Ведь если они нанесут им тяжкие или там легкие телесные повреждения, то те просто-напросто пойдут в травму и зафиксируют там факт избиения, и в ментовку тоже пойдут и подадут заявление, и в результате Маруся будет отвечать в суде за все эти дела, а потом ей придется еще и оплачивать их лечение, и вместо денег она получит на свою голову массу проблем. У Тани просто нет мозгов, она мыслит другой частью тела, так что Гуйяна не советовала Марусе связываться с этими личностями.
Она приехала в Петербург два года назад и за это время уже многого успела навидаться. Еще когда Гуйяна ехала в Питер, с ней в поезде случилась очень забавная история, она до сих пор не могла о ней без смеха вспоминать. Она зашла в купе и села там на свое место, а через некоторое время дверь открылась, и в купе зашел мужик, а она так глазами туда-сюда, туда-сюда и думает: «Наверное он меня за ненормальную принимает», — в общем, почему-то у нее было такое чувство. Мужик сел за столик у окна и стал в окно это смотреть, а на нее старался вообще глаз не поднимать, а за окном темно, ничего уже не видно, и ей так смешно стало, она сперва просто немного похмыкала, а потом чувствует — уже не удержаться от смеха, просто распирает, и она как засмеется! А мужик встал и из купе молча вышел, а она все смеяться продолжает — так он ее насмешил. Но вот видит, его все нет и нет, надо, думает Гуйяна, раздеваться, спать ложиться, и она разделась и легла под одеяло, натянула одеяло до самого подбородка и так и лежит. Через какое-то время смотрит — дверь купе тихонько открывается, и входит ее сосед, старается в ее сторону не смотреть, тихонько пробирается к своей полке, садится, выключает свет и, судя по звукам, начинает раздеваться, а она лежит, лежит, и ей вдруг опять ужасно смешно стало, и опять она удержаться не смогла и как засмеется — ха, ха, ха! Мужик вздрогнул, весь съежился и зарылся под одеяло с головой, и так всю ночь из-под одеяла не высовывался, хотя в какой-то момент Гуйяна все же заснула, но утром, когда открыла глаза, он все так же лежал, накрывшись одеялом с головой. А потом, когда поезд прибыл на конечную станцию, на Московский вокзал, быстро вскочил и оделся, и, ни слова не говоря, шмыгнул за дверь, а Гуйяна села у окна и еще косяк забила, у нее с собой из Якутска много было…
Муж Гуйяны был наполовину якут, наполовину еврей, он накатал телегу, что его в Якутии притесняют, хотел в Америке политическое убежище получить, а ему в ответ — ничего, не сработало, и правильно — пиздуй в тундру и тусуйся там, никто притеснять не будет. У него был друг, тоже женатый, и они вчетвером все так подружились — играли в покер, в преферанс, в кабаки вместе ходили, так он незаметно на иглу и подсел, сперва они с другом просто подкуривались, а потом и ширяться стали, и им все больше и больше дозняк стал нужен. Муж Гуйяны с другом уехали в Питер, а Гуйяне все это начало надоедать, она ведь из хорошей семьи, из богатой, правда ее мама, сволочь такая, повесилась — не могла видеть, как папа пьет.
А мама мамы, ее бабушка, умерла от сепсиса: естественно, нельзя рожать каждый год, как свинья, к тому же она еще и работала на трех работах. А мама была просто метеорит — трое детей и все делает, все бегает, когда она умерла, Гуйяна поняла, что ничего не умеет, раньше она из Москвы везла три сумки грязных вещей в Якутск стирать, то есть мама ее очень баловала, это она поняла, когда та умерла, Гуйяна раньше никогда не думала, что зима идет, надо шапку, шубу покупать, все это мама за нее думала, и вот она повесилась, и теперь она сама должна была себе вещи стирать, и о зиме думать. У нее была подруга-бурятка, Лера, единственная женщина, которая ее по-настоящему понимала, она бахайка, есть такая религия, так вот, они с ней еще в девятнадцать лет вместе пытались открыть частное предприятие. Гуйяна никогда не любила совок, но если она что-то все же могла сделать для этой страны, то почему бы не попробовать, ведь силы у нее есть. Они пошли регистрировать свое предприятие, им там глазки строили — бла-бла-бла, мол, девочки, мы вам поможем, а потом, и двух месяцев не прошло, такие навороченные на них наехали, они еле ноги унесли. И все им такие понты показывают, пальцами тычут, все у них реальное, и им тоже подавай конкретно, на их языке-то говорить Гуйяна и то не могла.
