Остров есть Крит посреди виноцветного моря, прекрасный,
Тучный, отвсюду объятый водами, людьми изобильный...
Гомер. Перевод В. Жуковского
Поскольку задача наша — развлекать, а не утомлять, разрешите ограничиться кратким вступительным словом, непохожим, надеюсь, на сухую научную заметку. Но если оно вдруг покажется вам скучноватым, решительно и спокойно пропускайте все, кроме девяти последних абзацев.
Просвещенный читатель сразу обратит внимание на множество мелких и крупных несоответствий между принятыми в исторической науке воззрениями, касающимися крито-микенской эпохи, и взглядами автора. Отнюдь не желая стяжать славу предерзостного невежды, вынужден сказать следующее.
Во-первых.
И в основном.
Достоверные сведения о средне-минойском периоде чересчур скудны, чтобы упрекать писателя в избыточной вольности. Даже долгие, добросовестные труды Генриха Шлимана, Вильгельма Дерпфельда, сэра Артура Эванса; безвременно погибшего в автомобильной катастрофе Майкла Вентриса, который расшифровал линейное письмо Б и, по-видимому, уже вплотную подходил к расшифровке письма А; кропотливые исследования многих других ученых едва ли проливают достаточно света на одну из наиболее загадочных культур европейской античности.
Даже о религии древних критян ничего не известно толком.
Даже гибель великой островной цивилизации объясняют на разные, порой взаимоисключающие, лады.
Поэтому полагаю, что рассказчик может пользоваться большой свободой, а упреки в отступлениях от истины будут незаслуженны и несправедливы. По прекрасному замечанию Плутарха, «покончив... с тою эпохой, относительно которой имеются достоверные сведения, основанные на исторических изысканиях... вполне можно сказать о более отдаленных временах, что раньше них — страна чудес и вымыслов, раздолье для поэтов и мифографов; здесь нет ни действительности, ни правды.»
Во-вторых. Судя по сохранившимся данным, женщина занимала в критском обществе достаточно высокое положение, пользовалась немыслимой в позднейшие времена свободой и, пожалуй, часто главенствовала в доме. Любознательные легко и быстро почерпнут необходимые доказательства, проведя вечер в ближайшей библиотеке и перелистав мало-мальски серьезное исследование о настенных росписях. Феста и Кносса, о «дамах в голубом» и «парижанках».
В-третьих. Бычий культ, существовавший на Крите испокон веков, — один из немногих совершенно бесспорных фактов, не вызывающий никаких сомнений. Миф о царице Пасифае общеизвестен — по крайней мере, все помнят Минотавра: чадо, рожденное от быка и спрятанное с глаз долой в специально выстроенном Лабиринте. Наслышаны современники и о ритуальных акробатических забавах, по сравнению с которыми подвиги кастильских тореро выглядят простым и весьма неизящным скотобойством. О забавах иного рода речь впереди.
И в-четвертых. Вы открыли и держите в руках не исторический роман, а эротико-приключенческий вымысел, опирающийся, впрочем, на источники, вполне достойные доверия.
Хотя основные памятники античной словесности давно сделались достоянием широкой публики, значительная часть культурного наследия (например, эллинско-римская эротическая поэзия) либо полностью оставалась под спудом, либо печаталась крохотными, расходившимися по особой подписке» тиражами.
Причиной тому — совершенно возмутительная с точки зрения последующих столетий откровенность. Заметим, кстати: даже вегетарианский «Декамерон» Джованни Боккаччо до шестидесятых годов сплошь и рядом издавался с очень большими купюрами.
Любовь, страсть и секс — могущественные силы, в огромной степени правящие не только отдельными человеческими жизнями, но и самой историей.
Вспомним: из-за похищенной Парисом Елены разгорелась Троянская война.
Вспомним: древнеримская республика, по сути, зачата половым членом Тарквиния Гордого, ибо после насилия над Лукрецией возмущенный народ с превеликим позором прогнал царя вон.
Вспомним: ради Клеопатры Марк Антоний покинул состоявший под его началом флот — и проиграл важнейшую морскую битву. А кесарский Рим не в последнюю очередь был погублен дичайшим развратом.
Узнать подробнее — значит постичь лучше.
Некоторое представление об эротических наклонностях античного мира можно составить хотя бы по книгам Светония Транквилла и Гая Петрония Арбитра. Действительность же, мягко говоря, была гораздо красочнее...
