В 1760–1767 Чаттертон учился в Солтонской школе для детей из бедных семей. Здесь он овладел началами чтения и письма, и со временем развил полученные навыки благодаря постоянному самообразованию. Увлекшись всеобщим интересом к рыцарским временам, он занялся литературными мистификациями. От имени вымышленного монаха XV века Томаса Раули Чаттертон выпустил несколько сочинений на средневековом английском языке («Превосходная баллада о милосердии», поэмы «Турнир», «Битва при Гастингсе» и «Парламент привидений», многочисленные сатиры, эклоги и даже научный трактат «Расцвет живописи в Англии»), Кроме того, его перу принадлежат несколько статей на политические темы и ряд драматических произведений (трагическая интерлюдия «Ийэла», бурлеска «Месть»).
В апреле 1770 Чаттертон переехал в Лондон. Вскоре его мистификации были разоблачены знаменитым писателем и любителем средневековья X. Уолполем. Испытывая острую нужду в средствах на жизнь, Чаттертон вдобавок оказался «героем» громкого литературного скандала и впал в совершенное отчаяние. 24 августа 1770 года молодой и талантливый поэт покончил жизнь самоубийством. Будучи изданы посмертно, его произведения превратились в своеобразную сенсацию и принесли покойному настоящую славу. Впоследствии к трагической судьбе Чаттертона обращались такие литературные корифеи, как У. Вордсворт, Дж. Китс, А. де Виньи, Д. Россети.
Уважаемый редактор!
Я признаю, что сорвал все мыслимые и немыслимые сроки, но виной тому лавина тривиальностей, обрушившаяся на меня. В качестве аргументации приведу лишь малую толику тех мелочей, в которых так основательно погряз: женский вопрос, ремонт автомобиля, наплыв гостей и множество подобных вещей, которых я даже не в силах запомнить. Единственное, что прочно врезалось мне в память, это эпопея со сменой водительского удостоверения. Каждый раз, когда подходит срок обновлять права, я начинаю понимать, насколько я постарел. Новые права — еще один шаг к могиле, причем это действует на меня сильнее, чем, скажем, Новый год или день рождения. И хотя я вовсе не собираюсь умирать в скором времени, но от ощущения неотвратимости этого становится не по себе. Поэтому каждые четыре года накануне обновления водительского удостоверения я основательно напиваюсь. Итак, очнувшись к обеду, я поехал в Голливудский департамент автотранспорта. Башка трещала так сильно, что я не мог сообразить, куда ехать. Покружив в полусознательном состоянии, я притормозил возле первого попавшегося бара, кажется, это было на Лас-Пальмас или Чироки, короче, рядом с Голливудским бульваром. Я припарковался, зашел в бар, взял бутылку «Хейникена» и прикончил прямо из горлышка…
А неподалеку от меня, через два стула, сидела какая-то бабенция, прическа у нее смахивала на ощетинившегося Дикобраза. И еще одна интересная деталь: на ней был какой-то невообразимый балахон, похоже, она просто взяла простынь, очень грязную простынь, проделала посередине простыни дырку и просунула в эту дырку свою чумовую башку.
— Эй, — окликнула меня эта бабенция.
Я повернулся.
— Я цыганка Елена.
— Филипп Месбелл — безработный авиадиспетчер, — представился я.
— Погадать тебе, Филипп?
— Сколько?
— Пиво.
— Окей.
Елена, волоча по полу свой куклуксклановский балахон, переместилась на стул рядом со мной, схватила мою левую руку и стала водить пальцем по линиям ладони.
— Ага, у тебя длинная линия жизни, значит, ты будешь жить долго…
— Ну, я и так уже достаточно протянул. Скажи-ка чего-нибудь новенькое.
— Ага, твое любимое пиво «Хейникен».
— Кончай туфту гнать.
— О, вот сейчас вижу! — вдруг воскликнула цыганка.
— Да? Ну, и?
— Скоро ты будешь ебаться.
— С кем? С тобой?
— Возможно. У тебя есть 25 баксов?
— Нет.
— Значит, не со мной…
Она получила свое пиво, а я принял еще и отвалил. Выехав на бульвар, я покатил прямо к Департаменту. Боль в голове утихла, но туман еще не рассеялся.
Остановившись у светофора, я вдруг понял, что хочу срать. Чтобы как-то отвлечься, я стал глазеть по сторонам. И тут на автобусной остановке приметил молодую женщину. Мне показалось, что это была воскресшая Мерилин Монро, только слегка потасканная, с оплывшими боками и с более похотливым взглядом. Глядя на ее задравшуюся юбку, открывавшую моему взору такие необъятные просторы, которых я не обозревал уже многие месяцы, я разулыбался. И она, угадывая направление моего взгляда, разулыбалась в ответ. Я улыбался. Улыбалась она. Просто улыбающийся мир какой-то. Как только загорелся зеленый, она подскочила со скамейки и бросилась к моему автомобилю. Орудуя правой ногой, я открыл дверцу со стороны пассажирского сиденья, и Монро плюхнулась рядом со мной, как перезревшая гроздь винограда.
