Я кивнул головой, и собрался уже уходить, но Харя остановил меня и пригласил к обязательному детальному обсуждению теории. Гринго продолжал сидеть в углу, зажав уши. БЛЯ!
Используя все свои внутренние ресурсы на подавление желания врезать Харе по его харе, за то, что он такой умный, и за то, что он отбивает у меня последний шанс наполнить вечеринку смыслом, я молился всем богам Олимпа, прося помощи. Помощь пришла в виде звука. Точнее — крика. Музыка остановилась. Я выбежал из комнаты. Посередине стоял тот парень, который спиздил наш самурайский меч, орал и разбрызгивал своей кровью по стенам. Рядом с ним лежал аккуратно отрезанный палец и валялся окровавленный меч. Оказывается, этот лох и урод настолько уверился в своей непобедимости, что, растопырив пальцы, стал стукать между ними, пытаясь, понятное дело, их не задеть. Одинокий палец был доказательством тому, что затея была дурацкой. Палец я завернул в кулек из-под хлеба и положил в морозилку. На то, что осталось от пальца мы надели жгут, и стали дожидаться появления врачей. Мент куда-то сразу же ретировался, опасаясь что его коллеги не простят его легкомысленное поведение.
За мои заслуги перед лицом опасности Оля одарила меня пылким взглядом, и я увел ее от возбужденной публики на улицу, обнажать мою думу. Она увелась и повелась, за что мне нужно благодарить лоха, отрезавшего себе палец. Она говорила какой я молодец, и решительный, и благородный. Я чувствовал себя лучше, прямо как индивидуум из Хариной теории, получивший крутой событийный подъем. Конечно, по его же теории, спад не за горами, но БЛЯ!
На улице было холодно, и мы, взяв мотор, отправились ко мне домой. В машине мы разогревались, благо я взял с собой бутылку вина. Разогревались на славу. Так, что я и не заметил как мы подъехали к моему дому. А таксист либо стыдился сказать, либо работал по счетчику. Домой мы попали без особых проблем, если не учитывать тот факт, что я забыл на каком этаже я живу, и нам пришлось тыкаться в каждую дверь справа (я знал, что я живу справа), пока не подошли ключи.
И вот… мы в спальне. Совсем одни. Почти уже и не одетые. Бинг! Бинг! И представьте себе, Оля, ни слова не говоря, и перед тем, как я успел ее раздеть, удаляется из поля моего асинхронного зрения, и я чувствую уже какой-то прогресс в нижней части моего полушария, конечно, если условно, на короткое время, назвать меня шаром. И вдруг, глаза ее поднимаются, на мгновение опять попадают в поле моего смутного зрения и она таким милым голосом спрашивает:
— А ты кто по зодиаку?
Я кричал. Стрелец я, стрелец! Стрелец! Она улыбнулась и сказала, что это хорошо. Она Дева, и именно в этом месяце мы подходим друг другу. Как нельзя больше подходим, кричал я, вспоминая свой гороскоп. Она ничего не имеет против обычного секса, но ей показалось, что я хочу именно этого. О как ты права, опять же кричал я. Я не понимал, как она могла продолжать говорить и заниматься более серьезными делами, но все сегодняшние загадки можно было списать на счет моей накаченности субстанциями. Она мне рассказывала про судьбу, про то, как она верит в белую магию, и про то, как она следует китайскому гороскопу. Я перестал говорить и думал о том, какая пиздатая газета Московский Комсомолец. Еще я думал о судьбе и от том, как впредь тоже буду придавать большее значение месторасположению звезд, китайским гороскопам и гадалкам. Еще я думал о том, какая хорошая девчонка Оля. И о том, какой будет завтра охуенный день. Потом я заснул.
Когда я проснулся, а это было уже в два часа дня, Оли не было, на столике рядом с кроватью лежал блокнотный листик с нарисованным сердечком. Мило. На другой стороне телефонного номера не было. Не очень мило. Когда я прибыл домой к дяде, там все было разворочено, на полу в кухне лежал парень Оли, которого я осторожно вынес на улицу и оставил там, накрыв его курткой Гонича от известного кутерье. На заблеванный унитаз я предпочел не смотреть. В гостиной, все стены и пол которой были в крови, на коврике рядом со спикером спал Харя, слушая, на неимоверной громкости, свой любимый Limp Bizkit. Самое интересное меня ждало в спальне. Там, в углу, сжавшись в комочек, сидел Гринго, зажав руками уши. В таком положении он просидел по меньшей мере часов восемь, не желая нам с Харей мешать вести серьезный философский разговор.
Потом, через день, окончательно придя в себя, мы взялись за уборку, и поделились впечатлениями. Гринго, который, по вышеупомянутой причине, пропустил весь фан, был очень обижен. Харя же имел большой фан с оставшимися гостями, заставив их танцевать под NIN. Он получил кучу телефонов от восторженных девушек, которые, в кои-то веки, послали лохов и уродов и восторженно слушали теории виртуа-Доренко. Я рассказал про свою судьбу, и про то как я стал больше верить в гороскопы, нежели раньше. За это стоило выпить. Харя пошел за выпивкой, но вернулся с пакетом, в котором лежал мною аккуратно запакованный замороженный палец. Бедняга лох так и не нашел его, и нашим медикам пришлось оставить его без оного, а все из-за того, что в тот вечер я был слишком озабочен своей любовной жизнью и забыл сказать остальным куда я дел загрубевшую конечность несчастного.
В общем, пиздато погуляли.
©1999
