Ричард Бротиган - Ловля форели в Америке. Месть лужайки

— Вчерашняя девчонка была недурна, — оказал он.

— Ага, — сказал я. — И ты не сплоховал.

— Если зверь бежит на ловца…

Оул-Снайф-Крик был маленьким ручейком, всего несколько миль длиной, но в нем была неплохая форель. Мы выбрались из автомобиля и прошли четверть мили вниз под горку к ручью. Я начал расставлять свои снасти. Он достал пинту портвейна из кармана куртки и сказал:

— Может быть…

— Нет, спасибо, — ответил я.

Он хорошенько хлебнул, затем повел головой из стороны в сторону и сказал:

— Знаешь, что мне напоминает этот ручей?

— Нет, — сказал я, навязывая желто-серую муху на лидер.

— Он напоминает мне влагалище Эванджелины9, неотступную мечту моего детства и движущую силу юности.

— Недурно сказано, — ответил я.

— Лонгфелло был Генри Миллером моего детства, — добавил он.

— Забавно, — сказал я.

Я забросил муху в маленький омут, окруженный по краям ожерельем из еловых иголок. Иголки медленно плыли, описывая круг. Казалось невероятным, что они упали с деревьев. Они смотрелись в омуте так естественно, будто выросли прямо из воды.

На третий раз у меня была хорошая поклевка, но рыба сорвалась.

— Черт, — сказал он. — Похоже, мне сегодня удастся увидеть, как ты рыбачишь! Украденная картина в соседней комнате, сэр!

Я закидывал снасть все выше и выше по течению, приближаясь к выходу из каньона, похожему на каменную лестницу. Затем поднялся по ней с таким видом, словно входил в большой универсальный магазин. Я поймал трех форелей в заброшенном и позабытом отделе. Он даже не доставал своих снастей. Просто шел за мной следом, пил свой портвейн и глазел по сторонам.

— Прелестный ручей, — сказал он. — Он напоминает мне слуховой аппарат Эванджелины.

Мы остановились у большого омута, который образовывался при вытекании ручья из секции детских игрушек. В начале омута вода была как молоко, но затем она становилась зеркальной и отражала тень большого дерева. Солнце к этому времени уже всходило. Было видно, как оно поднимается из-за верхушек гор.

Я забросил муху в молоко и позволил ей свободно плыть вдоль толстой ветви, по направлению к сидящей на ней птице.

Плафф!

Я рванул крючок, и форель запрыгала в воздухе.

— Жирафы взбегают на Килиманджаро! — заорал он, припрыгивая вместе с каждым прыжком форели. — Пчелы взлетают на Эверест! — продолжал орать он.

У меня не было с собой подсачника, так что мне пришлось выводить форель на край омута и вытягивать ее на берег.

По боку форели шла широкая красная полоса. Это была отличная радужная форель.

— Красота-то какая! — воскликнул он.

Он взял форель в руки, и та забилась.

— Сломай ей шею, — предложил я.

— У меня есть другая идея, — сказал он. — Прежде чем я убью ее, мне бы хотелось скрасить ее последние минуты. Ей надо подкрепиться.

Он достал бутылку портвейна из своего кармана, отвинтил колпачок и влил порядочную дозу в глотку форели.

Тело форели свело судорогой.

Ее трясло мелкой дрожью, словно телескоп при землетрясении. Форель широко разевала рот и стучала зубами, совсем как человек.

Он положил форель на белый обломок скалы головой вниз, и из ее рта вытекло несколько капель вина, оставляя на камне ржавый след.

Теперь форель лежала неподвижно.

— Она умерла счастливой, — сказал он. — Вот моя ода Анонимным Алкоголикам. Взгляни!

Перед вами протокол вскрытия Ловли Форели В Америке, если допустить, что Ловля Форели в Америке была лордом Байроном и умерла в Греции, в Миссолунгах, и больше никогда не узреть ей вновь брегов Айдахо, ни Кэрри-Крик, ни Уорсвик-Хот, ни Солт, ни Парадайз, ни даже Дак-Лейк не узреть ей вновь.

Протокол вскрытия Ловли Форели В Америке:

«Труп отлично сохранился. Имеются признаки внезапной смерти от удушья. При вскрытии черепной коробки обнаружено полное сращение швов, соответствующее 20-летнему возрасту… Твердая мозговая оболочка сращена с внутренними стенками черепа настолько прочно, что во время трепанации силы двух взрослых мужчин оказалось недостаточно, чтобы отделить от нее кость… Вес мозга вместе с мозжечком составлял около шести медицинских фунтов. Увеличенные, нездоровые почки, при относительно малом мочевом пузыре».

