Элли уставилась на скатерть. Сегодня утром они сидели за этим самым столом и завтракали как семья. Вот здесь стояла доска, где мать нарезала хлеб толстыми кусками. Это было сегодня утром. До того, как все изменилось.
Она-то думала, что нажала на красную кнопку и теперь ее семья летит в тартарары, что, вспомнив правду про Тома, предала их всех. Но оказалось, что Том не посчитал нужным поделиться с родителями всеми подробностями. И теперь, если Барри уволят, всю эту историю удастся замять. Элли – всего лишь напутанная маленькая девочка. Том по-прежнему невиновен. Вот так все просто.
Ее отец сидел и улыбался, даже взял ее за руку, потянувшись через стол. Вот так же он держал ее руку, когда по субботам в детстве они ходили гулять в парк. Когда она боялась в кинотеатре. Когда он читал ей сказки перед сном. Он сидел у ее кровати и читал на разные голоса – и не отпускал ее руку, пока она не засыпала. Иногда даже рисовал героев из сказки и оставлял рисунки рядом с будильником, чтобы она обнаружила их утром. Его ладонь была теплой, и, когда он наклонился и погладил ее по щеке, она почувствовала его родной запах.
– Я на твоей стороне, – проговорил он. – Мы все в одной команде – команда Паркеров, забыла?
Она кивнула, уже не пытаясь сдержать поток слез:
– Прости меня.
Он погладил ее по голове:
– Так-то лучше.
Потом он стал говорить самые добрые и прекрасные слова: о том, как любит ее, какая она храбрая и как ему жаль, что он раньше не понял, что ей тяжело из-за того, что на нее давят. Он попросил ее отдать ему телефон и улыбнулся, когда она это сделала. Он спрячет его, потому что хочет защитить ее от самой себя – вот что он сказал. Теперь все будет хорошо, она может лечь спать и забыть о том, что случилось сегодня. Завтра они начнут с начала.
– Мы будем тренироваться, Элли, отработаем все ответы на вопросы, которые тебе могут задать в суде. Будешь приходить из школы, делать домашнее задание и потом тренироваться. Или вставать пораньше и делать это до завтрака – как тебе будет удобнее. Подумаем, как тебе лучше одеться, купим новые вещи, какие тебе понравятся, и туфли. И когда придет день суда, ты почувствуешь себя так уверенно, будто сегодняшнего дня и в помине не было.
Она пила горячий шоколад и слушала его. Вскоре к нему присоединились мама с Томом, и они вместе принялись обсуждать новый план. Их голоса сплетались в единую вязь. На улице дождь тихонько барабанил в окно. Она подумала о Майки – вернулся ли он*домой, все ли с ним в порядке, – но потом прогнала эту мысль.
Все сидели за столом и улыбались ей. Плед уютно окутывал плечи и грел колени; она поджала под себя ноги в тапочках и снова стала маленькой девочкой, их малышкой. Перед тем как лечь спать, она должна принять душ. С мылом. Она вымоет голову, почистит зубы и прополощет рот, даже воспользуется зубной нитью. А с утра первым делом зароет в саду зажигалку Майки. Избавится от всех улик.
Майки понял, что что-то случилось, как только вошел в квартиру. В кресле в их гостиной сидел Джеко с сигаретой и чайной чашкой в руках, а Джеко никогда к ним просто так не приходил, когда его не было дома. Напротив него на диване, прижавшись друг к другу, сидели мама и Карин, и, когда Майки вошел, все трое взглянули на него так, будто наступил конец света и он был в этом виноват.
– Что? – выпалил он. – Что я опять не так сделал? Карин насмешливо фыркнула:
– А то ты не знаешь. Мать проговорила:
– Дайте я с ним разберусь. Мы же вроде договорились.
Тут Майки заметил и бокал с вином на столе, и пепельницу, заполненную окурками. Сел на подлокотник кресла, где развалился Джеко, и стал ждать. Кажется, произошло что-то экстраординарное: мать никогда не брала инициативу в свои руки, если уже была под мухой.
– Ты почему на работе не был? – спросила она, мрачно уставившись на него.
– Так вот из-за чего сыр-бор? А что, меня уволили?
– Надеюсь, – прошипела Карин.
Мать погладила ее по руке.
– Ты где весь день был, Майки?
– Да так. Были дела.
– И с кем ты был?
– А какая разница? – Он повернулся к Джёко: – Это что еще за допрос?
Джеко пожал плечами, глядя себе под ноги.
– Кто-нибудь вообще объяснит мне, что происходит?
– Я тебе объясню, – выпалила Карин. – Завел себе богатенькую подружку, да? Джеко нам все рассказал.
У Майки застучало в висках.
– Что ты несешь?
– Я про девку, с которой ты трахаешься. Элли Паркер.
Она выплюнула эти слова так, будто ее имя было дешевой безделушкой, а то, что произошло между ними сегодня, ровным счетом ничего не значило. Будто все самое ценное в его жизни можно было вот так взять и смешать с грязью.
