Он тоже произнес длинную пламенную речь о своем несчастном детстве, о том, какие у нас жестокие нравы, как много теперь на улицах преступников и бандитов, и как, вообще, все было бы ужасно, если бы не было в этом мире меценатов, которые помогают и поддерживают таких бедных и несчастных артистов, людей искусства, как он и Родион Петрович. Венечка, вообще, считал, что все проблемы в России будут решены только тогда, когда к власти здесь, как и в Америке, придут богатые семьи, то есть пары, вроде Кости и Маруси…
Костя тогда, кстати, сразу обратил внимание на то, что в их тесной комнатке, украшенной бесчисленным количеством бумажных цветов и фотографий голых мускулистых атлетов, он насчитал, по крайней мере, три импортных видеомагнитофона, два телевизора и одну японскую видеокамеру, это только то, что лежало на поверхности, поэтому он сказал Марусе, чтобы она ни за что не давала им свой телефон, что было уже поздно, так как они его уже знали, тогда, хотя бы, свой адрес, Костя считал, она им не должна называть ни в коем случае…
* * *
В последнее время мама давала Марусе деньги все реже и реже, даже в долг, поэтому, когда мама предложила Марусе треть суммы от той, которую она вложила в банк «Лицейский» в надежде получить высокий процент, Маруся сразу же согласилась. Если Марусе удастся забрать эти деньги назад, то на причитающуюся ей сумму она бы смогла жить по меньшей мере три месяца.
Отделение банка находилось недалеко от маминого дома, на улице Зины Портновой, однако уже через месяц после того, как она вложила туда свои деньги, когда она сама пошла в этот банк, там все оказалось закрыто, а на дверях висела табличка, что банк переехал на Полюстровский проспект, и так далеко маме ехать уже не хотелось.
Маруся потащилась на Полюстровский, где не без труда на отшибе, посреди строительной площадки, она нашла здание, на котором висела табличка «Банк Лицейский», но оно тоже оказалось закрыто, а на дверях висело объявление, что в ближайшее время выплата процентов по вкладам производиться не будет, так как в банке переучет, был, правда, указан еще и номер телефона, по которому нужно звонить в случае возникновения каких-либо вопросов. Маруся отправилась домой и стала звонить по этому телефону, но там все время было занято, а если и удавалось дозвониться, то трубку никто не брал. Маруся опять потащилась туда, однако объявление на дверях на сей раз оповещало, что все выплаты будут производиться по новому адресу, на Новоизмайловском проспекте.
У дома на Новоизмайловском толпилось огромное количество каких-то сумасшедших пенсионеров, все они громко чем-то возмущались… У стеклянной двери стоял охранник, который всем объяснял, что сегодня, а была всего половина одиннадцатого, прием уже окончен, деньги закончились, нужно ждать следующего приема, а когда он начнется, никто точно сказать не может, так что волноваться особенно не стоит, все должны понять, какое сейчас тяжелое положение в стране, какой кругом бардак, поэтому всем нужно успокоиться и расходиться, он бы и сам дал с удовольствием из собственного кармана денег всем, кто их так ждет, но их у него, к сожалению, нет… И охранник даже достал из-за пазухи прекрасный кожаный бумажник, открыл его и продемонстрировал всем собравшимся: там действительно ничего не было, бумажник был совершенно пуст. Тогда высокий седой мужик с красной физиономией в каракулевой шапке предложил составлять списки на запись на прием, таким образом будет создана очередь. Все тут же выстроились к нему, он достал блокнот и стал всех записывать, следующее собрание он назначил через неделю…
Через неделю Маруся снова отправилась на Новоизмайловский, хотя она вообще ненавидела эти новые районы, нагонявшие на нее тоску, и старалась туда не ездить без особой нужды. Огромные пространства, серые одинаковые дома и ветер, гоняющий по лужам и грязи бессмысленные листья и бумажки… И только мысли о том, что она может получить на халяву бабки, вложенные мамой в этот банк, заставили Марусю тащиться туда. Уже издали она опять заметила огромную толпу, как на митинге, в центре на каком-то возвышении стоял все тот же краснорожий мужик в каракуле, он зачитывал списки, проводил перекличку, из толпы выкрикивали: «Я!», «Здесь!», «Присутствует!», — Маруся тоже протиснулась поближе к мужику, у него в руке была целая пачка густо исписанных листков, вырванных, очевидно, из школьной тетради в клетку, она долго стояла, ожидая, пока он назовет ее фамилию, но он все называл других, рядом с Марусей трясущийся старичок с орденским планками на пиджаке жаловался другому, что вот, он вложил все свои средства в этот поганый банк, а ему так нужны деньги на лечение, ему постоянно необходимо дорогостоящее лекарство, иначе он просто умрет, и вот теперь он не может получить назад свои деньги, а он имеет на это право больше, чем кто бы то ни было, ведь он инвалид войны, ветеран, персональный пенсионер…
Тем временем перекличка закончилась, но Маруся так и не услышала своей фамилии, а пробиться к этому мужику было не так просто, его окружало плотное кольцо людей, каждый из которых хотел что-то у него выяснить, в конце концов, ей это удалось, оказывается, ей было нужно подать еще и официальное заявление, и только тогда ее окончательно внесут в список, тот список, в который она записалась в прошлый раз, был предварительным, а официальные заявления принимал вахтер. Маруся хотела тут же написать заявление и отдать его, но у нее с собой не было паспортных данных мамы, поэтому нужно было приехать сюда еще раз, причем обязательно в среду, потому что заявления там принимались только по средам, с восемнадцати до двадцати часов. Маруся поехала к маме, они вместе составили заявление, где мама еще и указала, что она блокадница, блокадный ребенок.
