Через пару песен — уставал тянуть шею и разглядывал оказывавшихся ближе всего готов: видел многих, объединенных парами. Совсем рядом некрасивый сильно накрашенный пацан, схватив руками руки маленькой готочки — подымал их вверх, размахивал ими — насколько возможно. Терся о ее спину и зад, целовал в шею и, когда оборачивалась к нему, — в губы. «Бля, этот — наверное кончит сейчас…» — размышлял Благодатский. — Хоть подождал бы — пока концерт кончится, а тогда уже — отвез бы ее домой, напоил как следует, да и — выебал… А так — хули тереться, только трусы испачкаешь и от музыки не получишь никакого удовольствия».
И, будто уловив его мысли и проследив направление взгляда — тянулась к уху Белка и говорила:
— Такое ощущение, что сюда не из-за концерта приходят, а — чтобы повыпендриваться: кто круче вырядился, а потом — найти с кем поебаться…
— Ага, именно так и есть, — кивал. — Почти у всех. Только в этом ведь ничего плохого нет: ебаться — хорошо, даже замечательно. А где пацану, который любит вот так рожу красить, найти девку? Только на таких мероприятиях. Ну или на кладбище. Конечно, и там и тут без спиртного не обойтись — вот и просится сексуальная энергия наружу, ищет выход… Я не удивлюсь, если узнаю, что там, в сортире, сейчас кто-нибудь кого-нибудь дрючит…
— Это как? — удивлялась.
— А так, запросто, — вспоминал с удовольствием, как сосала его член крохотная некрасивая готочка тем временем, как он сидел на бачке, а сверху — выступал с концертом его друг Леопардов. — Запершись вдвоем в кабинке: можно — стоя и прислоняясь к стене, можно — опираясь на унитаз, можно — сидя на нем. По всякому…
— Откуда ты знаешь?
Удивленно смотрел на нее и ничего не отвечал.
Через несколько времени на Благодатского натыкались знакомые готы, успевшие устать от недавно начавшегося выступления: решали — отойти выпить, звали с собой. Соглашался, отводил Белку в нишу с колоннами возле стены, говорил:
— Отойду ненадолго с пацанами, ты тут будь. Вернусь скоро…
Уходили. Среди готов оказывался пацан с большой суммой денег: угощал прочих, помногу тратил и глупо смеялся. Постоянно поправлял на носу большие очки. Разговаривал с сидевшим на высоком стуле Благодатским сквозь громкую музыку возлебарного танцпола — про вокалистку предыдущей группы. Сообщал:
— Я все жопу ее пытался разглядеть, она — как назло не поворачивалась. Даже танцевала когда… Пришлось специально — с боку заходить и рассматривать, — ржал.
— И как? — спрашивал.
— О, пацан, охуенная! Ваще просто пиздец жопа, да и вся она ваще, я прямо не знаю, бля! — восторженно орал очкастый гот в ухо пившему и быстро пьяневшему Благодатскому.
— Выебать бы ее, да?
— Да, да… — снимал очки, протирал их уголком шелковой черной рубашки и продолжал что-то верещать на половые темы. Благодатский не слушал: смотрел по сторонам, чувствовал рождавшееся в желудке и растекавшееся по всему телу опьянение. Вспоминал неожиданную встречу и разговор, случившийся часами раньше с той, которую так хотел видеть и слышать. Думал: «Ну теперь — я до тебя доберусь! Неминуемо выебу, да так — как в жизни еще не ебал, и не только я — а может, — вообще никто! Залезу между ног — лицом, и буду лизать, сосать, кусать. Пить горячий сок: весь перемажусь им, стану размазывать его по твоим же ляжкам, по твоему животу… А когда возьмешь в рот — не дам выпустить член: буду дергаться и держать тебя за волосы, пока ты и я — оба — совсем не охуеем! Как хочу я ебать тебя в рот, стоя над тобой, полусидящей, на коленях: чтобы ты трогала мои яйца и дрочила мой член, а я бы потом — кончал на тебя, падал рядом и долго размазывал свою сперму по твоей груди… Сперма так высыхает, оставляя легкий налет, натягивая кожу. И пахнет сильно… Блядь, такое чувство, что — не доживу, сдохну сейчас тут на хуй, а-а бля…» Опускал голову, закрывал глаза: путались мысли следом за тем, как зверски подымался, словно пытаясь вырвать из брюк молнию — член. Незаметно для прочих — совал между ног ладонь и сильно сжимал ее, дотрагиваясь до члена, — бедрами: положив ногу на ногу. Начинал едва заметно покачиваться и скулить. Мелькало в голове — пойти и найти её в толпе, если нужно — для этого облазить даже весь клуб. Не решался — понимал, что может тем самым все испортить. Поднимал голову и видел вдруг рядом с собой — Леопардовского гитариста — Костю. Радовался ему, здоровался. Выпивали и обменивались впечатлениями о происходящем концерте.
