– Холодное?! Недорогое?! Ты доведешь меня до обморока!
Они с кряхтеньем выковырялись из дивана и зашагали по направлению к двери.
– Лора, ты боишься послезавтра?
– Нет.
– Совсем-совсем нет?
– Сейчас же не послезавтра.
Они лежали рядом под одеялом, и он был здорово пьян... в затылке все кружилось... а она лежала слишком близко, и там, где соприкасались их ноги, ему было жарко... но сказать, чтобы она отодвинулась, было неудобно... он злился все сильнее, а в затылке кружилось... да еще она положила голову ему на грудь... голова была тяжелая, как гиря.
– Я такая пьяная.
– Серьезно?
– Протяни руку, дай сигареты.
Он протянул руку и дал ей сигареты. Выключать радио на ночь они не стали. В динамиках надрывался психопат Marilyn Manson. Из-за занавесок выглядывала большая и плоская морда луны.
Она щелкнула зажигалкой, огонек лизнул лицо, шею и голую грудь. Грудь у Лоры была некрасивая, маленькая, Даниил такие не любил.
В темноте огонек ее сигареты был похож на странное насекомое. Она докурила, встала с постели и прошлепала к окну выкинуть окурок. На фоне окна Лора смотрелась тоненькой... похожей на молодое дерево.
Она прыгнула обратно под одеяло и опять прижалась к нему.
– Как холодно! Тебе холодно?
– Мне жарко.
– Хочешь, я отодвинусь?
– Да нет, лежи.
– Серьезно, если тебе жарко, я отодвинусь.
– Лежи.
Она поворочалась, устраиваясь удобнее, и снова положила голову ему на грудь.
– К чему ты спросил про послезавтра? Боишься?
– Боюсь.
– Зря. Не бойся. Не думай об этом. Я тоже боюсь. Все боятся, не ты один.
Даниил закрыл глаза. Под веками тут же завертелось, принялось уплывать вбок... глаза пришлось открыть.
Вечером они с Лорой сидели в «Бодрой Корове». Свободных мест было мало. Сидеть пришлось в проходе.
Артем с Гребнем задерживались. Мимо столика постоянно ходили. Один раз Даниила задели сумкой по голове.
Лора сняла куртку и откинулась на стуле. Под курткой у нее была полупрозрачная футболка, а лифчик она не носила принципиально.
У нее была длинная шея, татуировка в виде зеленой ящерицы на плече и длинные, не умещающиеся под столом ноги. Мужчины в баре повернули головы в ее сторону и сглотнули.
Даниил чувствовал себя... так, как давно не чувствовал... он забыл, что может так себя чувствовать. Он острил, много и не пьянея пил, держал сигарету, по-гангстерски зажав ее в пальцах, и пускал красивые кольца.
К пятой кружке пива (второй бутылке вина... двумстам пятидесяти граммам водки) душа лбом ударяется о бесчувственность этого мира... самого бесчувственного из миров... и тогда душе нужна поддержка... ей хочется опереться о теплого, живого человека. Если в процессе поучаствует и тело, душа обычно не возражает.
Лора была очень красивой... с каждым глотком она становилась еще красивее. Какая разница, если она – девушка Густава? Она ведь здесь. Сегодня она почти ЕГО девушка.
Потом он даже сказал Лоре:
– Хочешь, мы будем вместе?
– Вместе?
– Ты и я. А остальные – в задницу! Хочешь?
– Зачем?
– Не хочешь?
– Писатель, тебе плохо?
– А что?
– С какой стати мы должны быть вместе?
– Я тебе... э-э-э... не нравлюсь?
– В каком смысле?.. Писатель, о чем мы говорим?
Она засмеялась. Он посмотрел на свою сигарету... очень по-гангстерски зажатую между пальцами... и далеко отшвырнул ее от себя. Почти сразу после этого к их столику подошел тот тип.
Здоровенный, вдрабадан пьяный, бессмысленно водящий по сторонам глазами. Именно такие типы обычно сидят в вонючих окраинных заведениях с названиями вроде «Бодрая Корова». Он навис над их столиком и принялся рассматривать Лору.
Даниил знал сценарий на пару ходов вперед. Если приятели сейчас не утащат общительного собутыльника в сторону, он просто рубанет ему промеж рогов, и тут же появится охрана.
В таких местах всегда есть охрана. Пьяная, ленивая, редко выползающая из подсобных помещений, но есть.
Протянув руку к кружке, он дал типу последний шанс:
– Проблемы?
– Сзади еще двое.
Точно – двое. Утаскивать собутыльника в сторону они не собирались.
– Чего ты с ним разговариваешь? Бери бабу, и пошли!
– Ты спрашиваешь, нет ли у меня проблем? У меня проблем нет, а у тебя?
«Лучше сидеть в тюрьме, чем лежать в гробу», – повторял им Густав. В случае, если дело дойдет до драки, он советовал не сомневаться в выборе средств. Ударить молотком в висок... ткнуть карандашом в глаз... разбить стекло и полоснуть осколком по лицу...
