— У меня в аптечке есть успокоительные, можешь…
— Я уже взял. Могу вам дать одну-две, если поможет.
— Мне ничего не нужно…
Она встает с кресла. Это против правил. Она все усложняет.
И все же приятная женщина, из таких, о ком потом думаешь. Когда я вошел, она делала бутерброд: черный хлеб, паштет, маринованные огурцы. С пониманием отнеслась к факту замены. Сказала, что сожалеет, если доставила много хлопот. Ей же по большому счету помощь не нужна. Она почти со всем справляется. Но у нее тут кое-какая мебель, немного высоковатая, невозможно дотянуться, чтобы вытереть пыль, и под кроватью трудно пылесосить, не достать. Она, конечно, не сообщала об этом администрации коммуны. Ну, о том, что дел, по сути, немного, с большей частью она справляется сама, с тем, конечно, на что сил хватает. И Дорта, ну, та, что обычно приходит, любит сюда ходить, радуется, что работы немного, и она ее понимает, работа ведь тяжелая и стала еще тяжелее со всеми этими вашими квотами, и скоро уже старикам штрих-код сделают на затылке, вот красота будет, правда? А иногда они с Дортой просто болтают. Так что если день у меня тяжелый, если много дел, то я могу просто позвонить. И она скажет, что я приходил, если кто будет спрашивать.
И она спросила, не хочу ли я бутерброд и положить ли сверху маринованный огурчик. Я отказался от всего.
Она тянется за листами с монетами. Я толкаю ее в грудь, несильно, но достаточно, чтобы она отступила. Слезы злости. Стоит, смотрит, как я собираю вещи: серебро, коллекция дисков в красивой коробке с Брамсом — все отправляется в сумку. Я пытаюсь вспомнить, не забыл ли чего. А она все стоит и смотрит, слишком умна, чтобы кричать. Старое, изношенное тело копит энергию. Я спешу в прихожую, чуть не забыл куртку, и какого черта я ее снял, никогда ведь ничего не снимаю. Нет, я знаю почему, она предложила, пока разводила мне малиновую водичку, о которой я не просил, сказала, чтобы я раздевался. Трудно было отказаться, и в какой-то момент мне захотелось взаправду быть ее соцработником.
Я уже вышел из двери, и тут она появляется. Старая женщина, поддерживающая форму утренней гимнастикой и занятиями в досуговом центре, где они с подружками, смеясь, перекидываются надувным мячом. Она крепко ухватилась за сумку, намотала ремень на свою старую морщинистую руку. Я продолжаю спускаться по лестнице. Ей придется понять, что это бесполезно, придется отпустить. Она отпустила только на следующей площадке. Упала. Все произошло быстро, но длилось целую вечность. Как когда она, обдолбанная, выскочила на дорогу перед машиной.
Лежит, уткнувшись лицом в пол, без движения. Я переступаю через нее и продолжаю спускаться. Иду спокойно. Еще один пролет, дальше бегом. Выйдя на улицу, я снова снижаю скорость. Иду быстро, стараясь не переходить на бег.
18
— А тебя ждет сюрприз, — сказала мне в то утро воспитательница в детском доме.
Сюрприз…
— Так что готовься!
Что же это такое?
Может, те клоуны придут. От одного пахло луком, и он все время спотыкался.
— Микаель, а тебя тоже ждет сюрприз?
Нет, его, похоже, сюрприз не ждал.
— Может, это клоуны, Микаель. Может, они снова придут.
— Я слышал, один из них умер, упал на свою флейту.
Я подумал о его клоунской семье. Клоунская жена и клоунские дети. Сидят дома, и плачут, и спотыкаются, а по щекам течет белый грим.
Сюрприз…
Я спрашивал других, но сюрприз ждал только меня.
— Может, у меня день рождения?
— У тебя уже был день рождения.
— Но мне подарили не то, что я хотел.
— А что ты хотел?
— Собаку, может, мне собаку подарят?
— Тебе не могут подарить собаку. У Расмуса аллергия на собак.
— Так пусть живет в шкафу под лестницей, не ему решать, будет ли у меня собака.
— У него голова опухает и краснеет, как помидор.
— Тогда посадим его на грядку под малиной. Я хочу собаку.
И тут меня как молнией ударило. Конкурс. Журнал «Утиные истории», они объявили конкурс.
Там было написано: «Встреться с Тарзаном». И конечно же, я очень хотел встретиться с Тарзаном, и я написал свое имя, а один из взрослых помог мне отправить письмо.
Конечно, в этом все дело. Я встречусь с Тарзаном. Ради меня Тарзан приедет аж из самой Африки. Чита и Джейн останутся ждать его в джунглях, а он приедет ко мне.
Другое ребята рты пооткрывают, когда ко мне придет Тарзан.
