— Эта старая мышь вечно чихает… Вы — руководитель?
Другие больные тоже сидели за столиками или стояли под деревьями, некоторые растянулись на лужайке. Но все они были неподвижны и безмолвны.
— А как здесь кормят, Глория? Ты подружилась с кем-нибудь?
— Ужасно. Нет. Грязный ебарь.
— Может, ты хочешь что-нибудь почитать? Что тебе принести почитать?
Глория не ответила. Она подняла правую руку, посмотрела на нее, сжала в кулак и со всего размаха ударила себя по носу. Гарри склонился над столом и схватил обе ее руки.
— Глория, прошу тебя!
Она заплакала.
— Почему ты не принес мне шоколад?!
— Глория, ты же говорила мне, что ненавидишь шоколад.
Слезы катились градом.
— Я не ненавижу шоколад! Я люблю шоколад!
— Не плачь, Глория, прошу тебя… Я принесу тебе шоколад. Я принесу все, что захочешь… Послушай, я снял комнату в отеле за пару кварталов отсюда, чтобы быть рядом с тобой.
Тусклые глаза расширились.
— Комнату в отеле? Ты там с какой-нибудь грязной шлюхой! Устраиваете порнуху и пялитесь на потолочное зеркало!
— Я буду поблизости несколько дней, Глория, — мягко ответил Гарри. — И принесу тебе все, что пожелаешь.
— Тогда принеси мне свою любовь! — закричала она. — Какого черта ты не приносишь мне любовь свою?
Некоторые из больных повернулись в их сторону.
— Глория, я уверен, что никто не заботится о тебе больше меня.
— Ты решил принести мне шоколад? Ну и засунь его себе в жопу!
Гарри достал из бумажника карточку. Это была визитка отеля. Он протянул ее Глории.
— Вот, возьми, пока я не забыл. Вам разрешают пользоваться телефоном? Если что-нибудь понадобится, просто позвони мне.
Глория молча взяла визитку и свернула ее маленьким прямоугольником. Затем она нагнулась, скинула одну туфлю, положила в нее сверток и снова надела.
Она подняла правую руку, посмотрела на нее, сжала в кулак и со всего размаха ударила себя по носу.
Гарри увидел, что к ним приближается доктор Дженсен. Он подошел, улыбаясь и приговаривая: «Так, так, так…»
— Здравствуйте, доктор Дженсен, — голос Глории прозвучал совершенно спокойно.
— Могу я присесть?
— Конечно.
Доктор был человек крупный. От него просто воняло излишним весом, большой ответственностью и высокими полномочиями. Его брови казались толстыми и тяжелыми, они и были такими. Им хотелось сползти в мокрый круглый рот и там сгинуть, но жизнь не позволяла им дезертировать.
Доктор посмотрел на Глорию. Взглянул на Гарри.
— Так, так, так, — сказал доктор. — Я, знаете ли, очень доволен прогрессом, который мы, так сказать, имеем на сегодняшний день…
— Да, доктор, я только что говорила Гарри, насколько я стала чувствовать себя стабильнее, как мне помогли ваши консультации и групповые занятия. Я почти освободилась от необоснованного гнева, бесполезных терзаний и этой разрушающей жалости к самой себе…
Глория сидела, положив руки на колени, и улыбалась. Доктор улыбался Гарри:
— Глория совершила удивительное исцеление!
— Да, я это заметил, — согласился Гарри.
— Я думаю, дело за малым, и совсем скоро Глория будет снова дома рядом с вами, Гарри.
— Доктор, — обратилась Глория, — можно мне сигарету?
— Отчего же, конечно, — он достал пачку экзотических сигарет и выстукал одну.
Глория угостилась, доктор щелкнул позолоченной зажигалкой. Она прикурила, затянулась…
— У вас прекрасные руки, доктор Дженсен, — сказала она.
— Ну что ж, спасибо, моя дорогая.
— Ваша доброта защищает, она исцеляет…
— Ну, мы стараемся делаем все, на что способны… А теперь я прошу извинить меня, я должен поговорить с другими пациентами.
Доктор довольно легко поднял свою громоздкую тушу со стула и направился к столику, за которым женщина навещала мужчину.
Глория вытаращилась на Гарри.
— Жирный мудила! Он говно подъедает за медсестрами…
— Глория, рад был тебя увидеть, но дорога была слишком долгой, мне нужно отдохнуть. И я думаю, что доктор все-таки прав. Я вижу некоторый прогресс.
Она рассмеялась. Но смех ее не был смехом живой радости, это был театральный смех, как часть чего-то хорошо заученного.