(убить вы его не убьете. чтобы убить здорового парня голыми руками, нужна выучка.)
– О! Жирный! Ты видел? – удивился, входя в кафе, Гребень. – Стоило на минутку опоздать! Наша Лорка пользуется спросом у пролетариата. Это хорошо. Пролетариат нам, как бы, классово близок. Правда?
Артем расправил необъятные плечи... улыбнулся. Он никогда не отказывался от хорошенько подраться.
Тип, нависший над столом, поднял глаза и посмотрел на парней. Голос его был пропитан угрозой, как ром-баба сиропом:
– Что-то забыли?
– Жирный, ты как думаешь, мы чего-нибудь забыли?
– Ага! В пиздюлятор кой-кому накатить! Мужик, ты не против?
Приятели типа так и не успели выбраться из-за стола. Когда на голову одному из них опустилась тяжелая
(их делают такими тяжелыми специально, да?)
пивная кружка, упал он не на пол, а прямо на стол... лицом в очистки рыбы, которую только что грыз.
Выходя из зала, Лора успела наступить одному из них тяжелой подошвой на лицо. Если хозяева и стали вызывать милицию, то забирать, кроме троих залитых кровью потерпевших, было некого.
Какое-то время они пили пиво возле станции метро. Парни предлагали вместе поехать в только им известный модный дансинг на Лиговке. Они отказались и решили вдвоем пойти в заведение неподалеку.
Было слышно, как скрипят, шатаясь под осенним ветром, ржавые уличные фонари. Лора была обута в испанские ботинки на толстой подошве. Не глядя под ноги, она шагала прямо по лужам.
Припозднившиеся граждане жались к освещенным участкам дороги. Иногда мимо проезжали патрульные машины. Даниил видел, как, расплющивая нос о стекло, милиционеры разглядывали их с Лорой. Лишний раз останавливаться и вылезать из машины милиционерам было лень.
Дойдя до заведения, они заказали по пиву. Даниил трогал набухающую разбитую губу и большими глотками пил из кружки. После адреналиновой инъекции руки дрожали.
Он молчал. Разговаривать о том, что, вот, мол, если бы... да, эх, жалко, парни подошли, а то бы я... и вообще, мало мы им... было глупо, а чего еще говорить, он не знал.
– Ненавижу! – наконец сказала Лора.
– Кого?
– Как кого? Их...
Даниил подумал.
– Парней, которые машут кулаками в пивнушках?
– Мужиков, воняющих, как бесплатный туалет!
– Что они тебе сделали?
– Они козлы! Вот что они сделали!
– За это и выпьем!
– Ты даже не представляешь, что такое мужики!
– Как это я не представляю, что такое мужики?
– Ты пришел, пожрал, сделал секс и спать лег. Никогда не пробовал представить, что чувствует женщина, когда все, что ее окружает, замешано на «делать секс»?
Даниил промолчал.
– Ужасно – бояться надеть платье, которое тебе нравится, потому что ты выйдешь на улицу и тебя начнут трогать. Потными руками... Ты выходишь из дому, и мудень, который душ принимал еще в прошлой жизни, тут же начинает тебя трогать!
Даниил вздохнул. Подобных разговоров он не любил.
– Странная у них в баре музыка играет.
– Когда Густав рассказывает об этих штуках... об освобождении... о том, что человек не должен использовать другого человека... ты понимаешь... я не о fucking пролетариате и буржуазии думаю. Я о девчонках думаю.
– О красивых? Давай думать о них вместе!
– Я читала, что у нас в стране половина женщин – фригидны. Знаешь почему?
– Ты веришь газетам?
– Потому что мужики – козлы. И мир, который они построили, – козлячий мир. Хочешь сидеть дома – делай секс с кретином мужем. Хочешь делать карьеру – с кретином начальником. Знаешь девиц из высотных зданий? Они оформлены секретаршами и офис-менеджерами. А нужны, чтобы, когда босс... с брюхом, как бочка... решит отжигать, то ему не нужно будет покупать проституцию на улице. Эта девица приносит родителям зарплату... а те радуются, что дочурка нашла себе хорошую работу...
– Мы тоже козлы?
– Чего с вас взять? Вас всех убьют через два дня. А эти останутся. Вы хоть после этого благодетелей из себя не строите.
– А как же любовь?
– Любовь?
– Ну да. Читала «Ромео и Джульетту»? Есть такая книжка.
– Последний раз я произносила это слово в девятнадцать лет. Два года назад.
– А потом?
– Потом перестала произносить. Потом все поняла.
– В смысле – нет никакой любви?
– Типа того. То есть любовь – это, конечно... как сказать?.. это важно. Иногда мне жалко, что все так устроено. Что эти скоты сделали так, что сегодня уже нету никакой любви. Только – «делать секс». Причем лучше оральный... чтобы не напрягаться.
