Менеджер шлюх страдал не только от сквозняков, но и от жары, пил бесконечно джин, «швепс» и всякие лимонады, которые ему привозил оспой побитый чувак по кличке Костлявый. Педераста все звали Попик или Папик, кто как, – он все время вздыхал и громко рыгал, рыгал и вздыхал: «Ох-хо-хо…»; он прохаживался по дому, оглядывая наши деяния печальными потухшими глазами, говорил: «Вот так уже лучше… Молодцы, ребятки, это уже совсем другое дело… Теперь жить можно…» Его бульдожьи щеки вздрагивали, он жутко чавкал, – жрал постоянно: чипсы, гамбургеры, всякую дрянь… и снова пил джин. Из его вывернутых ноздрей торчали ржавые, как проволока, волоски; из карманов безразмерных штанов торчали тюбики и туалетная бумага; он со всеми был вежлив, даже с провинившейся шлюхой. Если кого-то надо было наказать, он говорил Костлявому: «Костенька, разберись, пожалуйста, с этой девицей-красавицей. Пожалуйста, объясни девушке, как себя нужно вести в нашем заведении». Костлявый был психопатом каких мало, любил выпить, нюхнуть, затащить шлюшку в баньку. У него было жутко серое лицо. По всему было видно, что печень уже не работала. Его рвало время от времени. Влас говорил, что у него тубик. «Скоро отъедет, урод, – шептал он, с ухмылкой, – тубик – долго не протянет». В Костлявом ощущалась жесткость умирающего зверя, который всем вокруг доказывает, что он еще порвет кого угодно перед тем, как сдохнуть. Молчаливость, выработанная в сырых стенах Батарейной тюрьмы, делала его похожим на тень. По сути, он ни с кем не говорил вообще; с нами он «работал», а так как мы были под его началом, то людей в нас не видел, так как готов был получить инструкции убрать кого угодно, нас в том числе. Говорил он, наклонив голову по-собачьи, глядя уголком одного глаза; от этого становилось страшно, потому что в той части лица, откуда он так косил, появлялась убийственная решимость тебя растерзать. Он был настоящим вместилищем болезней. Ему было лет сорок пять, но выглядел он гораздо старше. Жердь с сухими длинными руками. Сутулый, впалая грудь, широкие плечи. Черные редкие зубы. Брюки со стрелочками, тупоносые ботинки, белая рубашка, пиджак. Он был неуклюж и вечно стукался о что-нибудь. Возле глаз собралась мертвая кожа, отливала синим; случался тик: веко вдруг начинало дергаться, а за ним вся кожа вокруг глаза. Я часто пытался себе представить его мать, отца, его самого ребенком, но ничего не получалось. Он гонял, как чумной. Все соседи на него жаловались педерасту. Попик просил: «Костик, ты бы не мог немножко помедленней? Ну хотя бы тут, на нашей улице, а?» Костлявый рокотал в глубине своей глотки низкое «ладно», очень угрожающе. Как-то мы не кисло выпили, и Влас в разгаре пьянки мне сказал, что Костлявый, если напьется и выйдет из себя, может запросто всех нас тут перестрелять. Один раз уже было… палил без разбору… все попрятались, кто куда. «Попик всегда требует у него пистолет, когда наливает третью, – шептал Влас. – Пистолет запирает в сейф. Потому что Костлявый – маньяк, чокнутый, без крыши над головой».
* * *Заковали, вывели, погрузили. Ехали минут пятнадцать. Под моросящим дождем отвели через двор к широким старым дверям. В кабинете ждал инспектор. Худосочный, лысенький, со слипшимися глазками, похожий на обмякший воздушный шарик. В лице – наивность, сонливость, кабинетность. Серая мышь! Он запросто мог бы быть компьютерным червем. Изобретателем игр или вирусов.
– То sekunder[68], – сказал он мне, прямо как врач пациенту, указал на стул.
Я сел. Выпустил воздух, вытянул затекшую ногу. Колено погладил. Возле него на стуле стоял рюкзачок; на кармашке – отражатель в виде листика; а за спиной на стене были постеры с экзотическими девушками, репродукция картины Гогена и детские рисунки.
Наконец он спросил, говорю ли я на каком-нибудь языке. Я сказал, что говорю по-английски.
– We are waiting for interpreter now, understand?[69] – сказал он, подумал и спросил: – Может быть, мы могли бы начать понемногу? Попробуем?
