Ознакомительная версия.
Катя провела рукой по бедру и чуть ниже колена.
– Главное, что все помню – сознание не теряла. А в машине лежала бутылка вина – даже и не разбилась. Я открыла ее, пробку внутрь продавила и всю выпила – пока гаишники не приехали и скорая помощь. И знаешь, что менты мне потом заявили?
– Что ты пьяная попала в аварию?
– Вот именно. Меня же хотели во всем обвинить, хотя я правил не нарушала, просто жуткий был гололед. Пришлось все связи поднять, чтоб отмазаться. И в больнице потом то же самое – свинство полнейшее. Мне дядя лекарства передавал – дорогие, пятьдесят долларов за укол. А медсестры кололи мне дешевое обезболивающее, а мое отдавали знакомым своим. Это мама случайно увидела, устроила им скандал. Они извинялись… Ладно, выйду я покурю.
– Я с тобой.
– Ты что, куришь?
– Нет, не курю. Так, постою с тобой в тамбуре.
– Я сама очень редко курю. Просто сейчас…
В тамбуре было холодно. На заиндевевшем стекле отпечаталась чья-то ладонь. Толстый мужик курил и пил «Клинское».
– Когда я у дяди жила, все было шоколадно, – сказала Катя. – У него детей своих нет, поэтому он относился ко мне, как к дочке. Везде с ним ходила – по ресторанам дорогим, суши всякие ела. Он был любитель суши. И дорогих коньяков – «хенесси» и «мартель». И пил за рулем – хоть бы что. Выйдем с ним из ресторана – он такой пьяный, что я даже в машину с ним боялась садиться, тем более, после аварии…
Мужик бросил под ноги бычок, растоптал, открыл дверь и вышел из тамбура. Катя затянулась, выпустила дым.
– …А потом проходит пятнадцать минут, максимум – полчаса, и он уже, вроде, не пьяный. А когда узнала, что его застрелили, я не могла поверить. Не могла понять, как такое могло случиться. – Катя выбросила бычок. – Пошли, я замерзаю.
Катя шептала:
– Фирма была небольшая, никому он дорогу не переступал, с бандитами не общался – ну, насколько я знаю. После этого мне пришлось все самой. Жена его – она меня на два года старше всего – меня, естественно, выгнала: зачем я ей? Она скоро замуж вышла опять, привела какого-то идиота. А я устроилась в агентство недвижимости. Пошла туда специально, чтобы себе квартиру найти, а потом и осталась. И квартиру нашла неплохую. Практически рядом с метро – две остановки троллейбусом, и недорого, двести пятьдесят, хотя такая сейчас стоит как минимум триста. Я каждый месяц жду, что хозяйка мне цену поднимет, но пока не поднимает…
Поезд замедлил ход, дернулся и остановился. Я встал, поглядел в окно. Прожектор освещал одноэтажное здание маленькой станции и засыпанный свежим снегом перрон.
По ТНТ шло реалити-шоу «Дом-2». Участники расселись на бревнах на «лобном месте» и обсуждали какую-то дребедень. Я отпил коктейля «хуч-апельсин», поставил банку на пол у дивана.
Зазвонил телефон. Я встал, подошел к столу, взял трубку.
– Алло.
– Алло, добрый вечер. Могу я услышать Дмитрия?
– Это Дмитрий.
– А, привет, я тебя не узнал… Это Кирилл, помнишь меня?
– Конечно, помню. Ты что, в Москве?
– Нет, я дома. Твой московский телефон мне дала твоя мама. Я как-то звонил – давно уже, месяца два или больше. Он все лежал у меня, а я никак собраться не мог, чтобы позвонить. А сейчас у меня в Москве будет выставка, и я подумал, что раз ты здесь, то, может, придешь на открытие?
– А когда это будет?
– Через неделю. Вернисаж – шестнадцатого, в четверг. В семь часов. Сможешь?
– С работы придется пораньше уйти, но ладно. А где, в какой галерее?
– Давай я тебе все потом расскажу, когда приеду. Я тебе позвоню, хорошо?
– Хорошо. Рабочий мой есть у тебя?
– Да, есть.
– Запиши на всякий случай. Девятьсот пятьдесят девять двадцать три тринадцать.
– Последняя цифра какая?
– Тринадцать.
– Все, есть, записал. Ну, пока.
– А как ты вообще? Расскажи?
– Потом расскажу, при встрече.
– Счастливо.
– Пока.
Я знал Кирилла по изостудии в городском доме культуры. Это было на первом курсе. Институт жутко ломал, отношения с одногруппниками не сложились, с музыкой тоже не получалось. Однажды после занятий я шатался по центру города и прочитал у входа в ДК объявление про набор в изостудию – «начальная подготовка не обязательна».
Кроме меня записались Кирилл и десяток девчонок. Все, кроме меня и Эльвиры, которой было лет тридцать, учились в одиннадцатом классе и готовились поступать в институты, где на вступительных сдавали рисунок.