– Закрой рот, Карин.
– Значит, это правда… – Она вскочила с дивана и бросилась к нему: – Да как ты мог! С ней!
Она стала бить его кулаками. Пришлось схватить ее за запястья и отшвырнуть на диван, чтобы успокоилась. Лицо матери потемнело от злобы.
– Не смей трогать свою сестру, Майки.
– Тогда прикажи ей заткнуться. Она понятия не имеет, что несет.
– Глупый мальчишка! – Мать отмахнулась от него, словно хотела сказать: мы знаем, что ты виновен, и не хотим больше ничего слышать.
Карин завыла:
– Да как он мог? Ему на меня совсем плевать! – И разревелась прямо у них на глазах.
Мать обняла ее и зашептала, уткнувшись ей в волосы:
– Карин, милая, не плачь, а то я сейчас тоже заплачу. Давай-ка выясним, что произошло, прежде чем так расстраиваться.
Майки пнул Джеко, заставив того посмотреть ему в глаза. Они оба поняли, что остались вдвоем в комнате с двумя истеричными женщинами, и ничего хорошего им эта отчаянная ситуация не сулила.
– Видишь, что ты натворил? – бросил Майки. На лице Джеко промелькнуло сожаление.
– У меня не было выбора.
– Чушь собачья.
– Не я один видел тебя в том автобусе, Майки. Что, если бы Карин узнала об этом от кого-то еще? Я должен был сам ей сказать.
– И сказал, да? – Майки схватил его за воротник и вытащил из кресла. – Это мой дом. Не хочешь убраться к черту отсюда?
– Оставь его в покое, – закричала мать.
– Я не хочу, чтобы он тут ошивался! – Он подтолкнул Джеко к двери и, к своему удовольствию, услышал звук рвущейся ткани – воротник куртки не выдержал. – Убирайся! Давай вон отсюда.
– Я сказала – оставь его! – заорала мать и встала посреди гостиной, уперев руки в боки. Ее слегка шатало, но она была настроена серьезно. – Отпусти Джеко, сядь и закрой рот, Майки, потому что клянусь тебе – разбудишь Холли и ввяжешь ее в этот скандал, и я тебе никогда этого не прощу.
Судя по выражению ее лица, она в любом случае прощать его не собиралась, поэтому он сел в освободившееся кресло. Пусть ублюдок постоит.
– Джеко – наш гость, – сказала мать. – Он тут уже два часа сидит и тебя дожидается.
– Три, – поправил ее Джеко.
– Точно, – кивнула мать. – Ты очень добрый мальчик, Джеко. Спасибо тебе.
– Да, он просто золото, – буркнул Майки. – Всегда рядом, когда надо и не надо.
– Ну все, хватит, – отрезала мать. – Джеко хотя бы подумал, каково сейчас Карин, чего нельзя сказать о тебе! – Она взглянула на него так, будто он полный неудачник и она всю жизнь об этом знала. – Ну, не мог хоть раз удержать свой член в штанах?
И что ему на это ответить? От неловкости он покраснел и уставился под ноги.
– Джеко, ты не мог бы поставить чайник и сделать Карин еще чаю?
Джеко кивнул и ретировался на кухню. Ну и придурок. Мать налила себе еще вина – бутылка при этом опустела, а хватило всего на полбокала. Она нахмурилась, словно не веря своим глазам, потом опрокинула бокал в два глотка.
– И это нормально, по-твоему? – процедил Майки. Карин зыркнула на него так злобно, будто снова хотела ударить:
– Какой же ты придурок.
– Да я так, просто спрашиваю. Это ты за сегодня целую бутыль прикончила, мам?
– Вообще-то, – ответила она, – кто ты такой, чтобы задавать вопросы мне. Мы тут сейчас тебя допрашиваем, а не меня. – Она треснула бокалом об стол. – А теперь давай выкладывай все про эту девку. Хочу знать, что за игру ты затеял.
Она сложила руки на груди в ожидании ответа. Карин откинулась на спинку дивана и сверлила его взглядом. Даже Джеко на кухне перестал греметь чашками и прислушался. Но Майки нечего было им сказать. Они наверняка хотят узнать подробности – где, что и когда, – но он мог думать лишь об улыбке Элли, о том, какая она скромная и как много всего знает интересного, а еще так хорошо умеет слушать, что слова сами льются и даже не звучат бессмысленно. И о том, как она пахнет – никогда еще ему не приходилось встречать никого с таким естественным запахом; даже ее одежда пахла просто чистотой, а не каким-нибудь дурацким порошком или духами.
– Ну, давай, – рявкнула мать, – выкладывай. Он пожал плечами:
– Да не о чем тут говорить.
– Ну, тогда я всем расскажу, – прошипела Карин. – Элли Паркер – уродка и зубрилка!
