А потом я урезонил тебя, Ральф – мой умнейший друг – не только поехать со мной, но и протащить всю семью за пол-планеты от Лондона без какой-либо рациональной причины провести, как выяснилось позже, дичайший месяц вашей жизни на коварной груде черных лавовых камней, названных побережьем Коны…
Странно, а?
Вообще-то, не очень. Когда я оглядываюсь на все, что было, я вижу общую картину… она была не столь очевидна для меня тогда, как сейчас, потому я никогда не говорил тебе всего этого, пока ты был здесь. Помнится, проблем у нас было хоть отбавляй, мы разве что не сталкивались лицом к лицу с Подлинным Роком. На то, чтобы только познакомиться с островом ушли тысячи долларов и сотни человекочасов; а простая операция по отправке пакета из Коны в Портленд, штат Орегон, отняла у нас три-четыре полных рабочих дня.
Плюс, когда ты уехал, я успел натерпеться террора и унижений от всякого дурачья. От чего я свихнулся напрочь, чтобы говорить о причине произошедшего, в которую я начал помаленьку въезжать. Четко она не просматривалась. До вчерашней ночи.
Многое произошло со дня твоего отъезда, Ральф, вот почему я пишу тебе сейчас, сидя в Городе, который, похоже, стал мне новым домом; так что запиши новый адрес:
Для вручения по адресу:
Калеокив
Город-Заповедник
Побережье Коны, Гавайи
Ты, конечно, помнишь Калеокив, Ральф – ты сказал, в этой хижине спрятаны кости Короля Камехамехи; ты еще перелез там через стену и позировал для полароидных снимков, как педерастичный дурак, которым ты всегда был и останешься… Что? Я это сказал?
Ну да, сказал… но не обращай внимания на пустые тычки, Ральф; тебя там не было, когда все началось.
Неприятности пошли в тот день, когда я поймал рыбу – или, вернее, как только я прибыл в порт, ступил на мостик «Ципочки» и принялся вопить на толпу в доке про "грязных пьяных миссионерских выродков", "лживую мразь", "обреченных овцеебов" и все прочее, о чем я упоминал в последнем письме.
Чего я не упомянул, старик, так это того, что я вдобавок орал "Я – Лоно!" столь оглушительно, что слышал меня любой канак на всем побережье, от «Хилтона» до "Короля Камехамехи" – и многих такой спектакль взволновал.
Не знаю, что на меня нашло, Ральф – я не хотел этого говорить – по крайней мере, не так громко и не стольким аборигенам. Ибо люди они, как ты знаешь, суеверные, и очень серьезно относятся к своим легендам. Что понятно, когда имеешь дело с народом, который содрогается при одном упоминании о предыдущем «подпорченном» визите Лоно.
Неудивительно, что мое появление в бухте Кайлуа в кинг-конговском стиле в жаркий полдень весной 1981 возымело на них свой эффект. Молва пронеслась по населению в оба конца, и к сумеркам улицы в центре города заполонили люди, приезжавшие даже с Южной Точки и из долины Вайпио, чтобы собственными глазами убедиться, стоит ли верить слухам, утверждающим, что Лоно действительно вернулся в обличье здорового пьяного маньяка, который вытащил рыбу из моря голыми руками и замочил ее в доке полинезийской булавой с короткой рукояткой.
К полудню следующего дня толки, бродившие среди местных, дошли до наших друзей из риэлторской среды, которая восприняла это как последнюю каплю и постановила выслать меня из города следующим же рейсом. Эти вести мне передал Боб Мардиан за барной стойкой в принадлеэащей ему таверне "Кона".
– Они не шутят, – предупредил он, – они намерены законопатить тебя в тюрьме Хило. Он нервно озирался, проверяя, никто ли не слушает, крепко схватил меня за руку и прислонил свою голову к моей.
– Это серьезно, – прошептал он, – три моих официантки отказываются выходить на работу, пока ты не сгинешь.
– Сгину? О чем это ты?
Он с секунды попялился на меня и выдал дробь пальцами по стойке.
– Слушай, – сказал он, – ты слишком далеко зашел. Это уже не смешно. Ты выебал их РЕЛИГИЮ. Риэлторы сегодня провели большое совещание и пытались обвинить во всем меня.
Я заказал еще пару маргарит – Мардиан отказался, так что я выпил обе – пока слушал. Впервые я видел его таким серьезным.
– Эта тема с Лоно очень опасна, – говорил Мардиан, – это единственное, во что они верят.
Я кивнул.
– Меня не было здесь, когда это все происходило, – продолжал он, – но первым, что я услышал, сойдя с трапа самолета было, "Лоно вернулся, Лоно вернулся".
По его лицу прошлась нервная усмешка.
– Господи, да тебе тут что угодно бы с рук сошло, только не это.
