При этих словах лицо даже старого друга капитана Усиги окаменело, и он ничего не ответил. Своим молчанием Усиги как бы упрекнул Мория, ибо тот должен знать, что военный человек действует в соответствии с приказами начальства.
— Если бы я был сейчас в Европе, то более спокойно относился к судьбе своей родины. Однако совершенно случайно я оказался в Сингапуре, где я всё время наталкиваюсь на японских солдат и иногда разговариваю с ними. В этом и разница. Тяжёлое испытание. Япония проиграет эту войну. Ты так не думаешь?
Капитан Усиги горько усмехнулся.
— Я не могу ничего сказать. Давай прекратим разговор об этом…
— Да, да. Я был груб. Более того, я уже и не японец.
— Послушай, ты не думал вернуться на флот? По крайней мере, тебе будет, где умереть. Я думаю, для этого есть способ. Поэтому я и здесь.
— Я воспринимаю это как проявление дружеских чувств. Но неужели императорский флот зашёл так далеко, что может вновь принять человека, который растратил и присвоил казённые деньги, а затем скрылся за границей.
— Даже ты не имеешь права так говорить, — лицо капитана Усиги покраснело от гнева, но он сразу взял себя в руки.
— Я слышал об обстоятельствах этого дела и полагаю, что ты не настолько виновен. Зная твой характер, я чувствую, что ты один взял всю ответственность на себя. Ведь это так, Мория?!
— Ты хочешь мне посочувствовать, — спокойно сказал Мория. — Это не нужно. Прожив более десяти лет за границей, я потерял подобные сентиментальные чувства. Я уподобился еврею. Честно говоря, разговаривая с тобой, я испытываю чувство растерянности. Трудно говорить, когда в чём-то наталкиваешься на несовместимость. Это относится и к воспоминанию о прошлом. Ты, Усиги, был в своё время прямолинейно воспитан, и я, только сделав поправку на это, сознаю, что ты остался честным военным. Во-первых, ты намерен рано или поздно умереть в этой войне. И твоя готовность это не только решимость военного. Ты понимаешь, что происходит, и предвидишь поражение…
— Прекрати! — резко перебил Усиги и поднялся со стула. — Давай я лучше покажу тебе красивую женщину в японском кимоно. Я пришёл не для таких разговоров.
Мория посмотрел на него, как будто он услышал что-то поразительное.
— Ты хочешь, чтобы я с тобой куда-нибудь поехал?..
— Нет, я хотел показать тебе красивую японскую женщину, которую я подобрал по дороге…
— Значит, ты приехал с женщиной?.. Но поговорим об этом позже. Хотя я и слышал, что Тосисада Усиги был назначен здесь штабным офицером, я не собирался с тобой встречаться, однако, несмотря на опасность, я всё же послал тебе письмо. Для этого есть причина. Хозяин этого дома, который приютил меня, имеет также дом в Сингапуре, где живёт его больная мать. Командование японским флотом издало приказ о реквизиции этого дома для использования в каких-то своих целях. Состояние здоровья не позволяет перевезти её в другое место без угрозы для жизни. Если вы хотите открыть там ресторан или ещё что-нибудь, то семья предоставит другой дом с тем, чтобы не перевозить больную. Если обязательно нужен этот дом, то не могли бы власти предоставить автомашину для перевозки больной. Ведь ты знаешь, что китайцы не могут свободно пользоваться автомобилем…
— Если только это, то китайцы могли бы сами решить всё, не побеспокоив тебя…
— Нет, это не так. Военный интендант, кажется, даже не хочет выслушать просьбу китайцев…
— Я позабочусь об этом. Где этот дом в Сингапуре?..
— Вот я написал для тебя адрес. Я буду тебе чрезвычайно обязан. Хотя я и иностранец, они проявили обо мне чрезвычайную заботу, и я переживаю, что ничем не могу отплатить. Если им можно помочь, то я буду очень благодарен.
В китайских семьях принимается очень близко к сердцу, когда беда касается жены прежнего главы дома. Ты ведь, действительно, сможешь это сделать для меня?!
— Императорские ВМС не должны опускаться до таких некрасивых действий. Разумеется, я выполню это обещание.
— Спасибо. Извини, что, несмотря на твою занятость, я обременяю тебя просьбами. Я никогда не забуду, что ты приехал так далеко специально навестить меня.
Казалось, что на Усиги всё больше действовала мрачность этой комнаты, окно которой закрывали ветви деревьев.
— Это всё, что ты хотел сказать? Послушай, Мория, ты всю войну находился здесь?
— Нет, я только недавно переехал сюда. До этого я жил в Сингапуре в доме, о котором у меня была к тебе просьба.