Через неделю Маруся снова отправилась на Новоизмайловский, к шести часам там уже выстроилась целая очередь, на сей раз на подачу заявления к вахтеру, она отстояла в этой очереди целый час, наконец ее заявление все же приняли, предупредив, что через неделю она должна появиться на перекличке. Еще через неделю Маруся снова прибыла на перекличку, но на улице перед домом уже никого не увидела, вся толпа на сей раз была в вестибюле банка, где на всех стенах висели длинные списки, в беспорядке развешанные листки, на которых от руки были написаны фамилии. Люди, лихорадочно отталкивая друг друга, метались от стены к стене в поисках своего имени. Наконец, на одном из листков Маруся обнаружила фамилию своей мамы, однако, что делать дальше, она не знала, так как никто больше никаких указаний не давал, и даже дату следующей переклички узнать больше было не от кого. Рядом с Марусей стояло несколько растерянных пенсионеров, тоже тупо уставившихся на листок со своими именами, судя по всему, их волновала та же проблема, что и Марусю. Видимо, мужику в каракулевой шапке надоело организовывать толпу, и он просто вывесил списки на стены. Дверь, ведущая во внутреннее помещение банка, была плотно закрыта, на вахте тоже никого не было. Больше Маруся туда не ездила. Маме она сказала, что подала заявление и теперь надо ждать, когда подойдет очередь на получение денег, ее оповестят…
* * *
Маруся все-таки пригласила Родиона Петровича и Венечку в клуб на день рождения Николая. Правда, перед этим ей пришлось долго им объяснять, где находится Владимирская площадь, рядом с которой находился этот клуб, и как туда Родион Петрович и Венечка должны добираться от Технологического института, где они жили. Наконец, Родион Петрович, кажется, что-то вспомнил, он когда-то видел этот собор, что там находится, и даже рядом с ним несколько раз пел.
Родион Петрович явился в своем рыжем парике, клетчатых брюках, пиджаке и кепке, как у Олега Попова, Венечка — в цилиндре, белых перчатках и черном сюртуке, с бабочкой на шее, он сразу же стремительно прошел в зал и присел к столику Николая, потом вдруг схватил чашку у него из-под носа и лихорадочно из нее отхлебнул, приговаривая:
Ах, какое хорошее кофе! Люблю кофе, просто жить без него не могу! — а потом огляделся по сторонам, окинув взглядом присутствующих в зале гостей Николая, среди которых было довольно много одетых в вечерние платья и наряды девушек и вдруг, визгливо захихикав и подпрыгнув от чрезмерного возбуждения, разразился длинной тирадой:
Вот, блядь, понимаешь, на хуй, пришли какие-то проститутки, какие-то бляди, они ничего не умеют, абсолютно ничего не понимают, и вот эти бляди открыли свои варежки, вылупили свои буркала, и давай плати нам! А за что тебе платить, на хуй ты вообще сдалась, блядища чертова, ты ни хуя не умеешь, ни хуя не знаешь, только можешь жопой своей вертеть, как корова, вот и все! Не знаю, я этого просто не понимаю! Я, конечно, извиняюсь, но это же ни в какие рамки!
Во время этих слов Венечка стянул с себя белые перчатки и небрежно, изображая элегантность, обмахивался ими, кокетливо глядя на Николая. Видимо, он решил, что все эти девушки тоже приглашены развлекать Николая, петь и танцевать. Николай после этого вечера несколько раз говорил Марусе: «Ах Марусенька, что это за мудаков ты тогда ко мне привела на день рождения!»
