– Нет, спасибо, вы очень добры.
– Вы где-то рядом живете? – Спросил он.
– Да.
– Правда? Где?
– В центре.
– А где – в центре?
– Между Первой и Бандини.
– А знаете Пичез? Она на Бандини живет.
– Знаю, ее вечеринки – ужасно шумные.
– Муж ее – это мой брат!
– Классная девка – Пичез!
– Да уж…
– Нет. Я куплю вам сакэ!
– Нет уж, спасибо.
– А что так?
– Когда я перепиваю – бьюсь.
– В истерике бьетесь?
– Нет, просто бьюсь.
– А к нам на яхту на вечеринки
Столько народу приходит… только,
Когда вино и жратва
Кончаются – все удирают!
– Правда?
– Ага. А нам потом
Все убирать и мыть!
Виснет молчание.
Я продолжал жевать. После сказал:
– Ребята, спасибо за пиво, Но мне пора.
– Куда вы сейчас?
– Домой.
– А на яхте у нас сегодня – Вечеринка…
– Отлично.
– Как, вы сказали, Зовут вас?
– Хэнк, – отвечаю.
– А меня – Боб.
– Я – Эдди.
Я к кассе пошел – Заплатить.
А когда я направился к двери, Боб спросил:
– Как насчет на дорожку?
– Нет-нет. Спасибо, не стоит.
– Увидимся! – крикнул Эдди.
– Уж точно, – ответил я.
И вот я уже на улице.
Я шел к машине своей
И думал: по крайней мере
Теперь я смело
Могу говорить людям,
Что пробовал осьминога.
A Friendly Place
Минут за десять до последнего забега они
Тащились через парковку к своей машине, он -
Впереди на добрых четыре фута, к ней обернувшись.
Шел. Говорил.
«Почему надо было занять места непременно в толпе?
В жизни там больше не сяду! Невозможно
СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ!»
А она отвечала: «Заткнись, Гарри!»
И дальше он шел, обернувшись, и говорил: «Да ведь я же ПРЕДУПРЕЖДАЛ, что там невозможно
СОСРЕДОТОЧИТЬСЯ!»
А она отвечала:
«Давай-давай, тебе ж вечно -
Только ПОВОД НАЙТИ!»
Он резко остановился.
Остановилась она. Они в упор
Уставились друг на друга.
«Черт подери! – сказал он. – ТЫ поезжай на машине!
Я – на такси!»
А она отвечала:
«Ну, хватит же ГЛУПОСТИ ДЕЛАТЬ,
не будь ИДИОТОМ!»
И они продолжили путь – разделенные
Теми же футами четырьмя.
Вдалеке
Раздался сигнал к началу
Заезда последнего.
«На кого б ты поставил в девятом?» -
Спросила она.
Он отвечал: «А уж это -
Мое чертово
Личное дело!»
А потом я стал заводить машину
И больше уже
Их не слышал.
The Old Couple
Я был уже немолод, но еще не стал
Известным писателем,
Когда молодой человек, на диване моем сидя,
Спросил:
«Что вы думаете насчет того, что Хаксли живет
Там, наверху, на Голливудских холмах, вы же -
Здесь, внизу?»
«Ничего я об этом не думаю», – я сказал.
«В смысле?» – спросил он.
«В смысле – не думаю я, что это имеет
Отношение хоть к чему-нибудь».
Сейчас молодой человек, задавший мне этот вопрос,
Живет наверху, на холмах,
А я – по-прежнему здесь, внизу.
И я все так же не думаю,
Что это имеет
Отношение хоть к чему-нибудь.
К писанию книг – тем более.
Но люди по-прежнему задают
Дурацкие вопросы.
Правда ведь,
Задают?
What?
Скрытое в нас
Порою взрывается
Нам прямо в лицо.
Вчера на шоссе у меня колесо спустило.
Я вручную
Менял правое заднее колесо,
Огромные грузовики проносились мимо,
Ревом взрывали воздух
У меня над ухом,
У меня за плечом.
Казалось, что я застрял
На самом краю света -
И на полчаса опоздал
К началу скачек.
Но вот ведь странно: в чем-то Ситуация эта
Отчаянно походила на новый
Нежеланный выход
Из
Материнской утробы.
Born Again
Между раундами
В боях без правил
На ринг выходит девчонка,
В руке у нее – табличка,
На которой написан номер
Следующего раунда.
Как вопят тогда мужики -
Просто
Трудно поверить.
Столько отважных бойцов
Рисковало здесь
Жизнью своей и шкурой -
Но с восторгом куда большим
Реагирует публика
На женскую
Задницу!
Так, может, пускай выходят к толпе
Просто девчонки с табличками – одна за одной?
Зачем нужны бойцы?
