Анри Гуссе - Знаменитые куртизанки древности. Аспазия. Клеопатра. Феодора

© Л. И. Моргун, Литературная обработка и редактирование текста. 2015.

© ООО «Остеон-Пресс», оцифровка текста, 2015

ISBN 978-5-85689-029-6

Аспазия, Клеопатра и Феодора составляют триаду великих женщин любви древняго мира. Мы старались изобразить знаменитую гетеру, царицу-куртизанку и куртизанку-императрицу среди обществ и цивилизаций, которые они характеризуют и отражают. Вместе с Аспазией мы видим Афины в полном расцвете их бессмертного гения и неограниченную свободу их ревнивой, недоверчивой демократии. Клеопатра соприкасается с двумя мирами. По своим предкам, она принадлежит греко-египетскому миру Александрии, расслабленной богатством, роскошью и распутством и обреченной на гибель своей тщеславной и развратной царицей. Но по своим любовникам она принадлежит к римскому миру, потерявшему свои древние преимущества в соприкосновении с порабощенными народами, но сохранившему, несмотря на свою испорченность и кровавые драмы, гордость своего имени, непоколебимую твердость и неукротимую силу. Феодора – царица Византии той эпохи, когда она находилась в развитии своего военного могущества, порядка управления и народного богатства; в ту пору процветание искусств маскировало еще зародыши разрушения этой слишком обширной империи, состоявшей притом из элементов разрозненных, управляемой, под ширмой римских законов, восточным деспотизмом; народ, в ту эпоху увлекался единственно только скачками на ипподроме.

Каждая из этих трех женщин как бы соответствует известному моменту в развитии цивилизации, имеющей своим фокусом Афины – во время Перикла, Александрию и Рим – в эпоху Цезаря и Византию – в царствование Юстиниана.

Самое имя Аспазия означает «любимая» и ласкает ухо, как эхо длинного поцелуя; оно вызывает в нашей памяти воспоминание Древнего мира в его лучший период, в эпоху лучезарного расцвета греческого гения. Афины в V-м веке представляются нам блестящими, жизнерадостными, шумными, в полном движении и работе.

… Вот на Акрополисе партия рабочих, под руководством Иктина, Мнезикла и Калликрата, оканчивают Пропилеи [Предхрамие – ред.] и принимаются за Эрехтенон. Фидий последними взмахами резца заканчивает восточный фронтон Парфенона, между тем как Полигнот и Пененос пишут фрески на портике. Аплодисменты, крики удивления, взрывы смеха тридцати тысяч зрителей раздаются в театре Вакха: там идут трагедии Софокла и Еврипида, дают комедии Кратина и Ферократа. В Одеоне, архитектоническое расположение которого напоминает палатку Ксеркса и где балками служат мачты персидских трехбаночных галер, добытых при Саламине, в Одеоне соревнование поэзии с музыкой чередуется с публичными чтениями Геродота, излагающего первые книги своей Истории… Вот отряд гоплитов, возвращающихся с маневров, встречается на улице Гермеса с вереницей девушек, идущих черпать очистительную воду в фонтане Каллирхоэ.

Между тем как печальный кортеж одного из последних участников Марафонской битвы направляется к Дипильским воротам, отряд молодых людей, между которыми видны Аристофан, Фразибул, Конон, проходит вблизи Пританеи: периполарх, предводительствующий отрядом, подводит их к престолу Агролы для того, чтобы они принесли здесь гражданскую клятву.

…Агора [Базарная площадь] еще несколько минут тому назад была наполнена любопытными, которые останавливались перед лавочками продавцов и на пороге, там, где рассуждает Сократ и где обличает Тимон. Теперь площадь пустынна. После провозглашения герольда и приближения стрелков, граждане бегут в Пникс слушать Фукидида, сына Мелезия, и Перикла, сына Ксантиппа. Несколько часов позже толпа теснится на набережных Пирея; работающие на верфях прерывают свою работу, матросы коммерческих судов прекращают выгрузку бурдюков с хиосским и лесбосским винами, малоазиатских тканей, понт-эхинского дегтя, евбейской ржи; они прерывают нагрузку кож, глиняной посуды, духов, масла, меда и фиников. Они поднимаются на палубу, взбираются на веретено якорей… Но вот картина достойная того, чтобы ею залюбоваться: это – победоносная эскадра, возвращающаяся в военный порт.

Наступает вечер, солнце прячется за Эгалейской горой, бросая на горы Аттики красные и лиловые лучи. Группы рабов уходят из заводов и мастерских. Протагор, Зенон, Дамон отпускают своих учеников; Антифон зажигает лампу для ночной работы; астроном Метон начинает свои наблюдения. Диктериады держа во рту веточку мирты, показываются на пороге своих домов; молодые евпатриды, защитники и игральщицы на флейтах нахлынули в Керамикские сады. Алкивиад, голова которого украшена фиалками и золотистыми кобылками, волочит по земле омофор и проходит через середину агоры; он зван на ужин, конец которого предвидится к восходу солнца. Перикл, приветствовавший в тот же день народ в Пниксе, председательствовал в военном совете, перерабатывал с градоправителями и казначеями проект бюджета и теперь возвращается домой. Аспазия здесь: она ведет философские разговоры с Анаксагором, говорит о нравственных вопросах с Сократом, рассуждает о политике с Хариносом, о гигиене с Гиппократом, об эстетике с Фидием. Перикл целует ее в лоб, как он делает каждый день: утром – уходя, и вечером – возвращаясь домой.

