Новый лагерь он разбил так, чтобы местность далеко просматривалась, чтобы никто не мог скрытно подкрасться. Здесь также было много плавника, и скоро огромный костер взметнул в небо пламя, соревнуясь с ярким закатным небом. Теплый дым, смешанный с паром, окутывал собак, а в котелке бурлило и клокотало нерпичье варево.
В этот вечер Вэкэту не хотелось читать, только зря горела свеча, собирая под брезентовый потолок пар от человечьего и собачьего дыхания. Наконец он потушил свечу и долго лежал с открытыми глазами, пока снова, как в прошлый раз, в памяти не всплыли живые воспоминания.
…Поначалу директор совхоза никак не мог понять, что же нужно этому парню, который, получив аттестат зрелости, так рвется в тундру. Он предлагал ему место на центральной усадьбе, сулил большой заработок, а когда убедился, что Вэкэт решил всерьез возвращаться в тундру, предложил ему место бригадира.
— Как же я могу быть бригадиром, если с детства оторван от оленей? — ответил Вэкэт.
— Ничего, подучишься — долгое ли дело! — бодро говорил директор. — Вот я раньше кем был? Учителем А когда призвали интеллигенцию в сельское хозяйство, подал заявление. И вот я здесь. В районе говорят — справляюсь.
Вэкэт промолчал. Он знал, почему учитель пошел в совхоз: директор получал больше, чем председатель райисполкома.
— Я пойду работать рядовым пастухом, — еще раз повторил Вэкэт.
— Ну хорошо, — махнул рукой директор, — иди тогда учетчиком.
— И учетчиком не пойду, — настаивал Вэкэт, — только пастухом.
— Странно, — пробормотал директор, — а ну-ка, дай твой аттестат.
Директор долго изучал каждую оценку, потом вздохнул и с сожалением произнес:
— С такими отметками только в институт поступать, а ты…
Вездеход шел напрямик через тундру. Натужно тарахтя, пересекал мелкие речушки, озерца, утюжил гусеницами моховища и кочки.
В кузове, вдоль бортов, пряча ноги от ерзающих ящиков и мешков, сидели пассажиры: киномеханик Красной яранги Гатле, фельдшер, большой широконосый мужчина, и представитель дирекции совхоза Эпы, бывший когда-то колхозным председателем, еще в тридцатых годах. Он опекал большой ящик, заставленный бутылками со спиртом.
С озерной глади взлетали птицы, в нетронутой вездеходом тундре цвели цветы, высокая трава волнами переливалась под легким ветром. Она отмечала высохшие русла рек, затопляемые во время весеннего паводка.
День клонился к концу. Стада находились у подножия Большого хребта, где ветер продувал долину и разгонял тучи гнуса и овода. До стойбища было еще порядочно, поэтому путники остановились на берегу ручья перекусить и попить чаю.
Водитель обошел машину, потрогал траки и, удовлетворенный осмотром, вернулся к костру, над которым вместо чайника висело большое ведро.
— Сактируем одну бутылку? — подмигнул водитель.
— Нельзя, — строго ответил Эпы и зябко повел плечами.
— Да стоит мне дернуть посильнее, как половина бутылок побьется! — коварно усмехнулся водитель. — Какому дураку пришло в голову везти спирт в бутылках на вездеходе?
— Не дураку, а директору торга, — поправил водителя Эпы. — В прошлый раз везли в бочке. Три дня ехали. Дорога была плохая, сургуч с пробки побился. Одним словом, очень ослабел в пути спирт, сильно разбавился…
Вода кипела, и киномеханик высыпал в нее пачку чая.
Разговор все вертелся вокруг спирта.
— Я где-то слышал, — продолжал водитель, — как на материке в одном большом винном магазине орудовала шайка жуликов. Они воровали только коньяк высшей марки. Осторожно, медицинским шприцем они вытягивали из каждой бутылки грамм по десять. Десять бутылок — сто грамм. А бутылок там было тысячи.
Киномеханик разлил чай по кружкам. На куске фанеры лежали открытые консервные банки, масло, хлеб, кусковой сахар.
— Доктор, — обратился к фельдшеру водитель. — А ведь у вас должен быть шприц? А если попробовать?
— Нельзя! — еще строже повторил Эпы. — Потерпеть надо!
