ВИДЕО
Снова цветная женская рука ставит чашку на блюдце. Поднимается пар, и бар тоже становится цветным[15].
АУДИО
СОПРОВОЖДЕНИЕ: Выстрелы фейерверков. Восторженные ахи и охи толпы.
ВИДЕО
Наплыв кадра: небольшая, но уютная комната отеля[16]. Справа на переднем плане опрятная кровать. Слева в центре маленький столик, где стоит телефон и чайное блюдце. В центре на заднем плане — открытое окно. Сквозь него видны фейерверки, взлетающие в небо над крышами города. Опять же черно-белый вариант[17].
АУДИО
ДИКТОР: Не важно, зачем…
СОПРОВОЖДЕНИЕ: Звон чашки, поставленной на блюдце.
ВИДЕО
Снова появляется та же рука и ставит чашку на блюдце. Комната и фейерверки становятся цветными[18].
АУДИО
ДИКТОР: …Вам всегда будет лучше с чашечкой чая от «Бостон Харбор»!
ВИДЕО
Черно-белый кадр[19]. Чайные чашка и блюдце стоят точно в центре. Прямо за ними размещается большая коробка чая «Бостон Харбор». Цвет распространяется от чашки, поднимаясь из нее вместо пара[20].
Надпись, ползущая по экрану: ВНИМАНИЕ: чай содержит кофеин, который может произвести неблагоприятный эффект. Продолжительное заваривание может способствовать выделению дубильной кислоты. В некоторых случаях это приводит к раздражению желудка и потемнению зубной эмали. Высокая температура напитка при неправильном или неосторожном обращении может стать причиной ожога. Мы рекомендуем вам быть предельно осторожными при потреблении этого продукта.
Временами в нашем бизнесе происходят события, которые не поддаются законам рекламной физики. Реклама не производит эффекта, которого от нее ожидают — а ожидают, что она будет продавать, развлекать или же информировать. Когда этого не случается, результаты оказываются поистине бедственными. Однако иногда все оборачивается к лучшему.
«Их было десять» стал одной из подобных реклам. Первая реакция еще не означала, что ролик целиком «мертв», но он, несомненно, агонизировал. Хотя в таких случаях я обычно склонен обвинять себя и свой сценарий, в этот раз я проклинал людей из «Мира Нано», настоявших на привлечении Дрейна. Дрейн маячил повсюду, Дрейн мелькал тут и там, он был везде. Неудивительно, что покупатели отторгали этот «новый чудесный товар». Я бы на их месте поступил точно так же. Просто из принципа. Просто потому, что его продает Норман Дрейн.
Прошла неделя. Становилось все более очевидно, что конец света и вправду не за горами. Один за другим члены моей группы переставали со мной разговаривать: Мортонсен, Харбисон и Сильвестер — практически одновременно. Затем, через несколько дней — Дансигер, Депп и обыкновенно неприхотливый Гризволд. Лишь Бэйнбридж общалась со мной по-прежнему, отдавая дань неистребимому оптимизму и приспособленчеству. Мы до сих пор ничего не сказали друг другу относительно неудачной поездки в Вудсток, и Бэйнбридж несомненно считала, что между нами осталось незавершенное дельце. Я продолжал прикидываться равнодушным — хотя Дансигер наверняка бы сказала, что я прикидываюсь идиотом.
Вне группы дела шли еще хуже. В один прекрасный день братцы Черчи при виде меня сделали вид, что пытаются спрятаться, а когда я прошел мимо, зашептали вслед: «Прокаженный! Прокаженный! Нечистый! Пария!» В другой раз Апчерч обнял Черчилля за плечи, указал на меня свободной рукой и нравоучительно проговорил: «Вот, малыш. Вот на что похожи неудачники. Посмотри на него хорошенько, чтобы знать, как ни в коем случае не надо выглядеть!»
От Хотчкисса и вовсе не приходило вестей, чему я был скорее рад. Он скорее всего впал в очередную депрессию, так что в его обществе я нуждался меньше всего в мире. Ничего я не услышал и от лидеров прочих творческих групп. У Огилви по-прежнему регулярно собирались вечеринки, но меня не пригласили ни на одну. Да я и сам не особенно рвался участвовать. Алкоголь только усугубил бы мое состояние.
И что хуже всего: молчали «старики». Если наша компания умерла и отправилась в ад — а ситуация именно так и выглядела, — они бы, разумеется, предприняли усилия по нейтрализации нанесенного агентству вреда. И первым делом уволили бы меня. Однако же от «стариков» не приходило никаких вестей. Я не мог согласиться с Бэйнбридж, утверждавшей, что «отсутствие новостей — хорошие новости». Молчание парализовало меня. Узнать, что я лишился работы, казалось легче, чем не знать ничего.
