Грег не поднимал трубку. Как только я нажал «отбой», позвонил отец.
— Твоя мать от меня ушла. К какой-то сумасшедшей лесбиянке.
— Что?!
— Что слышал. Меня бросили ради эмбриона Фреда Флинтстоуна.
— Ты сейчас пьешь ром с «Гаторадом», лежа на диване и выключив свет?
Оказалось, я прав.
— Послушай, мать говорила с этой женщиной минут пятнадцать. Наверняка она просто ушла в магазин, а ты не так понял.
— Она оставила записку.
— Ну?
— «Дорогой Джим! Мне нужна страсть и интимность, которую на этом жизненном пути мне подарит лишь женщина. Прошу, не суди меня строго! Не забудь, что сегодня нужно подкормить саженцы удобрением для усиленного роста корней».
— Я сейчас приеду.
Отец сидел без света и только что поменял оранжевый «Гаторад» на зеленый. На пластиковых бутылках не было этикеток.
— Папа, а где этикетки?
— Может, я и напился по самые жабры, но черта с два я буду платить по полной стоимости, если в «Костко» продают порошок оптом.
— Господи! Ты во сне тоже экономишь?
Я посмотрел на записку от мамы. Вся в мокрых пятнах от растаявших кубиков льда. Печальная и нелепая сцена… Я сел на диван рядом с отцом. Вдруг по газону, стряхивая хвойные иглы с сумочки, пробежала Эллен, бывшая папина пассия.
— Отправь эту суку приставучую подальше! — приказал отец.
Я подошел к двери и крикнул:
— Эллен, мы все видели! Она выглянула из-за азалии.
— Эллен, сегодня не самый лучший день для слежки! Отец очень подавлен, и, что бы ты ни планировала, сегодня это не кстати.
— А-а… Ну, ладно! Приду завтра.
— Спасибо.
Я вернулся в дом.
— А мама сказала, где будет жить?
— Нет.
— И телефон не оставила?
— Нет.
— А сумку собрала?
— Не-а.
Я мысленно пролистывал список маминых увлечений, живых и мертвых; отец обо всех даже не подозревал.
— Если она не собрала сумку, надолго ли она уехала? Успокойся.
Но отца было трудно утешить.
— Все эти годы она была так чиста и доверчива! А я трахал каждую сучку на работе.
Он проглотил еще несколько коктейлей и вырубился. Искать мать пришлось мне. Я позвонил Джону Доу:
— Привет, Джон!
— Привет, Итан! Что случилось?
— Джон, мне нужно найти свою мать. У меня такое чувство, что она в гостях у твоей. По поводу удобрений.
Молчание.
— Джон?
По-прежнему молчание.
— Джон?
— О боже…
— Почему ты говоришь «О боже»?
— Это уже не в первый раз. Советую заранее смириться с фактом, что мы станем сводными братьями.
— Что?
— Когда моя мама идет в атаку, сопротивление бесполезно. Твоя мать ничего не сможет сделать. О боже, о боже…
Я притворился наивным дурачком.
— Ты с ума сошел! Моя мать просто хотела узнать о гидропонных удобрениях из сульфата бора.
Джон вздохнул.
— Где живет твоя мать? Мне нужно поехать и поговорить со своей, а то отец совсем сопьется, — сдался я.
Джон дал мне адрес: севернее по побережью, час на пароме.
— Итан, я поеду с тобой. Потом поймешь почему.
Паром был почти пустой. Мы подумали, что во время поездки поработаем, но вместо того купили гамбургеров и проспали весь час в машине. Рожок парома нас разбудил.
Дорога вдоль побережья была очень живописной: папоротники, могучие кедры, искрящееся море с черными точками — орлами и чайками. Джон ехал, сжав кулаки.
— Э-э… Джон, чего мне ждать?
— Не буду настраивать тебя заранее.
— Господи! Мы куда собрались, на Планету Обезьян?
— Только не пытайся умничать. Вообще.
— Да ладно!
— Итан, я не зря поменял имя и паспорт.
Мы свернули с шоссе на грунтовую дорогу, отгуда- на еще более грунтовую, и так до тех пор, пока не оказались на заросшей бурьяном тропе, которая полмили шла через ольховую рощу и закончилась небольшим тупиком, засыпанным мульчированной корой. В тупике стояла и курила сигарету за сигаретой гномиха в фиолетовом нейлоне, с ушами, поблескивающими серебряными серьгами. Гномиха увидела Джона.
— А, это ты!
— Привет, Тысячелистник.
— Это кто?
— Итан.
— Ты гей? Наконец хорошая новость.
— Нет, я не гей. Просто приехал к матери.
— Понятно.
Мы прошли мимо очаровательного Тысячелистника и направились к дому — столетней развалюхе, обитой длинными серыми рейками. Дом украшала целая коллекция флажков из цветного нейлона с узорами, напоминающими вагины. То, что некогда было газоном, представляло собой косматый луг. Деревья выглядели не столько натурализированными, сколько неухоженными.
