class="p1">– Сейчас идет Закон Божий.
– Правильно, самое необходимое.
Они подошли к двери.
“Повторяйте за мной хором: Рокогалиффикофетипи-фос, – слышался голос батюшки. – Римлянского послания Святого апостола Павла, еще раз хором. Еще раз: Рокогали не те а фе фесал. Теперь о большевиках. Кто такой большевик? Ты знаешь, отвечай”. – “Антихрист, батюшка”. – “Откуда это видно из Священного Писания? Приведи тексты”. – “Антихрист отрицает воплощение Христа, о чем говорится в первом и втором посланиях апостола Иоанна Богослова, отрицает, что Исус есть Христос, о чем говорится в первом послании апостола Иоанна Богослова”. – “Когда будет конец его господству?” – “Когда Господь Исус убьет духом уст своих, как говорится во втором послании Фессалоникийцам Святого апостола Павла, и истребит явлением пришествия своего”. – “И не только в Новом Завете, но и у пророка Даниила говорится, что за изречение высокомерных слов будет убит зверь и сожжено тело. И не только с Антихристом, но и с дьяволом должны мы сблизить Ленина16, ибо он соблазняет мир, хочет, чтобы обожали его, и характером горд, жесток, хищен, убийца, зол, хитер, коварен, обманщик и лжец. И злые дети его, и под властью и влиянием его, исполняют волю его, ослеплены им и будут наказаны с ним совместно. Но победа Христа над ним предсказана, и будет свергнут он, и ангелы его в бездну до суда”.
Ильязд увлек Яблочкова:
– Уйдем же отсюда. Чего слушать эту ахинею.
– Как это так, ахинею? Что вы говорите, какие замашки у вас странные. Если бы я достоверно не знал, кто вы, то бог знает что мог подумать.
– Я могу вам ответить тем же.
Они протискивались сквозь молчаливую толпу. “И ять упразднили”, – услышал Ильязд уходя.
Снаружи было великолепно, несмотря на зимний день. Азиатский берег и соседние, расположенные полукругом острова создавали впечатление невыразимого спокойствия. “Поймите, Яблочков, все придет в свое время, не торопитесь, не торопите меня, повеситься, право, недолго. События еще не выношены. Я не знаю и знать не хочу, что вы там затеваете. Но не торопитесь, не торопитесь, дайте пройти зиме. Завтра я вам напишу, напишу, прощайте”.
Ему показалось при выходе из школы, что он видел Суварова. Какие глупости! До чего он был сыт! Разве можно быть более сытым? О, он ничего не возразил бы, если бы природа наделила его другим, вместительным более желудком. Но теперь он ничего не хотел. Синейшина не только следит русских, но и работает с ними. И хотя он знал, что не ошибся, что Суваров где-то поблизости, если бы он его не увидел, что Суваров непременно там же, где Синейшина, хотя он это знал, знал и знал, он не хотел этого знать и не видел Суварова, как долины за перевалом, до которого он еще не поднялся, и, раскачиваясь, подпрыгивая, кривляясь, как обезьяна, мохнатый, направился к пристани.
Последняя стадия Гражданской войны, или схватка большевиков с меньшевиками, или война России с Грузией, или новое проявление красного империализма2, словом, как бы не называть эти события, окончилась тем, что в конце февраля улица Пера была наводнена пришлым людом, значительно отличавшимся от предыдущей волны. Военных здесь не было, то есть если они и были, то скрывали это, – одни штатские, в противоположность крымской волне. В одной из прилегающих улочек, вправо, на скамье, вдоль стены, на скамье, предоставленной в распоряжение клиентов торговца чаем, день деньской заседало армянское правительство, а пятьюдесятью шагами влево в совершенно тождественной обстановке заседало правительство грузинское, и так как ни то, ни другое, несмотря на общность несчастий, не могло забыть разделявших их взглядов на сложные пограничные вопросы, не разрешимые не менее квадратуры круга, то и сюда они принесли ту же ненависть и нетерпимость, заставлявшую одних избегать противоположной предосудительной стороны. Горское правительство и правительство Азербайджана, будучи и то, и другое мусульманским, избежали этой постыдной участи и, получив каждое по особняку в Верхней деревне3, перенесли не столь резкие, но достаточно неприятные нравы в другую часть города. Впрочем, сказать, что эти почтенные мужи грызлись между собой, было бы неправильно. Напротив, время от времени между всеми четырьмя устраивались съезды, где карта Кавказа делилась кто знает в который раз, в ожидании, когда крушение Советской Федерации даст возможность вернуться на места.
Но вышеуказанными правительствами, как сие и не странно, коренной кавказский элемент ограничивался. Остальные беженцы были русскими, исключительно русскими и на этот раз цветом интеллигенции. Весь этот цвет, который, называясь зеленым, не пожелал ни остаться у большевиков, ни примкнуть к белым, чувствовал себя спокойно за спиною Кавказа, вооруженный грузинскими, армянскими и татарскими паспортами, бежал в условиях комфортабельных на итальянских, бывших австрийских, пароходах, перемешанный с американскими и английскими офицерами и их семействами, оставшимися после оккупации доспекулировать и доворовывать всяческое добро, и с грузом ковров, старины и роялей, явился в Константинополь выгодно ликвидировать накупленное за гроши добро. Бывали неприятности. Один пароход был остановлен в открытом море ехавшей на нем шайкой лазских разбойников, которые отобрали у прочих пассажиров все драгоценности, в том числе мешочек с бриллиантами у жены верховного комиссара держав в Армении, работавшего для того, чтобы наполнить эту сумочку в течение месяцев. Правда, когда разбойники высадились на берег, турецкие власти их арестовали и выдали французам, но драгоценностей у них уже не оказалось. Однако такие случаи были редки, и существовавший припеваючи в Тифлисе цвет приехал существовать не менее припеваючи в Константинополь, в ожидании виз, чтобы направиться затем в Париж и затем в Нью-Йорк, показывать всем изумительное превосходство русской науки и искусства.
Ильязд как раз распрощался с Хаджи-Бабой и переехал проживать на Пера, позади английского посольства4, и это его появление на Пера совпало с приливом русского цвета, как несколько месяцев назад появление в Стамбуле с приливом русской голытьбы. До чего благодетелен был этот прилив! До сих пор были русские рестораны, дома свиданий, театры. Но какой они носили вид? Были дамы общества, но в какой обстановке они подавались? Теперь оные учреждения были украшены живописью именитых художников, меню исполнены именитыми графиками, в театре постановками занялись именитые режиссеры, словом, на помощь грубости и обветшалому вкусу императорских кругов пришла сияющая кадетская интеллигенция довершить превращение засаленной и продажной Пера в новые Афины5.
Ильязд поступил на службу. Учреждение называлось “Американской помощью Ближнему Востоку”6 и занимало шестиэтажный дом около Таксимской площади. Помощь, которую оно оказывало, – приюты в Греции и Армении, помощь сиротам и беженцам (христианским, разумеется), доставка муки в обездоленные области