И единственный человек вне нашей творческой группы, который держался со мной как обычно, была Хонникер из Расчетного отдела. Все утро после нашего Дня Канталупы я оставался вял и недееспособен. Менее всего хотелось рассказывать ей о несуществующей первой реакции. Поэтому я вызвал для Хонникер коляску и отправил ее домой. Махнув ей на прощание, я подумал, что вижу Хонникер последний раз в своей жизни.
Но утром понедельника я вошел в кабинет и обнаружил, что она оставила подарок: ручку, предназначенную для записей на бумаге. Более того: Хонникер взяла один из листов и написала записку — свой телефонный номер и подпись: «Для твоих часов».
Вместо того чтобы возликовать, я расстроился еще больше. Если ситуация такова, какой я ее вижу, то наши с Хонникер отношения закончатся, не успев начаться. Она оставит меня, едва осознает глубину моего падения. Пожалуй, в скором времени я окажусь в компании Робенштайна в нашем офисе в Осло. Так что я не стал заносить номер Хонникер в свои часы. В тот момент я просто не мог заставить себя это сделать. Куда там! Я не осмелился бы даже взглянуть на нее: ведь я отплатил черной неблагодарностью на ее благородство. В конечном итоге я завернул бумагу и упрятал ее в ящик стола под старые пыльные чипы «С-П-Б».
Тем временем стало очевидно, что «Их было десять» не возымели действия. Взвесив все произошедшее, я пришел к выводу, что офис в Осло — непозволительная для меня роскошь. Все указывало на то, что моя карьера в Пембрук-Холле окончена. Если я не сумел продать настолько чудесный и необычный товар, как «Наноклин», тогда на что я вообще годен? Пребывая в черной тоске, я вызвал феррет, приказал обновить мое резюме и подобрать список потенциальных работодателей. Причем следовало избегать фирм, где от сотрудников требовалось умение писать и вообще заниматься творческой работой.
— Мистер Боддеккер, — сказал на это феррет, — у вас снова плохой день из-за контракта с «Миром Нано»? — А затем эта проклятая штуковина попыталась отговорить меня от принятого решения. В конечном итоге я сдался — хоть и не потому, что надеялся остаться в Пембрук-Холле. Я сделал это лишь для того, чтобы чертова груда железа наконец-то заткнулась.
А к следующему понедельнику я был рад, что не стал торопиться с увольнением.
Неделя началась с той же мрачной ноты, на какой закончилась прошлая. Первая реакция по-прежнему напоминала пустой город призраков. Исследователи рекламы не могли или не желали говорить о ролике.
Однако, когда появилась более полная статистика, произошло нечто странное. Сличив цифры исследования реакции с цифрами продаж, выяснили, что анализ реакции произведен неверно. «Их было десять» — и сам «Наноклин» — наконец-то восприняло сознание населения.
По первоначалу я даже ничего не понял. В понедельник я проснулся поздним утром и отправился заканчивать ролик для «Бостон Харбор», который, как я полагал, должен стать моей последней работой в Пембрук-Холле. Не желая спускаться в сутолоку метро, я поймал коляску, огласил девушке-водителю пункт назначения и пообещал надбавку за скорость. Она поднажала на педали, а я, углубившись в ноутбук, даже не заметил, как мы остановились возле здания Пембрук-Холла. Я выдал обещанную таксу и даже кое-что сверх того, рассыпаясь в благодарностях. Запыхавшаяся девушка подняла большие пальцы:
— Я управилась!
Я повторил ее жест и направился в вестибюль, когда внезапная мысль заставила меня замереть на месте. Повернувшись на каблуках, я побежал обратно к тротуару, но девушка уже катила по улице в поисках следующего пассажира.
Я что-то не так понял? Это могло быть простым совпадением. Множество людей могут сказать: «Я управился» по многим разным причинам. И это подходящие слова, чтобы сопроводить их поднятыми большими пальцами.
Не так ли?
Совпадение.
По пути к лифтам мне встретился Весельчак. В руках он держал какие-то золотистые штуковины, выполненные из того же материала, что и розы. Он запустил один из них в мою сторону. От неожиданности я взмахнул рукой, отталкивая предмет. И только когда мои пальцы соприкоснулись с миниатюрным аэропланом, я понял, что это — очередное произведение искусства Весельчака. Я расслабил руку, опасаясь сжать аэроплан слишком сильно, и все же оказалось слишком поздно. Я услышал треск, и на пол посыпалась пыль.
— Прости, — сказал я Весельчаку. — Я не хотел его ломать.
