Миссьон двигался по черному туннелю, завершившемуся серией диорам: последний лемур-олень падает, сраженный стрелой охотника. Странствующие голуби осыпаются с деревьев, сметенные выстрелами, валятся на тарелки жирных банкиров и политиков с их золотыми цепочками для часов и золотыми зубами. Люди отрыгивают последнего странствующего голубя. Последний тасманийский волк хромает в голубых сумерках, в лапе застряла пуля охотника. Так происходит почти со всеми, с теми, кто мог бы жить, у кого был один шанс из миллиарда, и вот он утрачен.[36]
Наблюдай за наблюдаемым наблюдателем.
Беда подступала. Капитан Миссьон ощущал ее. Он получил сообщение от местного информатора, вполне надежного, что франко-британские экспедиционные силы готовят нападение на его Либертацию, свободное пиратское поселение на западном побережье Мадагаскара. Предпочитая морской бой в знакомых водах необходимости защищаться на суше от атаки с четырех сторон, он решил подготовить три корабля. Перед отплытием он подошел к входу в Музей Исчезнувших Видов.
Утром Призрак терся о его ногу, жалобно мяукая. Он знает, что я покидаю его. Миссьон быстро пошел прочь, но обернулся: Призрак оставался на месте, смотрел на него, ждал.
После трех дней на море, не найдя следов экспедиционных сил и не получив известий от местных моряков, у которых он справлялся, Миссьон догадался, что вся история с осадой была придумана, чтобы выманить его из поселка. Он повернул назад, но задержанный сильными ветрами, прибыл в Либертацию лишь восемь дней спустя.
Из бухты он увидел на месте поселка выжженные развалины, не осталось ничего, лишь запах гари и смерти. Миссьон направился вглубь острова, больной страх в желудке. Он прошел по пепелищу и двинулся в джунгли к каменной постройке.
Арка была взорвана на куски, разорванные корни, как сломанные руки, оплетали кладку и валуны. Миссьон услышал слабый прерывистый стон: Призрак лежал, придавленный тяжелым камнем. Он отбросил камень, взял умирающего лемура на руки, понимая, что Призрак ждал его. Лемур медленно погладил его лапой по лицу с грустным, слабым стоном. Лапа упала. Миссьон знал, что шанс, который выпадает только раз в сто шестьдесят миллионов лет, навсегда потерян.
Вход… старая пленка… тусклый, зернистый взрыв… жалобная лапка тянется к лицу… Он знает, что я на расстоянии ста шестидесяти миллионов лет… Разорванные корни, как сломанные руки… печальный, слабый стон.
Эта скорбь способна убить, но Капитан Миссьон — солдат. Он не сдастся врагу. Мучительно изогнувшись, скорбь вынашивает проклятие.[37]
Он перельет свою скорбь в раскаленную вспышку ненависти и призовет проклятие на все Советы, всех мартинов на земле, на всех их прислужников, подпевал и последователей:
— Я залью их кровью Христа!
Христос вернулся из четырехдневного скитания в пустыне, отвергнув искушения Сатаны.
Он стоит в мастерской своего отца. Комната и все предметы в ней кажутся незнакомыми, и он не чувствует, что вернулся домой. Пользовался ли он когда-то этими рубанками, пилами, молотками, мастерил ли стулья, столы и шкафы?
Вот кусок грубого дерева в тисках. Он берет рубанок. Он знает, что этот инструмент служит, чтобы смягчать грубое дерево, придавать ему форму. На секунду он ощущает вибрацию, исходящую от инструмента в его руке, исчезающую, как следы сна, оставляющую мертвую тяжесть в пальцах. Он кладет руку на дерево, а другой делает острый рывок, пытаясь срезать сук.
Рубанок отскакивает от сучка и впивается ему в левую руку между большим и указательным пальцами. Глубокий порез, но он не чувствует боли, словно рука сама сделана из дерева. Он смотрит на нее недоверчиво. Кровь, вытекающая из раны, не красная, а бледная, желто-зеленая, издающая вонь аммиачного разложения, как протухшая моча, вонь человеческого пребывания на земле. Там, где кровь попала на грубое дерево, она проедает его, как кислота, размывая злобную обезьянью морду, вырезанную в ненависти, гневе и отчаянии.
Он трогает рану правой рукой, и рана срастается, исчезает от прикосновения. Даже шрама не остается.
И пришел ко Мне человек с больной обезьянкой в руках, и сказал: "Исцели мою обезьянку".
"Я не могу исцелять животных, у них нет души".
