— Ага, вот ты где, пушистая! Ну закопалась, ну даешь!
Аэниэ вздрогнула и подняла голову. Лави, ослепительно улыбаясь, пробиралась к ее столику, попутно отряхивая мокрый берет и ничуть не беспокоясь о том, что капли летят на окружающих — какой-то мужчина в кожаной куртке было вскинулся, но эльфка мило ему улыбнулась, а как только он отвернулся, презрительно наморщила нос.
— Нет, я тебя высматриваю-высматриваю… Конспиратор фигов… — стянула куртку, повесила на спинку стула, но сама не спешила садиться. — Слушай, тебе чего взять?
— Ничего… Я уже. — Аэниэ указала на стоящий перед ней стакан с чаем.
— Ну ладно, тогда я быстро, сиди жди. — Лави устремилась к стойке, а Аэниэ проводила эльфку тоскливым взглядом и стиснула руки так, что побелели костяшки пальцев.
— …Как ты могла! — со слезами в голосе воскликнула Аэниэ и поспешила отодвинуться от протянутой руки Лави — только не дать ей прикоснуться, иначе… — Это же наша квэнта! Ахто и Тхури, это же мы с тобой!
— Кысь, успокойся, — промурлыкала эльфка, наклоняясь к девочке через столик, — ну что ты шипишь? Так надо было.
— Но ты же… ты ей неправду сказала! — даже сейчас грубое «наврала» застревало в горле. — Я ей все расскажу!
— Да-а? — протянула эльфка, и глаза ее опасно блеснули и сузились. Она откинулась на спинку стула и смерила девочку этим новым, жестким и неприятным взглядом, — А она поверит тебе, радость моя? — губы скривились в усмешке. — Неужели ты думаешь, что напугал меня? Бред ревности, радость моя, и только. Сама подумай — оно полезно, для разнообразия…
— А Нэр, а Зю? Они же знают, они подтвердят!
— Да ну? — выгнула бровь Лави, и Аэниэ осеклась, проглотив готовую вырваться тираду.
— С какого это дуба, радость моя?
Аэниэ промолчала. "Ну разумеется…"
— Лапушка… — голос эльфки вновь потеплел, в нем появились мягкие, успокаивающие нотки, — ну что ты завелась, а? Успокойся. Какая разница? А ревновать — это ты брось. Ты же знаешь, я не только с тобой связан… К тому же — природа у меня такая, — эльфка лукаво подмигнула, — и, можно подумать, тебе плохо было… Брось, кыса. Не дури, не валяй ежей. Хочешь, — Лави снова перегнулась через стол, заглядывая девочке в глаза, — поехали сейчас ко мне?
Аэниэ опустила глаза и уставилась на собственные пальцы — с удивлением заметила, что они, оказывается, уже успели растерзать вдребезги и пополам пластиковый стаканчик и принялись за ложечку. Сейчас можно согласиться, плюнуть, забыть — поехать с Лави, быть с ней, быть с ней сегодня, и снова — бездна нежности, и снова — рядом, касаясь теплого плеча, снова — вместе… А потом — опять стискивать кулаки в бессильной ярости, вонзать ногти в ладони, видеть, как Лави ухаживает за Золотинкой, как понимающе переглядывается свита… Опять — служить, исполнять все, что скажет, ради одного взгляда, прикосновения, легкого поцелуя — мимоходом, в темном коридоре, на кухне, в другой комнате…
— Лав, прости… — "Еще я и извиняюсь!", но иначе никак, нет сил, невозможно, — прости, но… Ты сделал мне слишком больно. Ты… говоришь неправду. Я пока уйду… Понимаешь, я боюсь — вдруг ты и мне когда-нибудь, так же…
— Значит, нет?
Все еще глядя вниз, Аэниэ помотала головой.
— Что ж… — сухо проговорила эльфка, — как хочешь. Когда-нибудь, значит?
Странные нотки в ее голосе заставили девочку поднять голову — Лави, нехорошо улыбаясь, накручивала на палец выбившуюся прядку.
— Когда-нибудь… — повторила она, словно пробуя слова на вкус, и вдруг выпрямилась, резко подалась вперед и прошипела прямо в лицо Аэниэ, — а откуда ты знаешь, что не уже?
— Что?!
— Да ничего, — с довольной улыбкой Лави откинулась назад. — Кыса, ты всегда была удивительно наивным ребенком. — нарочито неторопливо взяла стакан кофе, поднесла к губам, наблюдая за девочкой.
— Что? — горло перехватил спазм, слезы сами собой навернулись на глаза — вот-вот прольются. — Погоди…
Что угодно ожидала девочка — только не это, только не так…
— А вот так… — Лави поставила стаканчик на место, так и не сделав ни глотка, и склонила голову к плечу, — а знаешь… — помедлила немного, — на тебя ушло гор-раздо меньше времени, чем на Золотинку.
Мысли путались, в голове звенело как от хорошей полновесной оплеухи.
— Погоди, Лав… Это что — ты и мне?.. Все — наврала?!