Сведя воедино кой-какие малоизвестные тексты, в разное время прошедшие через мои руки, я постарался придать им форму романа.
Некоторые забавы критской царицы Арсинои покажутся плодами горячечного авторского бреда, но покорно прошу поверить: жена императора Клавдия Мессалина была, в конце концов, удавлена за такие подвиги, о которых навряд ли решусь распространяться даже я.
Если творения подобного свойства безразличны либо чужды вашей природе, верните книгу на прилавок или полку, не тратя далее времени и не вводя себя в денежный изъян.
Однако, если вам небезынтересно разузнать о событиях, приключившихся, по моему разумению, около четырех тысяч лет назад в городе Кидония[1], ныне зовущемся Капея и расположенном на северо-западной оконечности острова Крит, смело доверьтесь Эрику Хелму, эсквайру, и давайте поторопимся.
Ибо от Эвбеи до Киферы царит полное безветрие, и этруск Расенна уже вперяет наметанный, хищный взор в предзакатную синь Миртойского моря.
Дела морского беги. Если жизни конца долголетней
Хочешь достигнуть, быков лучше в туги запрягай...
Фалек. Перевод Л. Блуменау
Этруску было сорок два, разбойничал он с пятнадцати, а острый ум, богатый опыт, исполинская сила и незаурядная хитрость превратили Расенну в сущий бич корабельщиков.
Едва углядев на горизонте низкий, удлиненный корпус его ладьи, по бортам которой тянулись грубо изображенные чешуйчатые змеи, самые неустрашимые судовладельцы начинали в ужасе метаться, благим матом выкрикивать распоряжения старшему над гребцами — келевсту, на испепеленные солнцем рабские спины со свистом рушились длиннохвостые плети, и невезучая посудина опрометью мчалась искать спасения у ближайшего из островов, коими столь изобильно восточное Средиземноморье.
Уйти удавалось единицам. Ежели боги являли им особую милость.
В полном согласии с пиратским обычаем тех времен этруск подымал зеленовато-голубой парус, плохо различимый издали. А в полном противоречии собственному дикому нраву, да и общепринятому нерасчетливому зверству, Расенна тщательно заботился о гребцах, прекрасно понимая огромное преимущество сытых, сильных, неистерзанных бесконечными побоями людей в состязании с несчастными, затравленными, исхлестанными полуживотными, чьей главной пищей была гнилая рыба, выдаваемая скупо и редко, основным питьем — протухшая вода, а единственным подкрепляющим средством — смоченная уксусом и зажатая между зубами губка.
А при быстрой, решительной погоне весла решали все.
В стратегическом смысле Расенна обладал задатками гения. Отборные разноплеменные головорезы, служившие под его началом и знавшие о жалости и снисхождении только понаслышке, не давали спуску ни стару, ни младу, однако неукоснительно даровали свободу каждому гребцу захваченных галер.
Расчет был весьма прост и понятен: предвидя грядущее избавление от мук, рабы предпочитали вытерпеть последнее избиение, но позволить чудо-пирату настичь ненавистного хозяина.
То же самое относилось и к андроподам — человеконогой, в отличие от тетраподов, четвероногой собственности, — одушевленным орудиям, заморенным непосильной работой, чужеземным пленникам, которым, грабя прибрежные поселки, вручали часть заправедной поживы, отдавали стоявшие на приколе рыбачьи лодки и предлагали живехонько убираться по домам, покуда окрестные обитатели не опомнились и не схватили мечи.
В итоге предусмотрительный этруск обзавелся как знакомыми, так и безвестными благожелателями на всех побережьях Аттики, Пелопоннеса, Киклад, Спорад, Мизии, Лидии, Карии[2]. Сотни добровольных доносчиков прямыми либо окольными путями охотно извещали Расенну о возможной поживе или грозящей опасности, делая его и неотразимым, и неуловимым.
И ядро этой незамысловатой, примитивной шпионской сети составляли бывшие гребцы.
Ибо Расенна поставил себе в закон и мудрое правило: время от времени — обыкновенно, четырежды в год — принимать на борт пятерых наиболее крепких рабов, отбитых у чужака. Ровно месяц люди отъедались, отсыпались, зализывали рубцы и язвы, а затем брались за весла, и пятеро выслуживших положенный срок гребцов становились воинами, а когда корабль оказывался близ их родного края, могли невозбранно отправиться восвояси, унося щедрые прощальные дары.