…Вэкэт думал о предстоящей встрече с отцом. Последний раз они виделись два года назад. Отец приехал в районный центр и явился в интернат сильно навеселе. Он шумно вошел в комнату и кинул на пол гостинцы — связку голых оленьих ног. Этими ногами потом долго дразнили Вэкэта. Но самое обидное было в том, что отец выглядел смешным и жалким. Он пытался говорить по-русски и все запевал песню:
По мелодии можно было догадаться, что оленевод пытался спеть: "Степь да степь кругом". Почувствовав отчужденность и обиду сына, отец неожиданно протрезвел и сказал:
— А что ты на меня обижаешься? Это я на тебя должен обижаться. Ты ушел из тундры и никогда уже не вернешься. Я тебя не растил и не воспитывал, и поэтому я тебя не стесняюсь.
Отец хлопнул дверью и ушел. Больше в гости к сыну не приезжал.
…Сгущалась темнота, но вездеход не сбавлял скорость. Толчки становились ощутимее, и Эпы взял заветный ящик на колени. Вэкэт хотел было подремать и закрыл глаза, но его так подбросило, что он едва не откусил себе язык.
Конечно, можно было бы остановиться и переночевать. Водители, менее опытные и не так хорошо знавшие тундру, так и поступали.
Темнота еще не загустела, как это бывает в осенние вечера, и непосредственной опасности свалиться в обрыв не было. Время от времени водитель останавливал машину, выходил из своей кабины и большим молотком вправлял готовые выпасть пальцы траков.
Наконец сквозь дремоту и грохотание Вэкэт услышал возглас водителя:
— Огни вижу! Стойбище близко.
Медленно приближались яранги. Где-то тарахтел движок, ярко светила с высокого столба электрическая лампочка.
— Связь держат с дирекцией, — со знанием дела сказал киномеханик.
— Какая связь ночью? — махнул рукой фельдшер. — Слушают радио или музыку.
Тарахтение движка прервалось, лампочка потухла, и послышался собачий лай и человеческие голоса.
Вездеход резко остановился возле брезентовой палатки, где находились и рация, и амбулатория, и Красный уголок. Здесь уже стояли встречающие — почти все жители стойбища. Слышались привычные возгласы, какими полагалось встречать гостей. Когда из глубины вездехода появился Вэкэт, отец, встречавший вездеход, шагнул навстречу и удивленно сказал:
— Глядите — и сын прибыл!
Несмотря на поздний час, а точнее предутренний, решено было устроить киносеанс, так как киномеханику не хотелось отставать от вездехода, который утром направлялся в другое стойбище.
В палатку, которую здесь называли Краской палаткой, притащили для сидения оленьи шкуры, разбудили тех, кто спал, завели движок, и начался полуночный сеанс кинофильма "Королева бензоколонки".
Эпы принес ящик в Красную палатку и позвякивал бутылками, отвлекая зрителей от кинофильма.
Вэкэт осторожно выбрался из Красной палатки и вышел на вольный воздух.
Рассветало. От реки поднимался пар, и сквозь шум киноаппарата иногда доносился плеск воды. Речка здесь еще не растеряла горную силу и стремительно неслась, скручиваясь в струи.
Яранги стояли в ряд, и по старинному обычаю впереди всех стояло жилище «переднедомного», главного человека стойбища. Здесь им был бригадир Эхэлькут.
Яранг было всего шесть, а дальше, за последней, простиралась тундра. Вэкэт растерянно огляделся: не мог определить, какая яранга — родительская. Та, в которой он родился и вырос, давно истлела. И с той поры пастухи перепробовали множество типов тундровых жилищ, которые им рекомендовали научные учреждения. Сначала их призывали стать оседлыми. Но когда выяснилось, что посадить пастуха на одно место так же нелепо, как перевести оленя на стойловое содержание, решили благоустроить быт тундровика. Чукотские пастухи пробовали жить в якутской юрте, в брезентовой палатке, отапливаемой железной печкой, в качающемся на сугробах передвижном домике, который тащил вслед за стадом трактор… Потом увлеклись увеличением оленного поголовья и повышением продуктивности, и чукотские пастухи потихоньку переселялись обратно в испытанные веками яранги.
Вэкэт шагал по кочкам, все больше отдаляясь от стойбища. Он не знал точно, где находится стадо, но инстинкт оленевода вел его как раз к тому распадку, где паслись олени.
Он их увидел издали — колеблющееся серое покрывало тундры, ее живое дыхание, признак жизни. Два пастуха сидели на пригорке и смотрели на идущего.
— Амын етти [Амын етти — чукотское приветствие, дословно: "А, пришел!"], — приветствовали они еще издали незнакомца.
Это были молодые ребята, опровергавшие утверждение директора, что в оленных стадах остались одни старики.
— Тыетык [Тыетык — отзыв на приветствие, дословно: "Да, пришел".], — ответил Вэкэт и опустился рядом с сидящими на мягкий, еще сохранивший дневное тепло мох.