Дочке Гуйяны было шесть лет, очень красивая девочка, просто прелесть, в Америке после тридцати родить не проблематично, это у нас сразу проблемы, но она родила очень красивую, очень здоровенькую и умненькую девочку. Вообще, у нее только тело иногда устает из-за болезни, а вот мозги никогда не устают — они думают, что сделать, чтобы выжить, вот она и жива до сих пор. Своей дочке она очень красивое платье сшила и повела ее в цирк, сели они в девятом ряду, все вокруг умилялись — какая красивая девочка! А потом антракт, такая толпа, и она свою девочку потеряла, у нас же народ такой равнодушный — растопчут ребенка в красивом платье и не заметят, им что — бирку в зубы и бегом, теперь уже даже не кричат: «Чей ребенок, чей ребенок!», — а молча ломятся в фойе, к гардеробу. А ее девочке всего шесть лет, она, конечно, в красивом платье, но тем не менее, ее никто не замечает, она ведь крошечная, вот тогда она и написала стихотворение, которое назвала: «Я клянусь своей любовью к тебе доченька, что у тебя будет мама навсегда!». Потом она это стихотворение ей пела, и даже музыку сама написала.
А потом ей позвонил из Питера ее муж и попросил срочно приехать. Она дочку свою оставила у тетки, папиной сестры — она тоже очень красивая, настоящая красавица, — и поехала в Питер, а в Питере жила ее другая тетка, сестра мамы. Приехала, зашла в дом — у мужа на Фонтанке квартира была, а ее друг его встречает совершенно обдолбанный, ну просто никакой, и говорит, что муж с шестого этажа головой вниз съехал, весь обторчанный, перебрал, и произошло это буквально за два дня до ее приезда. Там внизу, у подъезда, даже осталась засохшая кровь, в том месте, где он приземлился, вот так и осталась теперь ее доченька наполовину сиротой, но мама у нее есть, а это самое главное. Гуйяна хотела поменять дирхамы, потому что у нее с собой были только дирхамы, но их нигде не брали, это неконвертируемые деньги. А жить она так и осталась там, в этой квартире, друг мужа ей готовил жратву, она поест — и каждый раз чувствует, что у нее крыша едет. Она ему сказала:
Не надо мне мацанки подсыпать, пожалуйста!
А они хоть бы хны — их тогда уже двое было, еще один какой-то пришел, постепенно они у нее все деньги украли, так что ей пришлось переехать к знакомой, она наивная, поэтому ее пять раз и ограбили, папа хотел, чтобы она была такая, а сам, сволочь, пил, как свинья, но она все равно хотела быть маленькой, слабой, как ее папа учил. И вот однажды выходит она на Невский и встречает парня — лицо, вроде, знакомое, и тут он начинает с ней говорить, и она понимает, что у них должны быть общие знакомые.
— Вы, наверное, знаете моего лучшего друга Дениса?
А он ей отвечает:
Да, знаю, он умер от передозы.
Тут с ней приключилась истерика, она упала прямо на тротуар, а он ушел, просто ушел, и оставил ее валяться на тротуаре.
Когда она встала, то заметила какого-то парня, который шел мимо, подволакивая ноги, на костылях, лицо у него было такое красивое, осветленное, они с ним разговорились, и ей легче стало, а Денису она все простила, и мужу своему тоже. Вскоре она себе другого мужа нашла — Витю, она ведь маленькая, слабая, ей нужна поддержка и опора, Витя работал на заводе Козицкого, на Козе, как он говорил, он телевизоры там собирал, а потом просто оттуда ушел и стал чинить телевизоры на дому, перед уходом с работы он там набрал деталей целый мешок, они ему потом пригодились для ремонта, Витя был высокий, худой, с большими голубыми глазами, очень Гуйяну любил и о ней заботился. Правда, у него была одна проблема — он пил, причем в основном ликеры, но наркотой не баловался, и это было уже хорошо. Особенно он любил вишневый ликер, однажды он допился до того, что у него случился приступ, он упал и потерял сознание, и ударился тыквой о стойку бара. Тогда врачи сказали Гуйяне, что ему нельзя пить, а ликеры в особенности, потому что у него какое-то избыточное давление в головном мозгу, и он однажды может просто умереть, а у Гуйяны и так уже умерли все, просто все близкие люди, только дочка одна осталась, и у нее этот диагноз просто вызвал истерику.
А доченька ее коллекционировала «Киндер-Сюрпризы», то есть эти игрушечки из шоколадных яиц, сами яйца она съедала, а игрушки расставляла так аккуратненько на полочки и на подоконники, и у нее набралось уже штук двести, Витя тоже дарил ей «Киндер-Сюрпризы», и даже в театры ее водил, и в цирк они с ним ходили, и она очень к нему привязалась. Но у дочки характер какой-то сумасшедший стал проявляться, чуть что не так скажешь, и она тут же начинает ругаться, причем все матом, откуда она эти слова выучила, Гуйяна и понять не могла, вроде в школу приличную она девочку отдала, и дети, и учителя там были хорошие. А дочка уже всех детей в классе била, учительница на нее жаловалась, и ее все стали бояться, и на родительском собрании Гуйяну предупредили, что если это будет продолжаться, то придется ей свою доченьку из школы забирать. Гуйяна попробовала с ней по-хорошему поговорить, а она залезла на шкаф, на самый верх, прямо как обезьяна и давай оттуда швырять в нее «Киндер-сюрпризы», Гуйяна прямо испугалась, только когда Витя пришел и еще ей два «Киндер-сюрприза» принес, девочку оттуда сняли и успокоили.