Ехавший позади меня парень высунулся из машины, посигналил и заорал:
— КЛЯНУСЬ ЯЙЦАМИ, ЭТА БЛЯДЬ УРАБОТАЕТ ТЕБЯ В ГОВНО, СТАРПЕР!
Я поддал газу и оторвался. Краем глаза я видел, как она почесала свои ляжки.
— Меня Рози зовут.
— Гордон Плагг.
— Что желаешь, Гордон? Глубокое погружение или, может, Путешествие вокруг света? Я умею все: Английский расслабон, Коричневый вихорь, Желтый ураган, Жесткая плеть, Кровавый отсос, Ручное помело, Игра в три руки и Веселый трубочист. Ты что хочешь?
— Хочу поменять водительское удостоверение.
— Пятьдесят баксов.
— Ты и такое можешь?
— Запросто.
— Вижу, ты знаешь свое дело…
Она глянула на меня, прикуривая окурок малой сигары.
— Ты как-то странно выглядишь, старикан. Похож на трупака, который забыл помереть.
— Спасибо, что напомнила, постараюсь исправиться.
— Что — проблемы, что ли?
— Всякие мелочи терзают меня и днем, и ночью, Рози.
— Ну, например?
— Да элементарно. Каждое утро, когда я напяливаю брюки, меня посещает одна и та же мысль: «А сработает ли молния?». Молния, как правило, срабатывает, но тогда почему эта мысль продолжает одолевать меня? На кой хуй она мне сдалась? Она сжигает мою энергию совершенно бесполезно.
— К психиатру обращался?
— Я бы обратился к психиатру, но к такому, кому самому не нужен психиатр, а таких нет.
— Ты хочешь сказать, что все вокруг чокнутые?
— Ну, по крайней мере, почти у всех есть молнии. Просто уровень и интенсивность ебанутости при соприкосновении с молнией или с чем другим у всех разный…
Рози зевнула и спросила:
— Далеко еще?
— Блядь! Я думал, мы едем к тебе!
— Тогда десять баксов сверху.
— Идет. Только помни, я хочу Обмен водительских прав с переэкзаменовкой.
— Получишь с переэкзаменовкой.
— Это должно быть нечто!
— Хочешь, я заделаю тебе Банановый сплит со сливками прямо в машине, пока мы едем?
— Нет, я заказал Обмен водительских прав с переэкзаменовкой.
— А ты выдержишь?
— Четыре года готовился…
Под руководством Рози мы наконец добрались до ее дома. Похоже, он был фанерный. Стены покосились, крыша провисла. Зато у входа красовалась величественная пальма.
Мы вышли из машины, и я повлекся за ее жопой, которая ерзала и вертелась, вертелась и ерзала, требуя освободить ее от пут юбки. О, эти вихляния проникали в самую глубь и наэлектризовывали мужские железы, неминуемые разряды которых позволяли длиться мерзкому роду человеческому сквозь тщетные века. И я влекся за этой пагубой, покуда видел ее перед собой.
Рози открыла дверь, и мне показалось, что дом наводнен детворой. Один парнишка сидел прямо у входа и склеивал модель самолета. Рози подскочила к нему и отвесила смачный поджопник. Парень отлетел к стене.
— ДЭВИД, СКОЛЬКО МОЖНО ПОВТОРЯТЬ, ЧТОБЫ ТЫ НЕ НЮХАЛ КЛЕЙ! У ТЕБЯ МОЗГИ ВЫСОХНУТ, ПРИДУРОК!
Дэвид встряхнул головой, взгляд его прояснился, он показал матери палец и заорал:
— САМА УСОХНИ!
Другой парнишка сидел в кресле, на нем была футболка с ликом Тима Лири. Глядя на это существо, можно было подумать, что пацан провел на необитаемом острове года четыре. Рядом с ним стояла девчонка, и вот что она делала. В одной руке у нее была фотография Берта Рейнольдса, в другой зажигалка. Девочка медленно подносила пламя зажигалки к восхитительной улыбке Берта. Рот сначала почернел, затем в нем прогорела дырка.
— Рейнольдс Горелый, — сказала сестренка братишке.
Рози повернулась ко мне и сказала:
— Деньги вперед.
Я дал ей полтинник и десятку сверху. Она быстро убрала их и стала раздеваться. В отличие от многих женщин, без одежды она выглядела лучше.
— Рози, — тихонько позвал я, — дети…