Мужики могли бы просто сидеть
И мечтать о том, как они бы
Заполучили такую девчонку с табличкой
К себе в спальню -
В полную личную собственность.
Ведь тогда не пришлось бы мужчине
Разбираться с неприятностями
Типа родственников, предменструальных синдромов,
Эгоизма, тщеславия, осознанья того, что внутри у женщины -
Всего лишь груда внутренностей и
Разных подобных штук;
Не надо помнить,
Что девчонку с табличкой
Надо любить верно и нелицемерно -
Ибо такой красоты
Мужчина не стоит.
Эх, выдайте каждому мужику по девчонке с табличкой -
Чтобы вечно вертела задом.
Каждый мужик – навек со своей девчонкой,
Навеки – в спальне.
Девчонку трахает вечно -
Раз-два, раз-два!
И – ничего больше.
Ни скандалов, ни газов,
Ни темных ночей, ни тещ, ни кузин,
Ни любовников, ни залетов,
Ни злости медленного старения,
Ни зубных болей, ни храпа,
Ни бесконечных унылых вечеров перед экраном -
Только по совершенной девчонке с табличкой
На каждого мужика,
И – раз-два, раз-два,
И сперма, и желание без конца, и мечта без конца,
По девчонке с табличкой – каждому
Похотливому мужику, и не надо бойцов никаких,
Да вообще ничего больше
Не надо!
Да уж…
Когда я уходил, бой последний
Был еще не окончен.
На стульях складных сидели
Шесть девчонок с табличками,
Не знаю как, но на лицах их -
Еще прекрасней, чем раньше -
Отражался
Кошмар,
Грядущий на ринге.
Я вышел. Пошел
К своей машине.
Вечер был ясный, морозный
И настоящий.
Я сказал себе – ты, должно быть,
Просто слишком стар, чтоб понять.
И когда я ключом отпирал
Дверцу своей машины -
Этой мысли
Я улыбался.
Card Girls
Все было не так уж прекрасно
Об этом упоминают
Не слишком часто -
Только на Диком Западе
Многим людям
Просто стреляли в спину.
Истории храбрых встреч
С глазу на глаз
На улочках,
С руками на рукоятях
Револьверов
Редкость.
Лучшим стрелком признавался
Обычно тот,
Кто выхватывал револьвер
И успевал сделать выстрел,
Покуда противник его
Выпивал,
Обедал,
Или в карты играл,
Или с какой-нибудь дамочкой
Лежал в постели -
Ну,
Или чем еще Был занят.
«Мертвец ничего не расскажет» -
Такая
Была поговорка.
Нынче на Западе
Не изменилось
Решительно ничего -
Кроме оружия.
Теперь тебе в спину выпалят
Раз семнадцать иль восемнадцать,
А может,
И больше -
Быстрей, чем ты
Успеешь сказать:
«Срань Господня!»
It’s Never Been so Good
Когда-то этот мужик
Был писателем интересным -
Он умел говорить резко
И неожиданно.
Однажды я присоветовал
Критикам и редакторам
Взглянуть на него попристальней -
Дескать, его до сих пор
Практически не замечали,
А заметить его, безусловно,
Уже пора.
Над иными моими фразами
Этот писатель
Подшучивал в книжках своих -
Я, впрочем, не обижался.
Публиковал он обычно
Маленькие брошюрки
Страниц от шестнадцати
До тридцати двух,
Отпечатанных на мимеографе.
Они вылетали
С огромной скоростью -
Может, три иль четыре
В год.
Проблема в том,
Что
Каждая из брошюрок была чуть слабее
Той,
За которой вышла, -
И он продолжал использовать
Мои старые хохмочки.
Жена моя тоже
Заметила перемены
В его работах.
«Что случилось с его уменьем
Писать?» – спросила она у меня.
«Он слишком много пишет.
Выжимает слова из себя. Пишет насильно».
«Паршивая книжка. Ты просто обязан
Сказать ему – пусть перестанет
Использовать твои хохмы».
«Не могу! Просто жаль, что он
Публикует так много».
«Ну, и ты
Публикуешься без остановки».
«У меня, – я ответил ей, -
Все по-другому».
Вчера он прислал мне очередную
Свою брошюрку
С ласковым посвящением
На титульном листе.
Этот последний опус
Был совершенно бездарен.
Слова,
Мертворожденные,
Словно
Падали со страниц.
Что с ним сталось?
Слишком большие амбиции?
Слишком часто писал
Просто ради процесса письма?
Не ждал, пока слова у него внутри
Скопятся -
А после
Вырвутся по собственной воле?
Тогда я решил на неделю
Вообще перестать писать -
Береженого Бог бережет.
Просто выключить свой компьютер,
Просто забыть