— Ну почему же сразу все… — эльфка передернула плечами, — так, кусками в кустах. А много знать будешь — скоро состаришься, — неожиданно резко заключила она и встала, — хотя тебе бы это не повредило, ребенок.
Сквозь пелену слез Аэниэ смотрела, как Лави собирается, накидывает куртку, убирает под берет волосы. Все плыло, звон в ушах становился все громче, но девочка нашла в себе силы выговорить:
— Ла-ави… Но… Если не все — то что?
Лави приостановилась, искоса взглянула на нее:
— Теперь-то тебе зачем? — резко развернулась и ушла.
* * *
Тикают часы. Секундная стрелка, подергиваясь, совершает который уже по счету круг. Почти полночь. Полночь. Чуть-чуть за полночь. Аэниэ сидит, положив руки на стол, и голову — на скрещенные руки. Следит за движением стрелок. Как медленно тянется время… Свет выключен, горит свеча в покрытом копотью металлическом подсвечнике. Тишина — только потрескивает фитилек.
Одна. Совсем одна. Уже несколько дней молчит телефон, и некуда пойти вечером, и не с кем поговорить — обо всем и ни о чем, так, чтобы отключиться от боли и ноющей пустоты внутри. Одна.
"Я не хочу быть одной…" — слез нет, глаза сухи. — "Я не могу одна…"
Всего-то — позвонить самой. Сказать все, как хочет Лави, просить прощенья — лишь бы вернуться обратно, лишь бы позволили…
"Быть среди своих… Да где ж их, своих, взять…"
Нет своих — пусть будут хотя бы эти. Пока — эти. Только не одной.
Всего лишь — набрать номер. Сказать несколько давно заготовленных фраз. И, что самое противное, даже лгать-то особо не придется, ведь хочется назад, и тянет, и — Лави…
Аэниэ вздыхает.
"Только… Не хочу, чтобы звали так."
Все ложь — или нет? Нет, об этом лучше не думать, слишком больно, да и все равно самой не разобраться. Имя должно было быть верным, но теперь называться так… Нет. Ахто — тоже нет, никогда. Возвращаться к прежнему, самому первому имени? Тоже нет, слишком уж оно — детское?
"Надо новое. Ладно, придумаю что-нибудь…"
Телефон в коридоре, до него — всего пять шагов. Надо сделать это, иначе каждый вечер будет таким, тоска и темнота, и теснящаяся боль в груди.
"…не сковывала меня цепями. Просто отняла ноги…"
Пройти всего пять шагов, поднять трубку — уже заранее кажется, какой она будет неподъемно-тяжелой, набрать номер — едва ворочается диск, гудки — и голос… Всего-то.
Аэниэ прячет лицо в ладонях.
"Сейчас. Сейчас пойду. Только наберусь сил…"
— …Слушай, а ну его на фиг. Прости меня… Я хочу обратно к вам… К тебе.
— Мммм? — Аэниэ не видит, но чувствует, как Лави выгибает бровь, довольно щурится. — Ну ладно, уговорил, речистый… Сегодня у меня хорошее настроение, повезло тебе. Муррр…
— Мур! — Аэниэ гримасничает, услышав неподдельную радость в своем голосе — но это и к лучшему: так Лави точно поверит.
— Ну вот и славно… Не будешь больше дурить, Аюшка?
— Не буду… Проехали, хорошо?
— Хорошо…
Молчание. Чувствуя, что сейчас эльфка начнет прощаться — положит трубку — Аэниэ торопится:
— Только я имя хочу поменять — на Айрэнэ.
— С чего так?
— Да просто красивое — оно значит что-то вроде "побережье, край прибоя"… Мне подходит.
— Ну да, ну да… Волнуется, выбрасывает на берег всякую всячину… То ракушки, то драный башмак… — переливчатый смешок. — Ну пускай.
— Мур…
— Мур. Значит, в воскресенье приходишь?
— Ага…
— Захвати только чего-нибудь с собой — на предмет пожевать. Жидкая еда-то у нас есть…
— Хорошо…
* * *
Слишком громкие голоса бьют по ушам, в голове слегка звенит, но уходить не хочется — ведь это означает снова остаться одной. Да и не то, чтобы тут было, куда уходить — квартира вот она вся, на кухне уже кто-то засел, в соседнюю комнату кто-то удалился и прикрыл за собой дверь, даже из ванной доносятся голоса и смех. Напротив Айрэнэ сидит Лави — придвигается ближе к Золотинке, обнимает за плечи… Руки эльфки скользят по спине девочки, сползают на талию — девочка млеет и обмирает, прикрыв глаза, личико раскраснелось, волосы почему-то встрепаны.
Айрэнэ берет свой бокал, подносит к губам. "Что там Лави про силы говорил когда-то? Вот сейчас-то как раз и нет…"
Вино мягко ударяет в голову, и между девушкой и внешним миром вырастает мягкая стенка. Боль становится глуше и отступает, но сосущая пустота все еще здесь.
Лави затаскивает Золотинку к себе на колени — та смущается и слабо сопротивляется, но ясно, что это только для вида.