Аспазия – "Юнона Перикла Олимпийца." Она царствует в Афинах своею красотою и умом. Женский терем она превращает в светскую гостиную. Аспазия имеет свой двор в этой демократической стране; она пользуется полною свободою в этом городе, законы и нравы которого навязывают женщине постоянную опеку; Аспазия заботится об этой столице, хотя сама она в ней иностранка.

Такова Аспазия в воспоминании или, вернее, такою она обрисовывается в нашем воображении. Как только начать более точно останавливаться на чертах этой женщины для того, чтобы перенести ее из области грёз в сферу реальной жизни – она теряет свой колорит, бледнеет, исчезает. Неверный портрет скрывает идеальное видение. Как личность историческая, Аспазия побуждает к исследованию, но не поддается анализу. Она остается в неопределенности, и ее надо в ней оставить, так как только тогда ее можно узнать. Всякое исследование, в котором старались бы выяснять ее жизнь последовательным образом, определить ее характер, выяснить ее философские и нравственные воззрения, всякое такое исследование противоречило бы истине. Равным образом нельзя определить род ее красоты. Предание не говорит об этом ничего, и попытки живописи и скульптуры изобразить Аспазию, наверно, вполне неудачны. Всякому предоставляется право воображать себе Аспазию, как самую красивую из парфянских корзиноносиц или как самую грациозную из женщин-веерниц подземного кладбища в Танагре [Бюсты Аспазии в Лувре и Берлине далеко не достоверные. Бюст, находящийся в Ватикане, – в духе греко-римского искусства и, вероятно, был сделан по заказу какого-либо богатого римлянина для украшения своей библиотеки. Слава Аспазии, как женщины-философа, подтверждается тем, что бюсты ея находятся среди бюстов Пифагора и Антистена.

Гроновий, в первом томе своих Antiquités frecques (стр. 83) дает другой псевдо-портрет Аспазии. Это камень, на котором представлена афинянка в шлеме, с надписью Ασπασον. Но вряд ли какому-нибудь греку пришла бы мысль изобразить Аспазию афинянкою: что же касается надписи, то она обозначает, вероятно, просто имя гравера, Аспазиоса или Аспазоса, о котором говорится у Sullug'а (Catalog. Artific. p. 100). – прим. автора].

Свидетельства, оставленные древностью относительно Аспазии, совершенно противоречат друг другу. Если верить приверженцам школы Бомуса и их толкователям, а частью и самому Плутарху, то Аспазия была простая гетера, немного более интеллигентная, несколько более ученая, способная и слегка лицемернее, чем другие гетеры. Сначала она была куртизанкой в Милете, потом куртизанкой в Мегарах, затем пришла в Афины и познакомилась с Периклом. Она обольстила его теми средствами, которыми обольщают мужчин подобные ей гетеры. "Распутство, ‑ говорит поэт Кратинус, – создало для Перикла Юнону-Аспазию, его защитницу с глазами собаки".

Когда Аспазия увидела, что начинает стариться и стала опасаться, что начинает приедаться Периклу, она занялась старым ремеслом. Она приглашала в свой дом куртизанок, свободных и рабынь и даже замужних женщин для того, чтобы познакомить их с своим другом. Своею любезностью Аспазия приобрела неограниченную власть над Периклом, разорила его незаметно для него самого, посоветовала ему предпринять две войны и заставила его пожертвовать благом государства и покоем Греции для частных интересов и личной вражды.

Согласно другим свидетельствам, указываемым и распространенным новейшими защитниками Азпазии, эта знаменитая женщина сосредоточивала в себе самые редкие достоинства. Ея невинность выше всяких подозрений, и к классу куртизанок ее относят только вследствие ее оригинальности. С Гнафеной и Лаисой она не имеет ничего общего. Она – поэт, философ, оратор, государственный человек. Из Милета в Афины она пришла со специальною целью преподавать искусство мыслить и красноречиво говорить. Аспазия была для Перикла не столько любовницей, сколько наставницей. Она преподавала ему политику и ораторское искусство так же, как она Сократа учила диалектике. Не будь несравненной Аспазии, Сократ не умел бы размышлять, а Перикл не был бы в состоянии говорить и управлять государством. Прекрасная мрачная речь, сказанная Периклом во второй год Пелопонезской войны, была сочинена Аспазией. С высокими достоинствами человека Аспазия совмещает все добродетели женщины. Она умна, расчетлива, деятельна, послушна. Она обучает жену Ксенофонта обязанностям супруги, она объясняет жене Искомакоса, каким образом следует вести хозяйство, для каждой посетительницы у нее есть хороший совет и урок нравственности, она служит образцом для афинских матрон.