— Жалко — Леопардова нету, а то бухнули бы ща! — садился на стул рядом и размахивал руками Костя.
— Да, тетка какая-то у него померла… Я — все равно пришел бы, подумаешь: ей-то хули. Он говорил — вы типа новую команду организуете и Бориса выгнали…
— Да, подзаебал он — порядком. Станем теперь готику играть, а не хуйню всякую!
— И вы — вокалистку нашли вроде… Познакомиться бы, — вспоминал вдруг — о просьбе Леопардова и хотел видеть, с кем тот уговаривал его — совокупиться.
— Аньку-то? Анька — это да, Анька это круто! Она где-то рядом была, сейчас… — вставал, отходил на пару шагов назад и оглядывался. — А, вижу! Пойдем, — звал Благодатского и подводил его к пританцовывавшей возле стены невысокой готочке: с густыми темно-русыми волосами, в блестящем платье, крепко обтягивавшем ее компактную фигуру — казалась она взрослой, веселой и чуть пьяной.
Знакомились. Костя куда-то исчезал, оставлял их — вдвоем. Пытались завести беседу, но вместе этого — только сближались телами, пристально смотрели друг на друга и спокойно танцевали под ритмичные удары несложной музыки. Ничего почти не говорили, но — чувствовали, что все в порядке, все получится. «Охуенный сегодня день и вечер!» — решал про себя Благодатский. — «То ваще бля ни одной девки поблизости, то — до хуища, и все — понтовые! Выбирай любую… И даже — та!..» Вспоминал вдруг про покинутую в одиночестве Белку и решал отправляться к ней: близилось окончание концерта и время ехать ночевать. Извинялся перед Леопардовской вокалисткой и уходил искать Неумержицкого: оставалась одна, недовольная: после ухода — шла к бару и выпивала спиртного.
Неумержицкий не находился нигде — словно исчез. «Ну и хуй с ним», — говорил себе Благодатский, касаясь ладонью плеча Белки. — «Не маленький: разберется. На крайняк — впишется к кому-нибудь из знакомых или тут перетусуется…»
— Куда исчез, куда? — спрашивала. — Я думала — совсем забудешь про меня, не вернешься: и мне — придется ехать одной! Ты ведь — не передумал, не передумал?
— Нет же, нет… — гладил ее по плечу довольный реакцией Благодатский.
— Ты все почти пропустил, они так пели сейчас! А где твой друг?
— Друг исчез. Придется, видимо, ехать без него…
— Ну и ладно, он какой-то — не очень симпатичный… — кривила губы Белка.
— Зато умный. Да и вообще — отличный пацан. Пацану не обязательно фотомоделью быть, — в то же время отмечал про себя самодовольно, что — не заслуживает характеристики несимпатичного. Радовался этому.
Дослушивали последнюю песню, выжидали — пока схлынет толпа послеконцертной публики и следовали в гардероб. Дорогой замечал сидевшую возле стены на корточках Эльзу: еще более бледная, чем прежде, со следами размытой от слез косметики и тускло взблескивавшей в свете вертевшихся над сценой прожекторов — недосмытой с одежды рвоты, держала она ладони у висков и выглядела крайне неважно. «Это хорошо, что она такая, когда — не со мной. А когда была со мной, держалась вполне неплохо: коротенькая истерика — всего-то делов…» — усмехался про себя Благодатский. Бросал взгляд из гардеробного предбанника — на маленький танцпол: по-прежнему в одиночестве дергалась там Леопардовская вокалистка, и рядом с нею — другие готы.
Вставали в долгую очередь, ждали. Чувствовал вдруг — легкое прикосновение к своему локтю, оборачивался: через пару готов в очереди стояла она — с маленькой девкой и серьезным пацаном, улыбалась ему. Кивала на Белку, говорила:
— Не забудь — я жду тебя!
— Да, да, конечно… — кивал и чувствовал, как третьим разом вхолостую подымается за тканью брюк его член, как часто случалось при звуках её голоса.
Видел перед собой протянутую руку и пьяную улыбку: стоял и здоровался с ним Фьюнерал: Леопардовский барабанщик. Тощий, со спутанными длинными волосами, темными кругами вокруг глаз и страшным спиртным запахом изо рта — спрашивал о концерте.
— Охуенно! — хвалил Благодатский.
— Тётя Соня… — кивал головой Фьюнерал: не сразу понимал Благодатский, что — называет так вокалистку немецкой группы, похожую на доярку.
— Да, круто пели, и звук вообще — не то, что наши или хохлы там…
— Я тебе — как гот готу скажу: они свое дело — знают. И билеты ведь дорогие были — а не жалко: ради такого. Попросили бы больше — выложили бы больше…
— Согласен, — соглашался.
