— Непременно… — соглашался Благодатский и договаривался — где и во сколько встретиться.
Приезжал вечером на встречу — уже несколько оправившийся от последних событий и странного сна, взбодрившийся: готовый к новым впечатлениям и происшествиям. Находил музыкантов на асфальтированной площадке неподалеку от станции метро «Рязанский проспект»: стояли, прислонив инструменты к ларьку со спиртными напитками: пили.
Здоровался, закуривал сигарету. Принимал предложенный пластмассовый стаканчик.
— Фьюнерал — опаздывает, — сообщал Леопардов. — Ждем. А эти — с нами…
Указывал на кучку готов, распивавших неподалеку. Говорил:
— Алко-готы…
— Это — что? — спрашивал Благодатский.
— Это нововведение: стиль — алкоготика, ну и — алко-готы соответственно.
— А где ваша ангел-вокалистка?
— Выгнали, — оглядывался по сторонам Леопардов и понижал голос. — Переругались все из-за нее: кто с ней ебаться будет. До драк дело дошло. Ну и решили, обсудив: не разваливать же команду из-за девки. И выгнали ее на хуй.
— Мудро…
— Ага, мудро. Зато — Зеленая Манька от нее по наследству осталась: все время с нами тусуется, — кивал на мощную фигуру Маньки: ее волосы уже почти вернулись в естественное состояние, только легкий медно-зеленый отблеск оставался на них. Стояла рядом с маленькой черноволосой девкой: пили что-то из банок и мило беседовали.
— Смешно смотрятся рядом: большая и маленькая, — говорил Благодатский.
— Ха, видел бы ты — какие у этих готочек нежные отношения! Они — спят вместе и массаж друг другу делают… — ухмылялся Леопардов.
— Забавно… Они что, из меньшинства, что ли?
— Да нет вроде, так… Пытаются, наверное, компенсировать таким образом — недостатки внешности. Я часто такое видел — толстые, тощие, длинные, низкие: обнимаются, целуются… А, им хорошо — и ладно…
— Совершенно справедливо, — соглашался с товарищем Благодатский.
— Что — справедливо? — обращался вдруг к нему стоявший неподалеку гитарист Костя.
— Да мы — про недостатки внешности тут говорили, — отвечал. — Про то — что не могут ведь все фотомоделями быть…
Соображал про себя: «Уж не питает ли он к кому-нибудь из этих двух — чувств?..»
— А-а… — кивал Костя. — У меня вот тоже, по наследству — волосы слабые! — наклонял голову и демонстрировал макушку: сквозь пряди длинных схваченных резинкой волос — проглядывала бледная кожа. — Мне ведь лет-то — всего ничего, а они сыплются, сыплются: не знаю, что и делать.
— Не переживай, Костян! — встревал сбоку — вокалист Борис. — Сейчас знаешь до чего наука дошла? Волосы эти — пересаживать научились. Берут с затылка и запихивают их сверху, где лысеть начало. Там типа — корни приживаются и растут потом, будто так и нужно.
— Да чего, я пока не парюсь особенно: не торчит ведь на виду лысина — и ладно. А как уж приспичит — буду думать. Может — парик куплю! Чтобы были черные волосы до плеч: густые!
— Я вот вчера — настоящую блондинку видел! — говорил вдруг ни с того ни с сего — Борис. — Редко ведь такое бывает: настоящая блондинка, крашеные все. На остановке автобусной стояла!
— Познакомился, телефон взял, наверное? — спрашивал улыбаясь Леопардов.
— Не, какое там… Она — в розовой кофточке, а я — с репы: в драных джинсах и пьяный как черт. Я бы не то что телефон взять — поздороваться не смог бы, наверное… От меня люди в метро отсаживались!
— Ты, Борюга, — монстр! — подхватывал Костя. — Я предлагаю один провод от усилителя — тебе в задницу вставить во время концерта: чтобы ты еще круче стал!
— Ага, я тогда с этим проводом — сам понимаешь, чего сделаю… — отчего-то вдруг обижался и отходил в сторону Борис.
«Наверное, между ними и происходила решающая схватка — за ангела. До сих пор успокоиться не могут…» — размышлял Благодатский. — «А зеленая и маленькая черная — вряд ли кого-то здесь интересуют. Они — не очень, но свободных, кажется, больше нет». Разглядывал сгруппировавшихся парами готов и готочек, среди которых не оказывалось сколько-нибудь приятных: все казались обыкновенными и — словно бы сильно уставшими от чего-то. Удивлялся их возрастом: околошкольным. Выделялся один: высокий, выше всех прочих: с длинными черными волосами и бородкой, с увешанными кольцами ушами — назывался он остальными: Пёс, и — не умолкая говорил пошлости, периодически прибавляя к ним:
— У меня язык — без костей!