Я сказал, что можно попробовать. Он дал мне подписать бумагу с текстом о том, что я готов сотрудничать; доставал еще и еще бумаги, объяснял пункты; давал заполнить формы; я такие заполнял когда-то, когда мы с Хануманом окунулись в это болото три года назад…
«Может, я сейчас все это заполню и меня направят в Сундхольм? – подумал я. – Как тогда… Может, это все так, проверка?.. Восстановят, дадут "голубую карту", отправят на интервью повторно…»
Надежда заиграла в поджилках; я ринулся заполнять графы… Там были вопросы на трех языках. Я все обстоятельно написал. Он подкладывал и подкладывал бумаги, декларация, прошение, причины, обозначить, почему и при каких обстоятельствах…
Точно! Все как тогда! В моей голове зазвенело от счастья: сейчас заполню, и меня выпустят! Даже если что, в закрытый лагерь, но не домой… не в Эстонию! Они ни черта про меня не знают!
Написал те же фальшивые данные, что и три года назад:
имя: Евгений Сидоров
город: Аксу
страна: СССР
– Нет! – завопил инспектор и хлопнул ручкой по столу (я даже вздрогнул), все его лицо исказилось, передо мной сидел совершенно другой человек – холодный надзиратель, готовый отправить меня на электрический стул. Он орал: – Советского Союза нет, дорогой мой! Не существует он больше! Понимаешь? Не существует! Попрошу написать государство.
Я написал: Казахстан, – сказал, что у них должны быть мои данные, потому что я был в Красном Кресте.
Зазвонил телефон. Он легко оторвался. Переменился в лице. Словно из роли вышел. Заговорил с кем-то. И меня вдруг не стало. Я наблюдал сценку из жизни датского инспектора полиции, которому кто-то звонил. Я почувствовал себя зрителем перед экраном телевизора. Захотелось встать и уйти, глотнуть свежего воздуха. Пройтись, просто пройтись по улице в чьей угодно шкуре, лишь бы не видеть этот кабинет. Глянул в окошко: свинцовое небо, свинцовые крыши… Голубь перечеркнул серое облако. Инспектор положил трубку, вздохнул, сказал, что переводчик будет только в понедельник.
– Ну раз уж мы начали… – снова вздохнул и покрутил шариковую ручку, покивал себе и затараторил: – Ты находишься здесь, потому что находился нелегально на территории Датского Королевства, без документов, и, несмотря на то что ты подал прошение о предоставлении тебе убежища, не являлся на интервью три года! Три года! И все равно ты каким-то образом оставался в стране! Ты давно в розыске. Понимаешь? В розыске! Потому подождешь до понедельника… Недолго осталось, ведь скоро все выяснится, да? Ты тут все верно написал? Если все верно написал, так и нечего бояться. Чего бояться? Ты же не совершал никаких преступлений, а? Или все-таки совершал? Три года в Дании, и никто не знает, где ты был… За три года много преступлений совершил, наверное… Будем надеяться, что нет, не много… Будем проверять. Скоро все выяснится. Тебя надо зарегистрировать. Регистр, понимаешь? Ты был в Красном Кресте, мы все про тебя знаем, да, но на тебя подали в розыск, потому что ты не являлся на интервью! Видишь, ты в розыске! Reported disappeared![70] Понял? Непорядок. Так нельзя. Никто не рассматривает дела людей, которые не являются на интервью… Это нарушение. Должен быть в закрытом лагере. Пока посидишь в Вестре! Как только установим твою личность, тебя сразу переведут в Сундхольм, в лагерь, понимаешь? Там получишь одежду, одеяло, все, ложку, чайник, деньги на карманные расходы… А пока должен ждать. Мы свяжемся с твоим посольством… вот бумага, напиши здесь, можешь по-русски, для своих пишешь, как и почему ты оказался без визы и без паспорта на территории Дании… и имя свое, еще раз здесь и здесь… и с какой целью и когда ты въехал, через какую страну… молодец… тут поставь свою подпись, вот тут… молодец… Нужно будет проверить еще отпечатки пальцев… будем проверять. У нас столько дел… Теперь подпиши здесь, это разрешение на использование твоих отпечатков пальцев для поиска в Интерполе. Вот, подпиши, и целиком имя в графу, что ты разрешаешь использовать свои отпечатки пальцев с целью установления своей личности… молодец… Порядок! Спасибо…
Его рабочий день подошел к концу; инспектор отключался вместе с компьютером, он уже не был ментом, личина с него сползала, еще несколько секунд, и он станет простым смертным, он по инерции договаривал, медленней и медленней:
– В следующий раз придет переводчик… надеемся, что ты тут всю правду написал… Если нет, то ты сам подписал, что согласен с тем, что если будет установлено, что ты умышленно ввел в заблуждение следствие, то будешь уголовно наказан лишением свободы до установления личности… С законом лучше не играть в прятки! В понедельник в суд поедем… пока отдыхай… всего хорошего…
* * *Фен привозил один угрюмый чувак в синем «талботе», – он был в сговоре с хозяином. Брать «разрешалось» товар только у него. Костлявый строго следил за движением возле дома.