— Тарзан — мой друг, разве я вам не говорил? Тарзан и Микаель. Мой папа тоже знаком с Тарзаном. Мой папа, вообще-то, в Африке живет, вместе с Тарзаном. Папа помогает Тарзану с большим слоном.
А может, Тарзан заберет меня в Африку.
Я об этом никому ничего не сказал. Лег на кровать в спальне, положил руки под голову и улыбнулся. Какой же это будет для всех сюрприз, если сюда приедет Тарзан. Но я-то удивляться не буду. Я просто подойду к нему и скажу, привет, Тарзан, здорово, что ты приехал. Показать тебе сад, Тарзан? И мы с Тарзаном отправимся в сад. Здесь вот яблони, Тарзан, они не такие высокие, как в Африке, но, если залезть на самый верх, видна водонапорная башня. А другие ребята будут стоять у окон, прижавшись лицом к стеклу.
Кто-то из взрослых вошел и взял меня за руку.
— Ну, вот и твой сюрприз…
Я пошел с ней в офис. Там сидели директор детского дома и чужая женщина Не Тарзан и даже не Джейн. Слишком старая для Джейн и не очень красивая. Джейн в фильмах красивая.
— Это твоя мама, — сказал директор детского дома. — Поздоровайся с мамой.
Я ничего не сказал.
— Сегодня ты поедешь домой, с мамой.
Чужая женщина мне улыбнулась.
Меня отвели обратно в спальню.
— Я ухожу, — сказал я Микаелю.
Другие ребята смотрели, как я пакую свои немногочисленные вещи. Та, что была моей мамой, опустила глаза, потом снова подняла и улыбнулась. Снаружи ждала машина. Мой чемодан положили в багажник. И мы уехали. Я видел, как Микаель машет мне рукой.
Машина подвезла нас к станции. Та, что была мамой, держала меня за руку и улыбалась. Руки у нее были влажные, но пахла она хорошо. Вскоре подошел поезд, мы вошли в вагон. Она помогла мне с чемоданом. Это был красивый чемодан. Синий. Мы сидели друг против друга, и чужая женщина, бывшая моей мамой, продолжала мне улыбаться. Я смотрел в окно, мне не нравилось, когда на меня пялились. Она заговорила. Сказала, что мы наконец-то снова вместе и нам будет хорошо.
В подъезде пахло котлетами. Она отперла дверь и сказала, что я дома.
На диване сидел другой мальчик.
— Это твой брат, — сказала она. — Вот мы и вместе, теперь мы — одна семья. Нам будет хорошо. Настоящая семья.
19
Каждый раз, услышав щелчок открывающейся прорези для писем, я подскакиваю к двери, испытывая и раздражение, и облегчение оттого, что это всего лишь реклама пиццерии, реклама супермаркета. Целый день удерживаюсь от укола в ожидании почты. Когда наконец-то приносят районную газету, я быстренько ее пролистываю. Просматриваю каждую страницу, ищу жирные заголовки или хотя бы заметку. О женщине, найденной мертвой на лестнице, женщине, которую столкнули с лестницы, о жестоком ограблении. Ничего не нахожу.
И вот я в библиотеке. Изучаю газеты. Утренние, вечерние. В постоянной готовности наткнуться на заголовок: «Убита» или «В коме». Дышу носом. Движения медленные. Спокойные, да. Человек читает газету. Человек хочет быть в курсе новостей. Человек любит читать газеты. Много газет. Нормальный человек, не убийца. С нормальным анализом крови, а не с содержимым аптечного киоска в жилах. Увидев заголовок, я останусь спокоен. Спокоен, да. Я дочитаю статью в обычном темпе, как обычный человек, не стану корчиться в судорогах, комкать газету. Хвататься за голову, кричать. Не задрожу, не уроню газеты, никто не станет коситься через плечо, никто не узнает, что я нашел то, что искал. Покончив с этой статьей, я продолжу чтение, подумаю: ужасно, ох эти цыгане. Ужасно, как мы обращаемся с пожилыми людьми. И продолжу чтение. Статья об учащихся техникума, сделавших велосипед из легко утилизируемых материалов, анализ предлагаемого ужесточения закона о правах иностранцев, проживающих в Дании, статья о слоне, рисующем хоботом.
Два дня назад я впервые за много лет пришел в библиотеку.
И все вокруг знали, зачем я пришел. Смотрели на меня и думали: это он.
А сейчас я спокоен.
Я спокойно перелистываю страницы, и руки не дрожат. Почти. Я готовлюсь. Не полностью доверяю своей реакции. Какой, к черту, спокойный. Кладу газету, выхожу в туалет, делаю три глотка воды из-под крана. В туалете — «наркоманское» освещение. Приглушенный желтоватый свет — это чтобы вену не найти. Это они в мою честь. Знали, что я приду. Потому библиотекари на меня и не таращатся, они привыкли к бездомным и к бездомным с домом, приходящим сюда убить время. Они привыкли к наркоманам.