Слегка шепелявил.
— А где ваш друг, этот, как его — Дима? — спрашивал Благодатский — сосредоточенно умолкнувшего Костю. — Тот, с которым мы прошлым разом про литературу беседовали…
— Он не смог. Работает сегодня допоздна, — отвечал Костя. — Я у него ночевал сегодня. Охуенно умный пацан!
— Прямо такой уж и умный… — сомневался Леопардов. — По крайней мере — не кажется таким…
— Да ты просто — плохо его знаешь! — вступался за приятеля. — С ним нужно ближе знакомиться…
— Какой-то он очень молодежный, — вставлял Благодатский.
— Ну он это, музыку там любит электронную, да. Так и чего… Он мне вот ставил на компе свои темы, которые сочинил — нормальные!..
— Нормальные? — спрашивал сбоку — Борис.
— Нормальные, — повторял для него Костя. — А еще он книгу написал. Бля, такая книга, пацаны… Ему сейчас предлагают её напечатать, а я вот надеюсь, что — не сделает этого.
— Почему? — удивлялся Благодатский. — Человек, который пишет книгу, должен только и мечтать о том — как бы ее напечатать… Иначе и быть не может.
— Возможно, — соглашался Костя. — А просто все дело в том, что я боюсь за тех, кто станет эту книгу читать. Там такие вещи написаны, бля-а-а… Нет, нельзя ее печатать, ни в коем случае нельзя… — задумчиво смотрел куда-то в сторону, доставал из кармана и закуривал сигарету.
— Интересно стало, Костян. Дашь, может, почитать? — спрашивал Леопардов.
— Да, и я бы — не отказался. Если уж там что-то этакое, запредельное… — поддакивал Благодатский.
— Нет, пацаны, не надо лучше. Я ведь за вас тоже боюсь. Это не просто так, поверьте. Там — такое… — начинал горячиться.
— Странные вещи ты говоришь, Костян. Ну, не хочешь давать — и ладно, не нужно, — успокаивал товарища Леопардов.
В это время появлялся Фьюнерал: в круглых, как у слепого, темных очках, со спутавшимися длинными волосами и вечным пьяно-грустным выражением на лице — приближался он к готам и держал в руке — большую хозяйственную сумку, в которой громыхали тарелки и палочки: для концерта.
— Что, Фьюнерал, бутылки решил сдать? — ржал Борис: увидев сумку.
Не обращал внимания на его слова: здоровался со всеми — не извиняясь за опоздание. Говорил громким хриплым голосом:
— Пойдемте, господа готы!
Собирались кучей, подходили к близкой остановке автобуса: залезали в два и отправлялись.
Дорогой Благодатский спрашивал у Леопардова:
— А не много ваш гитарист на себя берет? Я про книгу эту… Мы с тобой вроде не самые большие дураки, да и читали — не мало. Чего он нас так?..
— Не знаю, странно, — отвечал Леопардов и крепко держал упертый в пол зачехленный синтезатор. — Это хмырь тот на него влияние оказывает: они в последнее время все чаще вместе тусуются: курят какую-то дрянь и разговаривают на серьезные темы. Ну ты сам с ним имел беседу, чего я тебе рассказываю…
— Да, какой-то он — не очень… — соглашался Благодатский.
Приезжали на место: выгружались из автобусов и подходили — к зданию, похожему на дом творчества. С высокими колоннами и недалекой от лестницы клумбой, стояло оно — окруженное с трех сторон липами.
— Что, теперь в таких местах — готик-парти проводятся? — удивлялся Благодатский.
— Ага, — кивал оказывавшийся рядом Костя. — Клуб называется — «Эстакада», потому что рядом — эстакада, — показывал рукой в сторону дороги.
— Тут, по-моему, только торжественные утренники проводить… — говорил себе под нос, и — никто не обращал внимания: разглядывали собравшихся на площадке перед домом творчества музыкантов и сопровождавших их — поклонников. Готов оказывалось совсем не много: в основном — металлисты и обычные родственники со знакомыми образовывали там кучки: курили, пили и галдели. Ждали концерта.
«Готик-парти без готов? Оригинально…» — заключал про себя Благодатский.
Проходил вместе с Леопардовским друзьями-музыкантами внутрь: видел на стенах первого этажа — расписания работы кружков бальных танцев и вышивания крестиком. Ухмылялся.
Широкой лестницей подымались на второй этаж и попадали в актовый зал без стульев и — с импровизированным пивным баром вдоль противоположенной сцене стены. Скупой осенний свет едва пробивался в помещение, прегражденный тяжелыми бархатными шторами. Благодатский видел несколько кресел: шел к ним вместе с алко-готами, усаживался: провожал взглядом уходивших в гримерную комнату музыкантов. Говорил:
