каким-то несколько извращенным любопытством за каждым ее едва уловимым движением под одеялом: за дрожью неплотно прикрытых век, за скользящими змейками темных волос, за чуть заметным колыханием груди, едва прикрытой тонким шелком ночной рубашки. Под этим пристальным, изучающим взглядом она боялась лишний раз пошевелиться, по коже мелкими мурашками бежала неприятная дрожь, и все время казалось, что кроме этого оцепенения в призрачном лунном свете больше ничего не существует. И это оцепенение будет длиться вечно, потому что для луны и этих таинственных переплетений ковра времени нет и никогда не было.
Утром привычные дела уносили ее водоворотом событий: институт, работа, люди, которые были рады ей, в каком бы состоянии она ни находилась. Она обладала странным свойством - притягивать к себе чужие взгляды. На нее смотрели по разному: кто - с восхищением, кто - с откровенным восторгом, кто - с немым изумлением, кто - с растерянностью, но никогда никто не смотрел на нее с завистью. Никто, кроме луны. Она производила впечатление человека ниоткуда. Смотрящим на нее со стороны все время казалось, что в ее серых огромных глазах, в опущенных уголках губ, чуть тронутых серебристой помадой, в мягком завитке волос, скрывающем пульсирующую синеватую жилку на виске, таится какое-то бездонное знание чего-то такого, о чем было страшно даже думать, не то, что произнести вслух. Но стороннее созерцание никогда не переходило в слепое поклонение или любовь - люди всегда инстинктивно сторонятся непонятного - оно и притягивает и отталкивает одновременно, но практический и рациональный ум всегда оказывается сильнее - от того, что нельзя объяснить и понять, лучше держаться подальше: а вдруг затянет, потом до конца жизни не выберешься...