— У меня вообще нет никакого прогресса, налицо регресс…
— Это неправда, Глория…
— Я больной, рыбья башка. Я лучше кого-либо могу ставить диагноз.
— Что это еще за рыбья башка?
— Разве тебе никто не говорил, что у тебя голова как у рыбы?
— Нет.
— Когда будешь бриться, присмотрись. Да будь осторожен, не порежь жабры.
— Я сейчас ухожу… но я приду снова, завтра…
— Следующий раз приводи руководителя.
— Тебе правда ничего не нужно?
— Нет, возвращайся в отель и еби свою шлюху.
— Может, принести тебе «Нью-Йоркер»? Этот журнал нравился тебе…
— Забей «Нью-Йоркер» себе в жопу, рыбья башка! А следом «Таймс»!
Гарри потянулся через стол, сжал руку Глории, которой она атаковала свой нос, и произнес:
— Не волнуйся, продолжай бороться. Скоро тебе станет лучше…
Глория ничем не дала ему понять, что слышит его. Гарри медленно встал и направился к лестнице. Поднявшись наполовину, он обернулся и несмело помахал ей. Она не шелохнулась.
Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.
Гарри продолжал свое дело, но и телефон продолжал свое. Это раздражало. Скоро его член обмяк.
— Блядь, — процедил Гарри и откатился.
Он включил лампу и поднял трубку.
— Алло?
Это была Глория.
— Ты ебешь грязную шлюху!
— Глория, тебе позволяют звонить так поздно? Разве вам не дают снотворного на ночь?
— Почему так долго не брал трубку?
Они были в темноте и им было хорошо, когда зазвонил телефон.
— Ты что, никогда в сортире не засиживаешься? Я было уже выдавил наполовину, ты застала меня на полпути.
— Готова поспорить, что так оно и было… Ты собираешься завершить выдавливание после того, как поговоришь со мной?
— Глория, эта твоя проклятая запредельная паранойя завела тебя туда, где ты сейчас находишься.
— Рыбья башка, моя паранойя частенько оказывалась предтечей последующей истины…
— Послушай, ты несешь всякий вздор. Иди и ложись спать. Я приду к тебе завтра.
— Окей, рыбья башка, заканчивай свою поебку!
И Глория повесила трубку.
Нэн, уже в халате, сидела на краю кровати возле своего стакана с виски на ночном столике. Она закурила и забросила ногу на ногу.
— Ну, как там наша бедная женушка?
Гарри налил себе выпить и присел рядом.
— Извини, Нэн…
— Извини — за что? Или — кого? Ее или меня, или — что?
Гарри осушил свой стакан.
— Давай только не будем устраивать хреновой мыльной оперы.
— Ах, вот как? Что же ты хочешь устроить из всего этого? Ночь любви? Попытаешься кончить? Или предпочитаешь пойти в ванную и вздрочнуть?
Гарри уставился на Нэн.
— Кончай умничать. Ты не хуже меня знаешь ситуацию. Сама напросилась поехать со мной!
— Да, потому что я знала, если не возьмешь меня, обязательно подцепишь какую-нибудь шлюху!
— Ебаный в рот, — застонал Гарри, — опять это слово.
— Какое слово? Какое слово?! — Нэн осушила свой стакан и швырнула его в стену.
Гарри поднялся, подобрал небьющийся стакан, плеснул в него виски и протянул Нэн, потом плеснул себе.
Нэн заглянула в стакан, пригубила и поставила на ночной столик.
— Я позвоню ей. Я позвоню и все ей скажу!
— Какого черта ты ей скажешь? Это больная женщина!
— А ты больной кретин!
И тут телефон снова зазвонил. Он стоял на полу посередине комнаты, где Гарри оставил его. Они оба соскочили с кровати и бросились к телефону. На втором звонке они оба ухватились за трубку. Они катались по половику взад и вперед, тяжело дыша. Их тела, руки, ноги переплелись в отчаянном противостоянии. И схватка их отражалась в потолочном зеркале.
Ларри проснулся, выбрался из спутанных простыней и подошел к окну. Он увидел крыши гаражей и голые кроны деревьев — восточная часть квартала. Похмелье было ближе к среднему, и Лари направился в ванную. Поссал, вымыл руки и сполоснул лицо. Затем он взглянул на себя в зеркало и решил, что лицо его лишено всякого очарования. Затем взгляд остановился на мерном течении воды из крана, и Ларри вдруг посетила мысль, что проблема человечества в том, что его история ведет к неминуемой гибели личности, которая превращается в отхожий мусор, как это ни тоскливо и ужасно.