"У них есть очарование, и красота, и невинность. Что такое люди, которых Ты исцеляешь, как не животные? Животные, лишенные очарования, уродливые животные, нелепые и зараженные ненавистью, породившей их болезнь…" Он прижал к себе больную обезьянку и пошел прочь. Затем обернулся и сказал: "Иди и исцеляй Своих прокаженных. И Своих зловонных нищих. Исцеляй, пока не утратишь Свой дар".
И пришли другие с больными кошками и хорьками. И один пришел с больным ребенком: "У этого ребенка двойное зрение. Он может читать чужие мысли. Он может говорить с ветром, дождем, деревьями и реками. Исцели его".
"Я не могу исцелить его, потому что он не знает Меня и не знает Того, кто послал меня".
"Тогда мне плевать на Тебя и на того, кто послал Тебя. Потому что Он послал Тебя, чтобы сделать людей меньше, чем они есть, а не больше. Он послал Тебя, чтобы создавать рабов, а не свободных людей. Он послал Тебя, чтобы ослепить нас и лишить слуха".
Столько нужно энергии, и всякий раз, когда Я использую ее, еще столько остается. Подкралась женщина, коснулась Моих одежд, и Я сказал: "Добродетель исходит от Меня!" Я это ощущал. У добродетели был цвет, синий цвет, синее море или неба. Я использую его весь, и больше не останется ничего.
Сегодня мужчина пришел ко Мне. Сказал, что он художник, и у него отказывают глаза. "Я прошу исцеления не ради себя, но ради дара, который у меня есть. Я вижу то, что кроется за лицами, и за горами, и за деревьями, и за морем. Я вижу то, чего не видят другие и рисую то, что вижу".
Я сказал ему, что не могу излечить его, потому что нет у него веры. Он рассмеялся — тяжелый, дребезжащий звук, словно напильник, шлифующий бронзу — и ответил: "Люди, которых Ты исцеляешь, не стоят исцеления. Это потому Ты исцеляешь их?"
"Это их вера исцеляет".
"Ложь. Я нарисовал Твой портрет. Это портрет лжи". И он поднес картину к Моему лицу. Это был маленький деревянный квадрат, и краски следовали изгибам породы, словно само дерево нарисовало картину.
Я был потрясен, потому что уже видел прежде это лицо, вырезанное на дереве, видел в тот день, когда Моя кровь пролилась из раны в мастерской Моего отца. И тут Мои глаза застлала тьма. А когда завеса спала, человека уже не было".
Моряки, проплывавшие близ тосканских берегов, услышали громовой голос, произносивший с абсолютной уверенностью слова, которые больше не прозвучат никогда.
"Великий бог Пан мертв!"
Это было 25 Декабря, год Ноль нашей эры[38]
.
Как марокканские маги поедают собственные экскременты для того, чтобы отделить себя от прочих смертных, так и Христос получил силу благодаря древней порче крови. Возникает вопрос: действительно ли Христос осуществлял чудеса, приписываемые ему? Полагаю, он и впрямь замешан во многих из этих скандалов. Буддисты считают чудеса и исцеление сомнительными, если не откровенно предосудительными. Совершающий чудеса попирает мировой порядок с неисчислимыми длительными последствиям, нередко он движим тщеславием.
Так что, предположив, что Христос действительно совершал чудеса, скажем: то, что он делал, не столь уж примечательно. Любой опытный маг может исцелять (хоть и не всегда получается), изгонять бесов, особенно, если он сам их вселил. Многие практикующие маги могут влиять на погоду. Кое-кому удается воскрешать из мертвых.
Миссией Христа было доказать, что такие вещи способен делать только единожды один человек или его полномочный представитель. Его миссией была ложь. Христос установил монополию на чудеса и монополию на среду чудесного[39]
.
Христос называл себя Сыном Человеческим. Я говорил, что Христос был шаблоном человека. Это не совсем точно; вернее, он отошел от шаблона человека и стал сыном шаблона. Все виды отошли от шаблона. Существуют шаблоны кошек, оленей, змей, многоножек, приматов. Когда шаблон разрушен или отмирает, вымирает целый вид.
Непростительное знание: Творец не способен больше творить (если Он когда-то и мог). Он только может манипулировать созданиями Своих смертных слуг. И вот он понемногу понимает, пока привычные предметы появляются в рассветных лучах, что Он списан Центральным Контролем.
Офицер, занимающийся Его делом, признался в приступе пьяной откровенности, что худшее, что может сделать куратор — это списать агента. Если это сделано профессионально, агент сам начинает сомневаться в своей миссии и, в конечном счете, в своей вменяемости. Слышишь голоса? Он чувствует, как густым желтым туманом наползает гибель, его охватывает страх, а миссия тем временем крошится в щепы.
