Героями этого события, которое предполагалось транслировать в новогоднюю ночь якобы в прямом эфире, должны были стать заходящая звезда Каролина Лемонсид, харизматический командир Ирвинг Наксос, все еще популярный бывший летчик и — впервые на экране — господа Стор из «Келлогс», Боун из «Дженерал Фуд», Тюнинг из «Петрофины» и Спиннинг из «Процессоров Спиннинг». Трое рекламодателей ухватились за этот проект как за прекрасную возможность показать публике, что их компании — это, в первую очередь, не машины, занятые производством капитала, а почти что благотворительные организации. Прошло пять дней с тех пор, как умерла Сюзи. Вместе с Наксосом и бывшим летчиком мы уже двое суток готовили передачу, которая не предвещала никаких сложностей. Кабельный телеканал переоборудовал стоявшую посреди полей старую ферму в некое подобие госпиталя, разместил там кое-какое медицинское оборудование, около сотни коек и нанял нескольких студенток, будущих медсестер, чтобы те изображали медперсонал. Потом в здание свезли детей от пяти до одиннадцати лет, собранных по лагерям беженцев и окрестным деревням. Каролине полагалось петь рождественские песенки, а рекламодателям — раздавать с нашей помощью подарки детишкам. Просто, как дважды два.
Получив свои амфетамины и куртки с рекламой, мы спустились на парковку гостиницы и стали дожидаться рекламодателей, Каролину, Наксоса и телеведущего. Все технические службы были уже наготове. Это была все та же команда, что и во время нашей первой операции: трое переругивающихся братцев, оператор, который ходил с нами в многоэтажку, и две съемочные группы, разъезжавшие туда-сюда на внедорожниках. Было раннее утро, солнце еще не встало, и в темноте казалось, что мы сидим в холодном подвалё… Кому-то пришло в голову поставить при входе в гостиницу елку, украшенную парой мигающих гирлянд и елочных шаров. Если бы не амфетамины, я бы, наверное, совсем раскис.
Наконец, явились герои дня. Один только Наксос, как всегда, сохранял полную невозмутимость, тогда как Каролина, ведущий и рекламодатели выглядели совершенно разбитыми из-за того, что пришлось вставать в такую рань, а до съемочного павильона предстояло еще долго-долго тащиться по одноколейке. Нас посадили в грузовики, телевизионщики залезли в свои внедорожники, и мы двинулись в путь.
Поездка была не из приятных. Все знали про Моктара, все знали про Дирка, но молчали. В кузове повисла неловкая тишина, трудно было себе представить что-то более угнетающее. Неудивительно, что, когда мы после пятичасовой тряски по полям прибыли на место, ведущий заставил нас дважды повторить сцену «высадки из грузовиков».
«Что за зловещий вид! — сказал он нам. — Это же новогодняя программа. Нам нужны улыбающиеся, счастливые лица, а не кучка солдат с постными физиономиями».
Мы залезли обратно в грузовик и вылезли оттуда с идиотскими приклеенными улыбками.
А вот трое рекламодателей пребывали в отличном настроении. Для них это была своего рода развлекательная поездка, хороший способ развеяться после нескончаемых собраний и деловых обедов. Что касается Каролины и Наксоса, то, как бы они ни чувствовали себя тем зимним утром, они оба были профессионалы, а потому прямо-таки светились счастьем и жизнерадостностью. Я бы, может, и не усомнился в их искренности, если бы не вспомнил, что певица поведала мне в тот вечер о Мяснике из оливковой рощи.
«Ни дать ни взять, дурацкая старая ферма», — сказал Дирк, указывая на длинное серое здание. И он был прав. Снаружи трудно было догадаться, что там разместились телестудия, больничные декорации, статистки, изображающие медсестер, и около шестидесяти детей. Когда ведущий запустил нас внутрь, Дирк, который шел рядом со мной, восхищенно свистнул:
— Черт, а они тут неплохо поработали!
Только что выкрашенные стены сияли безукоризненной белизной. В здании поменяли двери, установили перегородки, по углам расставили кое-какое медицинское оборудование, чтобы оно попадало в объективы телекамер, когда те начнут работать. Пять или шесть медсестер сновали туда-сюда среди коек, на которых лежали дети, дополнявшие картину. «Их доставили вчера, — пояснил нам Наксос. — Ночь они провели уже здесь. Их два раза кормили горячим обедом и раздали игрушки, чтобы вели себя тихо. Надо, чтобы вид у них был немного несчастный, никакого лишнего веселья, настроение тоже так себе, но как только Каролина начнет петь, а им станут дарить подарки, они должны быть вне себя от радости».