Я спросил:
— А Тысячелистник с большой буквы или с маленькой?
— С большой. Долгая история.
Зайдя в дом, Джон позвал свободу. Мне показалось, что внутри никого нет. Пахло ветошью и вегетарианской кухней. Повсюду стояли цветные кристаллы и всякие безделушки, которые укрепили мою уверенность: здесь можно не принимать лекарства, которые выписал врач, и не бояться, что тебя осудят.
Мы выглянули на задний двор и обнаружили восемь женщин, сидящих кругом в выбеленных солнцем садовых креслах. Мама была в дальнем конце и сразу меня увидела.
— Итан! Привет!
Она подошла и обняла меня.
— Как это мило — взял и заехал без предупреждения!
— Мама, что тут происходит?
— Я знаю, о чем ты думаешь. Но я не стала лесбиянкой. Просто я думаю, что сейчас мне очень важно исследовать мою женскую силу, свобода — хороший учитель.
Подошла свобода.
— Чем помочь?
— Э-э… Здрасьте, свобода. Я приехал навестить маму.
— Мы заняты. Мать похвасталась:
— свобода помогла мне забрать деньги у человека, который продал мне плохие саженцы. Даже пистолет не понадобился.
— Она помогла тебе забрать деньги? Почему ты не позвала меня?
свобода вмешалась:
— Ей не нужен был ни ты, ни металлический пенис смерти. Всего лишь немного уверенности. — Она обняла маму за талию и смачно поцеловала в шею. — У тебя к ней дело? Нам пора в круг.
Мама сказала:
— Сейчас Неделя Матки. Даже не представляешь, сколько нового я узнала!
— Да уж, не представляю. Может, хоть папе позвонишь? Мама неуверенно ответила:
— Здесь нет телефонов, свобода говорит, что мне нужно отгородиться от удушающей домашней среды.
— Как дом может удушать? Он никогда тебя не душил.
— Итан, ты всегда так критически ко мне относишься! А, вот пример: двери.
— Двери?
— Двери очень удушают.
— Каким же образом?
— Вот здесь ванная без дверей, и это очень раскрепощает. Двери — не больше, чем плоские деревянные паранджи, которые изобрели, чтобы лишить женщин гордости и… фаллопиевости — Она оглянулась. — Мне пора обратно в круг! Ты придумаешь, что сказать отцу. Пока, дорогой!
Увидев, как мы с Джоном возвращаемся в машину, Тысячелистник хихикнула.
По дороге назад Джон сказал:
— И не говори, что я тебя не предупреждал. Теперь понимаешь, почему я стал таким, какой я есть?
Я хмыкнул.
— Знаю, — вздохнул Джон. — Давай купим себе по среднестатистическому перекусу в большой международной сети ресторанов. Это решает семьдесят пять процентов жизненных проблем.
Как ни странно, поедание гамбургера в «Бургер-кинге» показалось маленькой местью.
На выходе из ресторана я вспомнил, что кое-что забыл.
— Мой новый плащ! Черт… Я забыл его у твоей матери! Кейтлин меня убьет, если я его потеряю. Это подарок.
Джон остался в машине играть в гляделки с Тысячелистником. Я вбежал в дом. Огляделся, но плаща не увидел. Я крикнул:
— Мама?
Одна из женщин указала наверх, и я поднялся наверх, изо всех сил стараясь не смотреть в ванную. Когда я все-таки посмотрел, я увидел там мать. Голую, на животе, свобода в боксерских трусах массировала ей спину.
— О че-о-орт… извините!
Я побежал вниз под крики матери.
— Я не лесбиянка, Итан!
Плащ нашелся на столике у двери.
По дороге на паром Джон Доу заставил нас послушать «Сорок хитов».
Я пытался переварить увиденное.
— Что, странная Тысячелистник? — спросил Джон.
— Не могу не согласиться.
— Она моя сестра.
Кейтлин не восприняла мою поездку всерьез.
— У нее просто такой период в жизни! Пройдет. Мне бы ее уверенность.
Мы стояли в Джей-Поде перед кубиком Злобного Марка.
— Так чисто! Идеальный порядок… Спорим, он каждое утро заправляет кровать.
//вызвать каждый фрейм и изменить положение камеры в зависимости от положения объекта и текущей камеры
GmMsCameraFlow: vUpdate)TrealrTimeDiff)
{ //vUpdate2(rTimeDiff);
//return;
GmMsPosKeyFrame * poCurrentDesiredKeyFrame;
poCurrentDesiredKeyFrame = m_oCurrent.Cut.poGetCurrentPosKey();
m_oActiveKeyFrame.vSmoothToKeyFrame(poCurrentDesiredKeyFrame,rTimeDiff);
//перевести указатель на актор камеры
GmAcCamera ‘poCamera = (GmAcCamera *)m_poGmAcActor; ASSERT(poCamera);