2 мая 1824 года тело Ловли Форели В Америке покинуло Миссолунги на борту корабля, которому было суждено достичь берегов Альбиона вечером 29 июня 1824 года.

Тело Ловли Форели В Америке помещалось в бочонке, содержавшем 108 галлонов спирта: о, вдали от Айдахо, вдали от Стенли Бэзин, от Литтл Редфиш Лейк и от Биг Лост Ривер, от Лейк Джозефус и Биг Вуд Ривер вдали.

Прошлой ночью сизый дым от нашего лагерного костра потек, заполняя долину, сливаясь со звуком пастушьего колокольчика, пока звук и сизый дым не слились настолько, что было бесполезно и пытаться разделить их. Не было в мире достаточно прочного лома, чтобы сделать это.

Вчера днем мы ехали по дороге из Уэллс Саммит и въехали в стадо овец. Они тоже шли этой дорогой.

Перед машиной возник пастух с зеленой ветвью в руке, которой он погонял овец. Пастух был похож на молодого, худощавого Адольфа Гитлера, но, в отличие от оригинального экземпляра, доброго.

Мне показалось, здесь было не меньше тысячи овец. Было жарко, пыльно, шумно, и мы ждали бесконечно долго.

Стадо замыкал крытый фургон, запряженный парой лошадей. Была и третья лошадь, с колокольчиком, привязанная сзади. Белое полотно билось на ветру, а возница отсутствовал. Сиденья были пусты.

Наконец Адольф Гитлер, но добрый, но пастух, очистил наш путь от последней овцы. Он улыбнулся, мы помахали рукой и сказали спасибо.

Мы искали хорошее место для лагеря. Мы ехали по дороге вдоль Литтл Смоуки пять миль и не увидели ничего подходящего, так что решили повернуть назад и вернуться на Кэрри Крик, на место, которое нам попалось на глаза ранее.

— Надеюсь, эти чертовы овцы не перейдут нам вновь дорогу, — сказал я.

Мы доехали до места встречи с отарой, и там ее, разумеется, уже не было, но поскольку мы продолжали следовать тем же курсом, на следующей миле мы ее нагнали.

Я кинул взгляд на луг рядом с Литтл Смоуки в надежде, что овцы пасутся там, но их там не было — они шли по дороге.

Результат был заранее известен, как в игре против мускула сфинктера. Мы покачали головами и двинулись по дороге.

Мы выехали на поворот, и овцы рассыпались по дороге искрами римской свечи, и снова среди тысяч овец возник пастух, недоумевая, какого хрена. Наши мысли были сходными.

На заднем сиденье у нас лежало несколько банок пива. Оно уже не было холодным, но еще не стало окончательно теплым. Скажу честно, я был смущен. Я взял банку пива и вышел из автомобиля.

Я подошел к пастуху, но Адольфу Гитлеру, но доброму.

— Извините, — сказал я.

— Это все овцы, — сказал он. (О, далекий аромат Мюнхена и Берлина!) — Иногда с ними сладу нет, но в общем-то работа ничего.

— Не хотите ли пивка? — спросил я. — Мне жаль, что мы снова вам помешали.

— Спасибо, — сказал он, пожимая плечами.

Он положил пиво на пустое сиденье фургона. Вот так вот все оно и было. Наконец-то мы освободились от овец. Сбросили их, словно сеть, которая сдерживала движение автомобиля.

Мы доехали до Кэрри Крик, поставили палатку, достали наше барахло из машины и забросили внутрь.

Затем проехали еще выше по течению, к бобровым запрудам, а форель таращилась нам вслед, подобно опавшим листьям.

Мы погрузили в багажник дрова для костра, и я выловил кучу этих листьев на обед. Осень была добра к нам.

Когда мы вернулись в лагерь, я увидел на лугу фургон пастуха, услышал звон колокольчика и отдаленное блеяние овец.

Овцы образовывали совершенную окружность с Адольфом Гитлером, но добрым, но пастухом, в качестве центра. Он остался там на ночь. И в сумерках дым нашего костра сливался с колокольчиком, стекая по долине.

Овцы убаюкивали сами себя до бесчувственного сна и падали на землю одна за другой, как знамена побежденной армии. И тут, всего лишь секундой спустя, я получил откровение. Оно гласило: «Сталинград».

Одним апрельским утром в шестом классе мы стали, сперва случайно, а затем преднамеренно, террористами Ловли Форели В Америке.

Началось это примерно так: мы были трудными детишками.

Нас все время вызывали к директору по поводу отчаянных и злонамеренных шалостей. Молодой директор проявлял своего рода педагогический гений в обращении с нами.