Пока что дети вовсе не выглядели несчастными, вокруг стоял чудовищный гвалт, смесь криков, смешков и всхлипываний, так что мы с трудом расслышали объяснения Наксоса.
— Мы начнем через час. Публика любит передачи, в которых участвуют дети, но снимать их — жуткая морока. Ничего не поделаешь, много времени пропадет впустую, придется по несколько раз повторять каждую сцену и смириться с тем, что шестьдесят сопляков почти невозможно заставить сидеть спокойно.
При этих словах мимо него промчались трое мальчишек и едва не сбили с ног. Глаза Наксоса злобно сверкнули.
— Я не хочу, чтобы они тут носились туда-сюда, пока мы устанавливаем камеры. Оборудование стоит бешеных денег. Делайте, что хотите, но чтобы они тут больше не бегали. Они должны выглядеть ослабленными! — крикнул Наксос одной из девчонок-медсестер. Та сразу напустила на себя озабоченный вид. Телевизионщики в считанные минуты установили камеры, прожектора, контрольные экраны и микрофоны. Дети внезапно успокоились и, как зачарованные, стали следить за происходящим. Четверо рекламодателей вместе с ведущим попивали кофе, Каролина, сидя на кровати и держа на коленях кудрявую девочку, проверяла микрофоны. Моктар с мрачным видом наблюдал за всей этой суетой из дальнего угла, и меня вдруг охватила острая жалость к этому человеку, который навсегда лишился всего самого дорогого в жизни.
Ведущий собрал весь отряд и объяснил, что будет дальше.
— Съемки пройдут в три этапа: сначала выступлений Каролины, дети должны будут подпевать и хлопать в ладоши. Вторая часть — ваш выход с подарками. Третья — дети благодарят рекламодателей. Нам нужно будет отснять примерно час, потом добавятся рекламные ролики, в общей сложности получится полуторачасовая программа, которую покажут в начале новогоднего вечера. Вы будете делать вид, как будто сегодня канун Нового года, и говорить «добрый вечер», даже если на дворе полдень. Вопросы есть?
— А во втором отделении будут голые танцовщицы? — спросил Дирк.
Все засмеялись, и только Моктар сохранил свое мрачное выражение.
Бомба разорвалась в то самое мгновение, когда господин Спиннинг из компании «Процессоры Спиннинг» поднял крышку унитаза, собираясь пописать. Как сработало устройство, стало известно гораздо позже, когда закончилось расследование. Это была ловко продуманная система, одновременно очень простая и практически не поддающаяся обнаружению. Запас взрывчатки был просто огромен. Организаторы взрыва шутить явно не собирались. К счастью, туалеты располагались довольно далеко от съемочного павильона, их на скорую руку соорудили в заброшенных стойлах, где проще всего было провести некое подобие канализации. Но, как бы то ни было, все, кто находился в радиусе тридцати метров, получили более или менее тяжелые ранения. Поскольку взрыв произошел за пять минут до начала съемок, когда большая часть отряда «Осенний дождь», с ними господа Боун, Стор и Спиннинг, а также Наксос, Каролина, одна медсестра и шесть телевизионщиков благоразумно отправились опорожнить мочевой пузырь, результатом его стала настоящая бойня. Господину Боуну в бедренную артерию попал осколок стекла, господину Стору в живот вонзился кусок раскаленного металла, медсестру отбросило на старую сельскохозяйственную машину, и та разрубила ей надвое спинной мозг, а шестеро техников, которые дожидались своей очереди, чинно выстроившись гуськом возле канистры с растворителем, получили ожоги: кто рук, кто ног, а один бедняга был обожжен от колен до макушки. Тяжелая дверь сорвалась с петель и пролетела несколько метров, пока не врезалась в Наксоса, сломав ему несколько ребер и плечо, а неизвестно откуда взявшаяся мотыга, летя на полной скорости, ударила по лбу Каролину, которая тут же потеряла сознание. Человек двадцать из «Осеннего дождя» рассказывали друг другу дурацкие анекдоты, стоя под навесом из стекла и кованого железа, и попали под смертоносный поток острых, как лезвие бритвы, стеклянных осколков. Наконец, господина Спиннинга в одно мгновение разнесло на мелкие кусочки, он просто испарился, так и не успев пописать.
Оставшимся в студии счастливчикам, среди которых был и я, показалось, что в нескольких метрах от нас разбился тяжелый транспортный самолет. Мы вышли на улицу, за нами увязалось несколько насмерть перепуганных грохотом детей, и перед нами предстало все это месиво из трупов и раненых.