— Военная жандармерия тебя не беспокоила?
— У меня китайский паспорт. Если бы они знали, что я приехал из Европы, то, вероятно, были бы неприятности. Хозяин этого дома и другие, кто знают обо мне, держат это в секрете. Благодаря этому всё обошлось. Однако стоит ли мне встречаться с твоей спутницей?
— Она будет молчать. Если ты не будешь о себе много рассказывать, то ничего нет страшного. Ведь никто не знает, кто такой Кёго Мория… — успокоил его Усиги.
— Это верно. Я ведь уже умер, — слегка усмехнулся Кёго. — Если вернусь в Японию, то, наверное, найду свою могилу…
В гостиной было прохладно из-за каменного пола и отсутствия прямых солнечных лучей. Было подано кофе, печенье и папайя с серебряными ложечками. Капитана Усиги как будто подменили, так непринуждённо он вёл себя. Представляя Мория Кёго, он не назвал ни его имени, ни чем он занимается. О Саэко он сказал:
— Госпожа Такано. Она держит питейное заведение в Сингапуре в районе Сенан…
— Питейное заведение! Это звучит ужасно, — запротестовала Саэко. Обращаясь к Кёго, она сказала: — Я буду рада вас у себя видеть…
Саэко поняла, что этот мужчина в китайской одежде в действительности японец, и предположила, что он выполняет какое-то особое задание, так как живёт в китайском доме и ей не представили его по имени.
— Да, давно я не видел женщину в японском кимоно, — тихо проронил Кёго.
— В одном небольшом музее в Германии я натолкнулся на гравюру Уматаро и был приятно удивлён. Японское кимоно действительно выглядит на японке чудесно.
— Вы вернулись из Европы?
— Нет, — сказал он, взглянув на капитана Усиги, и продолжал: — Я пустил свои корни в Европе. Красивое это место. В Париже женщины умеют применять косметику и среди них много красавиц… Однако когда долго там живёшь, их показное поведение начинает тебя раздражать… Для японца в моём возрасте даже красивая иностранка производит гнетущее впечатление.
— Но и Япония меняется. Находящаяся среди нас женщина проявила смелость и одна прилетела так далеко. Это уже новое время, — сказал Усиги. — И, наверное, она и дальше будет меняться…
— Это всё война, — ответил Кёго. — Она оказывает большое влияние на нравы и обычаи. Независимо от того, победим мы или нет, вероятно, японские женщины откажутся от кимоно.
— Ну, уж это вряд ли, — улыбнулась Саэко, — хорошее всегда сохранится.
— Не уверен в этом. В отличие от китайцев японцы сильно поддаются влиянию. Наш народ склонен к переменам…
— Нет, по-моему, это не так. Разве эта война не возродила интерес всех японцев к старым традициям…
— Никто не мог отрицать, что не возникнет подобная реакция. Ведь влияние войны всегда огромно, в каком бы направлении оно ни действовало. Но этого не замечают военные, которые-то и воюют. Похоже, им это безразлично, не правда ли, Усиги?..
Капитан Усиги не ответил, но Кёго проигнорировал его молчание и сказал с чувством:
— Всё будет разрушено! Абсолютно всё!
Капитан Усиги взглянул на часы.
— Очень жаль. Уже два часа. Нам пора уезжать.
— Вам не надо спешить. Может, ещё задержитесь?
— Нет, мы решили вернуться ещё засветло. — Он глазами подал сигнал Саэко и лейтенанту Иманиси, которые быстро попрощались и вышли в передний садик, оставив Усиги одного с Мория.
— О твоей просьбе не беспокойся. Я её выполню. — Его взгляд не покидал лица Мория.
— Я бы хотел иметь возможность подробнее поговорить о тебе.
— Обо мне не беспокойся. Я не хочу доставить тебе неприятности.
Когда капитан поднялся, чтобы уходить, он сказал тихо: — Я получаю военный корабль, Мория, очень скоро.
Мория сразу насторожился.
— Ты покидаешь Сингапур?
— Да, и я сомневаюсь, что смогу вновь навестить тебя. Но я бы хотел, чтобы ты был здоров.
Кёго впервые помрачнел, и его рукопожатие, казалось, шло от самого сердца.
— Я должен пожелать тебе удачи в сражении. Я буду молиться за это…
Лицо Усиги ничего не выражало.
— Видимо, мне больше не придётся ступить на землю Японии. Но ты рано или поздно вернёшься на родину…
— Я?! О чём ты говоришь?!
— Нет, ничего, — Усиги улыбнулся. — Я больше ничего не скажу. Но так может случиться. Это только моё личное мнение. Что касается меня, то мой сын уже погиб, и я могу исполнить свой долг без сожаления.