В середине декабря мы рисовали гипсовую маску. До этого рисовали отдельно нос, потом переносицу и глаза. Было холодно, отопление не включили, все сидели в куртках и шубах. Кирилл – в очках с одной дужкой – сидел у стены, вдоль которой стояли мольберты. Он рисовал всегда молча, хотя и любил поболтать. Когда мы с ним шли к остановке, он говорил, не переставая.
Передо мной сидела Марина – в синем пуховике с капюшоном. Я разглядывал родинку у нее на щеке, заколки-бабочки в волосах и розовую резинку, стянувшую коротенький хвостик. Она тоже всегда молчала, не принимала участия в разговорах других девчонок.
Из кабинета вышел преподаватель Арсений Петрович – под шестьдесят, в засаленном пиджаке, со спадающим на лоб седым чубом. С ним был его гость – Серебров, художник-авангардист, по основной профессии – инженер. Они часа полтора просидели в кабинете Арсения. Иногда за закрытой дверью слышался звон стаканов. Серебров пожал руку Арсению, не глядя на нас, и ушел.
Арсений встал за спиной у Марины, долго смотрел.
– Молодец, молодец, Марианна. Вот оно – то, что надо.
Потом он глянул на мой рисунок.
– Неплохо, Дмитрий, неплохо. Давай, давай, действуй дальше.
От Арсения пахло водкой и луком. Он сел на пустой стул в углу.
– Знаете, что, хорошие вы мои? Надо смотреть на то, что вы делаете здесь, не только, как на творческий акт, хотя это и творчество, ясное дело… Но и как на способ зарабатывать деньги. Вон, ко мне раньше ходили ребята – уже давно все в кооперативах, зарабатывают хорошие деньги. Не то, что мы здесь. Получил сегодня зарплату – десять долларов, если по курсу… Американец какой-нибудь десять долларов этих на чай в ресторане оставит, а тут платят за месяц…
Арсений поправил свой чуб, поковырялся в носу.
– Эх, жил бы я в нормальной стране, то, наверно, знал бы штук шесть языков иностранных, а так ни одного толком не знаю. Вот недавно вспоминал – а что это значит «гирл» по-английски, и не мог долго вспомнить. Потом только вспомнил, что «девушка». А сейчас не поймешь совершенно, в какой мы стране живем. Слышали, что СССР больше нет? Теперь – содружество независимых государств, СНГ. Как звучит оно даже противно – эс-эн-гэ, как будто гадость какая-то, гнусность.
Занятие кончилось. Мы сложили рисунки в ящик, сдвинули мольберты к стене. Я вышел на улицу вслед за Мариной – пообещал себе, что обязательно заговорю: спрошу, можно ли ее проводить.
Она шла впереди метров на десять: пуховик, вареные польские джинсы и коричневые сапоги. На плече – черная сумка.
– Ты куда так разогнался? – крикнул Кирилл, догоняя меня.
Марина свернула к своей остановке, я и Кирилл пошли прямо – к своей.
– Ты чего так рванул? Всегда, вроде, вместе. Ладно, слушай анекдот…
Через месяц изостудия развалилась – дому культуры сократили бюджет на кружки. Марину я больше не видел, с Кириллом иногда перезванивался. Он поступал в Москве в институт имени Сурикова, не поступил, пошел в наш «кулек», бросил, устроился оформителем, женился, рисовал маслом абстрактные композиции и продавал возле ГУМа.
В туалете «МДМ-Кино» парень в клетчатой кофте держал в руке рулон туалетной бумаги и, разматывая его, вытирал руки. Он нетрезво улыбался и поглядывал на приятеля, который стоял с закрытыми глазами, прислонившись к стене. Я вытер руки о джинсы и вышел из туалета.
Катя стояла у стоек с дисками.
– Пойдем? – спросила она.
Я кивнул.
Мы вышли на лестницу. Я шел чуть впереди, Катя держалась за мою руку. Она почти не хромала.
Падали редкие снежинки, кружились в оранжевом свете уличных фонарей. Над супермаркетом вращался красный куб «24 часа».
– Может, прогуляемся до метро Парк культуры? – спросила Катя. – Здесь недалеко, и, вроде, сегодня не холодно…
– Да, хорошо.
Мы шли вдоль длинного желтоватого здания. К его воротам были приделаны две симметричных красных звезды.
Катя сказала:
– Я люблю Москву в это время. Я здесь первый раз была тоже зимой – классе, наверно, в седьмом. Приехала на каникулы к дяде. Он тогда жил в Крылатском, и я днем, пока он был на работе, сидела дома и смотрела в окно: на снег и на дома – высокие, этажей восемнадцать, у нас тогда таких почти не было.
Навстречу шел парень-солдат в камуфляже и шапке-ушанке, под руку с девушкой в светлой шубе. Солдат нес пакет «Доброго сока».
– А вечером дядя возвращался с работы, и мы ехали по магазинам – мама всегда мне давала заказы. Помню, она хотела какую-то чешскую хрустальную вазу из магазина «Власта», а дядя сам не знал, где такой магазин, и мы его долго искали. А тогда уже был дефицит, в магазинах нужен был паспорт с московской пропиской…
Ознакомительная версия.