В баре стояла тишина. На нас глазели. Племя избрало Мардиана человеком, который должен принести хреновое известие.
ОК
Х.С.Т.
1 июля 1981, Город-Заповедник
(сутки спустя)… Похоже, я старею Ральф: восемь страниц – это все, что я могу из себя выдавить за ночь; посему я решил прерваться и поспать. Кроме того, я почувствовал, что пора ослабить хватку и трезво взглянуть на эту тему со мной в роли Лоно, потому что, сдается мне, эти проблески меня попросту дурачат.
В том-то и дело, Ральф. Мы были слепы. Материал для статьи был у нас под носом с самого начала – хотя нас, мне кажется, можно простить: столько раз мы принимали на веру откровенную лажу. Я легко свыкся с тем фактом, что я, парень королевских полинезийских кровей, проживший первую свою жизнь как Король Лоно, владыка всех остров, отчалил 1700 лет назад на каноэ в открытое море с побережья Коны.
Согласно нашему журналисту-миссионеру Уильяму Эллису, я правил Гавайями в период, получивший имя Сказочной Эры…пока (я) не убил свою жену; но позже так об этоб горевал, что дошел до умопомешательства. В этом состоянии (я) путешествовал по островам, метеля каждого, кто попадался на пути… Впоследствии (я) отправился в плавание на сделанном в единственном экземпляре «магическом» каноэ на Таити или еще куда. После того, как (я) отбыл, земляки (меня) обожествили и учредили ежегодные состязания по рукопашному бою и борьбе в мою честь.
Ну что, как тебе мое происхождение?
А?
Не спорь со мной, Ральф. Ты из расы эксцентричных дегенератов; я устраивал бои по всем Гавайям за пятнадцать сотен лет до того, как твой народ научился принимать ванну.
И потом, это хороший материал. Я не разбираюсь в музыке, но у меня хороший слух до высоких нот… и когда эта хуйня с Лоно сверкнула у меня перед глазами около 33 часов назад, я знал, к чему это.
Внезапно все наполнилось смыслом. Все равно что впервые увидеть зеленый глаз светофора. С меня мигом спало давление рационального и религиозного, и я обрел Новую Истину.
Жизнь от этого стала какой-то странной, и я был вынужден скипнуть из отеля после того, как риэлторы наняли сорвиголов, чтобы меня вальнуть. Но вместо меня они по ошибке убили рыбака-неполинезийца. Это правда. Накануне моего отъезда головорезы то ли до смерти забили рыболова и кинули его в воду ничком в порту, то ли задушили тормозным тросом и бросили в джипе напротив отеля «Манаго». Слухи разнятся…
Вот тогда-то я и испугался и свалил из Города. Съехал по склону на скорости 140 км/ч и завел машину настолько глубоко в скалы, насколько смог, потом, как проклятый, бежал в Калеокив – через забор, как большой кенгуру, с ноги вышиб дверь, прополз внутрь и стал орать "Я – Лоно" своим преследователям, банде нанятых разбойников и риэлторов, обращенных в бегство местными рейнджерами.
Теперь они не посмеют меня тронуть, Ральф. С собой я прихватил печатную машинку на батарейках, два одеяла из "Короля Камехамехи", мой шахтерский фонарь, сумку, полную спидов и других необходимых вещей, а также самоанскую булаву. Лейла носит мне еду и виски дважды в день, а туземцы присылают женщин. Но до хижины они дойти не могут – по той же причине, что и остальные – поэтому мне приходится красться ночью и ебать их на черных камнях.
Мне здесь нравится. Жизнь могла быть и похуже. Уехать я не могу, потому что они ждут меня на парковке, но местные не позволят им приблизиться. Однажды они меня уже ухойдокали и больше этого не допустят.
Ибо я – Лоно, и пока я буду в Заповеднике, эти свиньи меня не достанут. Хочу провести телефон, но Стив отказывается выложиться, пока Лейла не вернет ему $600 за наркоту.
Это не проблема, Ральф; вообще не проблема. Мне сделали несколько подношений, и каждый вечер примерно на закате я выползаю и собираю косяки, монеты и другие странные дары, которые бросаются через ограду и аборигенами, и людьми вроде меня.
Так что не волнуйся за меня, Ральф. Свое я получаю. Разве что, я бы действительно оценил, если бы ты приехал меня навестить и, быть может, позолотил мне ручку в качестве кое-какого возмещения расходов.
Безусловно, житуха у меня чудная, но сейчас это все, что мне остается. Прошлой ночью, около полуночи я услышал, как кто-то скребет соломенную крышу, а потом женский голос прошептал:
– Ты знал, что все так и будет.
– Точно! – крикнул я. – Я люблю тебя!
Ответа не последовало. Только шум безбрежного и бездонного моря, которому я улыбаюсь даже во сне.
