Но вернёмся к тому, что я не нашёл смысла жизни в продолжении рода. Допустим. Я нашёл его, пусть будет, в удовольствии. Не в философском эпикурейском, а в наипростецком ежедневном пьянстве. Да, я скатываюсь сразу к тем бомжам и наркоманам, ведь толку-то от меня нет. Хотя нет. Пусть будет немного иначе. Я работаю сорок часов в неделю. В остальное время пью. Живу так всю жизнь, не продолжаю свой род и, в конце концов, умираю. Сколько процентов из ста назовёт такую жизнь бессмысленной? Наверное, более девяноста точно.
Просто я начал немного не с того. Для начала давай попробуем отбросить всё. Отбросим зло и добро. Можешь отбросить?
– Как это? Я не понимаю.
– Тогда представим Землю без человека. Всё живёт своей жизнью, упорядоченно и беспристрастно. Всё рождается, кончает жизнь, происходят катаклизмы и так далее. Вот появляется человек. Сперва ему тоже плевать на нравственность: он нечто дикое. Дикое, однако имеющее разум. Добро для него – пища, кров, секс и огонь. Зло для него – более дикие звери, неблагоприятные погодные условия и отсутствие добра. Придётся долго вести повествование через зарождение религии и государственности, права и идеологий, чтобы привести к одной простой вещи: изначальные добро и зло – человеческие. А из изначальных добра и зла следует всё остальное. Но человек прошлого и сегодняшний человек – не одинаковы. Инстинкты остались, изменились, и всё же остались; разум стал гибче. Теперь уже инстинкт к выживанию притупился, а разум не нацелен на изобретение более успешных средств для выживания. Появилось право заняться собой, не внешностью и физиологией, а самокопанием и рефлексией. Хотя правда ли оно появилось? Тут и вся беда – покуда все мысли направленны на выживание и репродукцию, очень мало остаётся времени и сил для самокопания и рефлексии. А уж тем более для сомнений в правильности пути. Сомнений в истинности смысла жизни. И так из поколения в поколение.
– Может поговорим о чём-то… кхм… попроще?
– Да, конечно. Прости.
– Я понимаю, что это важная тема для тебя, однако я немного устала за неделю и хочется отдохнуть физически и мысленно.
Как всегда. У человека никогда нет и не будет времени задумываться о своей жизни, понять что в ней не так и какова причина. Работа, работа и ещё раз работа. После работы – отдых от работы и подготовка к очередной работе. Где уж тут найдётся время на рефлексию и вообще на мысли повыше бытовых?
Даша старалась не стесняться своих рук. Теперь она казалась более привлекательной, а её особенность скорее дополняла её.
– Как тебе живётся с такой особенностью? – спросил я. Я заметил, что её задел вопрос и уверенность пропала.
– Непросто. Давно пора привыкнуть и забить, но я не могу. Каждый раз представляю мысли человека, невольно увидевшего мои руки. Он даже не виноват в своих мыслях, точно так же, как я не виновата в своей особенности. Тревожно чувствовать себя виновной в том, в чём не виноват.
– Об этом я и говорил. Люди дикари – разве я не прав? Не потому даже, что они осуждают особенности человека вслух, или бегут его бить, а потому, что у них в голове происходят такие невольные мысли.
Она молчала, понимая меня.
– Ладно, прости, не хотел затрагивать эту тему, если тебе не нравится. Просто знай, что я не такой как все.
– Спасибо.
Я встал и сел рядом с ней, взял её за руку. Я достиг апогея своей власти над ней. Даша убрала руку и случайно задела моё лицо. Вряд ли специально. Она сконфузилась и говорила: «прости, прости…» – опустила голову и не желала смотреть в глаза. Она стыдилась. Я понимал всё до атома – её мысли немного перешли границу и стали действиями. Но что в этом такого? И каков смысл начинать сейчас тему морали? Не будем. Я поцеловал её в лоб и сказал: «тебе не за что извиняться, ты чего?». И тут она поднимает голову, и мы начинаем целоваться. Я чувствовал, что она плачет.
Этого бы не было, если не было бы того
Я так красив с помадой на губах, тенями и подведёнными глазами. Парик мне идёт безупречно. В бюстгальтере не совсем удобно, и женские трусики не учитывают мужских особенностей – но такова цена красоты. Я застёгивал блузку напротив зеркала и внутри меня пылала радость. Я счастлив видеть себя таким, каким я себя ощущаю. Жалко, что я не могу так ходить на работу, да и просто пойти по улице. Мне приходится прятать свою особенность от взглядов людей. Выглядеть мужчиной, брутальным и сильным – я не хочу быть таким.
Впрочем, сегодня всё изменится: я пойду на улицу таким, какой я есть. И пусть только попробуют что-то сказать в мою сторону!
– Эй, пидор! Иди-ка сюда, – сразу крикнули в мою сторону.
– Почему вы считаете меня пидором? – отвечал я. – У меня есть девушка.
– Да ты посмотри на себя, петушок! Мерзость какая. Дай-ка я тебе ёбну, – сказал парень и тут же ударил меня по лицу. Я упал, неизвестный пнул мне в живот и ушёл, выполнив свою миссию во благо всего человечества.
Я поднялся и отряхнулся; достал из сумочки платок и хотел было вытереть кровь, вытекающую из разбитой губы.
– Нет, пусть будет так, – сказал я сам себе, посмотрев в зеркальце. Верхняя губа опухла. Я улыбнулся – зубы были в крови.
Не долго пришлось ждать последующего нападения, а потом и ещё одного. И я не вытирал кровь с лица, не отряхался больше – я просто вставал и шёл дальше. Благо удары были одиночные, однако с миру по нитке меня хорошенько разукрасили. Чувствовал я себя, при всём этом, лучше всех.
На работу я тоже поехал в женской одежде. Пришлось хорошенько замазать ссадины и синяки тональником. Опухоли на лице всё равно выдавали, что с моим лицом что-то не так.
Нужно было видеть как все удивились на работе. Единственное, никто не бил, по крайней мере, не решался ударить. Почти все отказывались жать мне руку. Начальник сказал, что я больной человек и мне срочно пора в психбольницу. В ответ я сказал о своём великолепнейшем самочувствии, ясности ума и что мой внешний вид – моё дело, и в данном случае я не нарушаю никакой из законов. Начальник дорожил мной, как работником, поэтому предложил всё-таки обратиться к врачу. На сегодня он приказал мне ехать домой и пожелал не появляться в таком виде, иначе он
